Да что за чепуха? Какие там мокрые тряпки и холодная вода?! Саша идет по заиндевелой траве и ничего, не спохватывается, не бросается обратно в дом.
Значит, он не лунатик? Но почему выглядит так странно? Эти медленные шаги, эти простертые вперед руки в предрассветном сумраке он выглядел пугающе, у Ольги даже мурашки по спине побежали.
Но в следующую минуту ей стало еще страшней, потому что она увидела Женю!
Девочка, точно так же вытянув руки, неспешно шла по заиндевелой траве, и легкий ветерок пошевеливал ее всклокоченные со сна волосы.
Ольга чуть не закричала от ужаса, но голос запекся в горле, потому что внезапно с улицы раздался чей-то истошный вопль, и она обнаружила там две новые фигуры мужскую и женскую. Они, чудилось, вывалились из забора, к которому был пристроен дровяной сарай, и собрались кинуться в проход между другими заборами, однако внезапно остановились. При этом они как-то странно дергались, словно пытались сдвинуться с места, но не могли. Они бестолково махали руками в надежде, что это им поможет, однако оставались словно бы приклеенными к земле.
Охапки каких-то коротких толстых палок, которые они держали, вывалились и рассыпались по земле.
А между тем Саша и Женя уже дошли до забора и остановились, все так же протягивая руки вперед.
Глаза Ольги немного попривыкли к полумраку-полусвету, и она, к своему полному изумлению, узнала в загадочных дергающихся фигурах Симочку и еще какого-то человека, которого определенно видела раньше.
Глаза Ольги немного попривыкли к полумраку-полусвету, и она, к своему полному изумлению, узнала в загадочных дергающихся фигурах Симочку и еще какого-то человека, которого определенно видела раньше.
Да ведь это тот самый Симочкин знакомый, который летом пилил, колол и укладывал в сарае купленные Василием Васильевичем дрова! Сейчас мужчина был в телогрейке, кепке, глубоко надвинутой на лоб, и грубых рукавицах вроде тех, в которых работают каменщики. Такие же рукавицы были на Симочке, облаченной в Асино демисезонное пальтишко.
Ольга отлично помнила, что хотела по весне перешить его на курточку для Жени. Как оно к Симочке-то попало?
Украла, вот так и попало! Украла и пальто, и Васин жилет, и столовые приборы, и простыни, и что еще? Похоже, немало!
И внезапно до Ольги дошло, что это за «короткие палки» валяются на земле.
Да это же дрова! Аккуратно напиленные дрова! И Симочка со своим знакомым их крадут.
Так же крадут, как и все остальное.
Тырят, как сказала бы Тамара
Выломали доску в заборе, служившем задней стенкой сарая, и вытаскивают потихоньку дрова! Дрова, которые должны были согреть Ольгу, Тамару и Сашу с Женей наступающей зимой!
Появление детей, да еще в таком странном, сомнамбулическом виде, конечно, напугало Симочку и ее сообщника до того, что они даже убежать не могут. Но вдруг очухаются, соберутся с силами? Что смогут сделать Саша и Женя против двух взрослых разъяренных людей? Надо спасать малышей!
Ольга рванулась было, но внезапно обнаружила, что не способна сдвинуться с места. У нее, так же как у воров, ноги точно приклеились к полу. Более того, ею овладело полное оцепенение и странная немота
Все, что она могла сейчас делать, это смотреть в окно и наблюдать за тем, что там происходило.
А происходило вот что.
Симочка и ее знакомый и в самом деле обрели, наконец, власть над ногами и смогли двигать ими. Однако вместо того, чтобы кинуться наутек или наброситься на детей, они принялись подбирать рассыпанные дрова и затаскивать их обратно в сарайчик.
Похоже, дров было украдено изрядно, потому что миновало, наверное, не меньше четверти часа, стало почти совсем светло, а воры все еще возились, снуя туда-сюда. Потом до Ольги долетел торопливый, спорый перестук, как будто где-то забивали гвозди.
Некоторое время она недоумевала, что это может означать, но вот Симочка и ее знакомый отошли от забора, и, увидев в руке мужчины топорик, Ольга догадалась, что он заколачивал оторванные доски, ремонтируя разрушенную стенку сарая.
Воры снова замерли, свесив головы, словно их пригибало чувство вины.
Ольга увидела, как Женя и Саша переглянулись, потом враз кивнули друг другу и опустили руки.
В тот же миг Симочка и ее знакомый кинулись бежать, почему-то высоко подпрыгивая и диковинно приплясывая при этом, словно земля обжигала им ноги.
До Ольги долетел громкий смех. Это расхохотались Саша и Женя, но тотчас оба осеклись, переглянулись, разом приложив пальцы к губам, и побежали обратно в дом, сами невольно подпрыгивая чуть ли не при каждом шаге по траве, покрытой ледяной росой и инеем.
Значит, они никакие не лунатики! Это не хождение во сне дети просто решили напугать воров.
Похоже, и в прошлый раз, когда Симочка начала было болтать о Сашином лунатизме, случалось что-то подобное. То-то Ольге казалось иногда, что грядки с морковкой на огороде выглядят странно, будто кто-то что-то выкапывал, а потом обратно зарывал
Или, может быть, тогда пытались воровать какие-то соседи, но при виде Саши испугались и убежали, ничего не взяв с огорода. До Симочки дошли слухи. Может быть, она им и не поверила, хотя и ляпнула об этом при Ольге. Но теперь на воровку нагнали такого страху, что она вряд ли когда-нибудь вернется!
Стукнула уличная дверь, потом напряженный слух Ольги различил скрежет засова, который дети заботливо задвинули, видимо, совместными усилиями. Затем дважды взрычала вода в унитазном бачке внизу и пошумела в трубах: дети были приучены мыть руки после посещения уборной, и вот уже едва слышно поскрипывают ступеньки под их легкими шагами.
Ольга словно бы вся обратилась в слух.
Сначала открылась и закрылась дверь в бывшую детскую: туда зашел Саша, потом чуть потянуло ветерком: это вошла Женя.
Ляля, ты почему не спишь? прошептала она укоризненно, и в этот миг оцепенение, владевшее Ольгой, рассеялось.
Она резко обернулась и взглянула в лицо девочки. И тут словно некий взрыв грянул в голове! картины, картины, картины, которые прежде возникали и исчезали, теперь раскинулись, будто некие карты судьбы, на зеленом сукне ее памяти.
Полуночный Сретенский бульвар в Москве, двое убитых на обочине, мужчина и женщина, а в сторонке запеленатые в серые одеяльца дети. Ольга поднимает сверточек, перехваченный розовой лентой, и видит сосредоточенное темноглазое лицо молодого мужчины, который берет второй сверток и торопливо удаляется, почти бежит с ним в темноту.
Камень, брошенный в окно купе, в котором Ольга и Фаина Ивановна едут из Москвы, словно бы влипает в стекло и держится так, пока крошечная Женя не отводит от него взгляда.
А вот она лежит на покрывале, расстеленном в палисаднике, весело водя взглядом вверх-вниз, и кузнечик, повинуясь этому взгляду, скачет вверх-вниз без остановки.
Андреянов, которого внезапно отшвыривает от Ольги неведомая сила, хватается за руку и кричит от боли.
Щепка от скрипки Василия Васильевича, растоптанной милиционером, который делал обыск в доме, вонзается в его ладонь.
Кот, внезапно исполосовавший когтями лицо Симочки, оскорблявшей Асю и Ольгу.
Поразительная отзывчивость сурового Кагановича, который просто глаз не мог от Жени оторвать и готов был сделать для нее все что угодно, как для родной дочери.
Невероятная догадка Жени об имени незнакомого, впервые в жизни увиденного мальчика Саши. А потом уже он сам называет без ошибки фамилию Егорова и заводит разговор о госпитале и об Арзамасе.
И эти две детские фигурки, бредущие с вытянутыми руками по схваченной морозом траве
А еще лицо какой-то женщины с родинкой в уголке рта, и ее молящий, настойчивый, неотступный шепот: «Береги моих детей!»
Что это такое? Что все это значит?! Как это понять и как с этим справиться?
Ляля, ну ты ложись, спать пора, чуть слышно пробормотала Женя, забираясь в свою постель.
И немедленно раскинувшиеся картинки воспоминаний сдвинулись, сложились, перекрыли одна другую, помутнели и окончательно исчезли в темных безднах сознания Ольги.
Она медленно прошла мимо постели Жени, машинально подоткнув одеяло, добрела до своей кровати, легла, поджала колени к подбородку, не понимая, почему так заледенели ноги. Можно подумать, долго простояла на холодном полу, но она ведь только на минуточку встала, потому что показалось, будто Женя раскрылась во сне
«Теперь ни за что не уснуть, пока ноги не согреются», подумала Ольга, однако в следующее мгновение она уже крепко спала, и Тамара еле добудилась ее, чтобы не опоздала на работу.
Ты ночью ничего не слышала? спросила Тамара. Шум какой-то во дворе. Нет?
Совершенно ничего, пожала плечами Ольга, чувствуя себя ужасно усталой, словно не выспалась.
Дети тоже были с утра какие-то вялые; Тамара встревожилась, не заболели ли они, потрогала их лобики губами, однако температуры не обнаружилось и все успокоились.
Из записок ГрозыБокий после того случая на кладбище в самом деле изменился, стал гораздо серьезнее и больше не пытался панибратствовать с сотрудниками. Теперь он ударился в другую крайность: держался отчужденно, напускал на себя таинственность и испытывал особое, нескрываемое удовольствие, когда ему удавалось напугать кого-то. Он полюбил являться неожиданно за спинами сотрудников, особенно тех женщин, которые задерживались на службе допоздна, и пугал их порою до истерик тем, что неожиданно касался их ледяной рукой.
Дверь в его кабинет теперь всегда была заперта, и попасть туда можно было не раньше, чем Бокий осмотрит желающего войти через особый «глазок». Книжный шкаф был забит оккультной литературой. Бокий поставил в кабинете человеческий скелет, причем постоянно перемещал его по разным углам, а иногда ставил прямо за дверью, так что, входя, человек его не замечал, а выходя, сталкивался со скелетом буквально лицом к лицу. На подоконниках и свободных книжных полках было разложено несколько пожелтевших черепов. Также там стояли большие стеклянные, наглухо запечатанные банки с заспиртованными в них серо-розовыми человеческими сердцами и отвратительно белым головным мозгом.
Все это Бокий потом перенес в свой новый кабинет на Лубянке, вот только «глазок» в дверь ему поставить не позволили.
Эти пугающие «забавы» он раздобыл в морге университета, где у него завелся какой-то приятель среди патологоанатомов.
Между сотрудниками кабинет Бокия назывался кунсткамерой или адитоном[53]. Хотя в этом названии была немалая доля ехидства и оно не предназначалось для ушей Бокия, он все же случайно об этом узнал и был немало польщен. Я бы не удивился, если бы он поставил в своем «адитоне» треножник и иногда восседал бы на нем, подобно Пифии, древней пророчице из святилища бога Аполлона в Дельфах, вдыхая дым курений.