Я вздрогнул и, повернувшись к Куракину, сказал:
Судьба нам послала странного спутника.
Какого спутника? спросил Куракин.
Господина, идущего слева от меня, которого, кажется, можно заметить по шуму, который он производит!
Куракин в изумлении раскрыл глаза и заметил, что около меня никого нет.
Как? Ты не видишь этого человека между мной и стеной дома?
Ваше высочество, вы идете возле самой стены, и физически невозможно, чтобы кто-нибудь был между вами и стеной!
Я протянул руку и действительно, нащупал камень. Но все-таки незнакомец был тут и шел со мной рядом, а звуки его шагов, как удары молота, раздавались по тротуару. Я посмотрел на него внимательнее прежнего. Под шляпой сверкнули глаза столь блестящие, таких я не видел никогда ни прежде, ни после. Они смотрели прямо на меня и производили какое-то околдовывающее действие.
Ах, сказал я Куракину, я не могу передать тебе, что я чувствую, но только во мне происходит что-то особенное!
Я дрожал не от страха, но от холода, я чувствовал, как что-то особенное пронзало все мои члены, и мне казалось, что кровь застыла в моих жилах. Вдруг из-под плаща, закрывавшего рот таинственного спутника, раздался глухой и грустный голос:
Павел!
Я был во власти какой-то неведомой силы и машинально ответил:
Что вам нужно?
Павел! сказал он опять, на этот раз, впрочем, с сочувствием и с еще большим оттенком грусти.
Я не мог сказать ни слова. Он снова назвал меня по имени и остановился. В этот момент я почувствовал какую-то внутреннюю потребность сделать то же самое.
Павел! Бедный князь!
Я обратился к Куракину, который также остановился:
Слышишь?
Ничего не слышу, ответил он, решительно ничего!
Что касается меня, то этот голос до сих пор раздается в моих ушах. Я сделал отчаянное усилие над собой и спросил незнакомца, кто он и что ему нужно.
Кто я? Бедный Павел! Я тот, кто принимает участие в твоей судьбе и кто хочет, чтобы ты не особенно привязывался к этому миру, потому что ты недолго останешься в нем. Живи по законам справедливости, и конец твой будет спокоен. Бойся укоров совести, для благородной души нет более чувствительного наказания!
Он пошел снова, глядя на меня все тем же проницательным взором. И если прежде я остановился, когда остановился он, так и теперь я почувствовал необходимость пойти только потому, что пошел он. Незнакомец молчал, и я не чувствовал особенного желания говорить. Я шел за ним, потому что теперь он как бы направлял меня. Это продолжалось около часа. Где мы шли, я не знаю. Наконец мы вышли к большой площади, между мостом через Неву и зданием Сената. Он пошел прямо к одному, как бы заранее отмеченному месту площади, где в то время воздвигался монумент Петру Великому. Я, конечно, последовал за ним. Он остановился и сказал мне:
Прощай, Павел! Ты еще увидишь меня!
При этом шляпа его поднялась как бы сама собой, и моим глазам представился орлиный взор, смуглый лоб и строгая улыбка моего прадеда Петра Великого. Когда я пришел в себя от страха, его уже не было предо мной».
К какому именно времени относится это видение, определить можно только приблизительно. Великий князь рассказал его 10 июля 1782 года в Брюсселе в присутствии Оберкирх, которая, записав этот рассказ, свидетельствует, что Павел Петрович был искренно и глубоко убежден в реальности видения.
Архимандрит Антоний, наместник Троице-Сергиевой лавры, рассказал: «17 сентября я был у митрополита Филарета с обычным докладом о состоянии обители. После моего доклада преосвященный сказал:
Я сегодня видел сон, и мне было сказано, чтобы я опасался девятнадцатого числа!
Я сегодня видел сон, и мне было сказано, чтобы я опасался девятнадцатого числа!
На это я заметил ему:
Владыка, разве можно верить сновидениям и искать в них какое-нибудь значение? Как же можно обращать внимание на такое неопределенное указание? Девятнадцатых чисел в году бывает двенадцать!
Выслушав это, он с чувством сердечной уверенности сказал мне:
Мне явился мой отец и сказал это. Я думаю с этого времени каждое девятнадцатое число причащаться Святых Христовых Таин.
Я сказал митрополиту, что это желание хорошее. Через два дня после этого, 19 сентября, на литургии в домовой церкви он причастился Святых Таин. В октябре он был в Москве, и девятнадцатого числа, в четверг, там причастился Святых Таин в своей домовой церкви. Вскоре наступил ноябрь, в котором роковое девятнадцатое число приходилось на воскресенье.
Пред этим все время владыка чувствовал себя хорошо и легко, принимал посетителей, ревностно занимался делами, иногда выезжал из дома. На неделе перед девятнадцатым числом он принимал одного из своих почитателей, который при прощании передал ему просьбу одной почтенной дамы, так уважавшей святителя, что она желала бы быть у него и принять его благословение. Владыка сказал:
Пусть приедет, только прежде девятнадцатого числа.
Так глубоко засела в нем мысль об этом числе. 18 ноября, в субботу, владыка сказал своему келейному иеродиакону Парфению, что завтра он будет служить литургию в своей домовой церкви, чтобы все было приготовлено к служению. Старик Парфений, отличавшийся прямотой и откровенностью, решил заметить митрополиту, что тот устанет от служения и не сможет, пожалуй, служить в день Введения во храм Пресвятой Богородицы, что лучше бы тогда отслужить. Но владыка заметил ему:
Это не твое дело, скажи, что я завтра служу!
Он отслужил литургию и в тот же день, девятнадцатого числа, скончался».
После смерти затворника Георгия (Машурина) в его дневниках нашли такую запись: «Когда все покоилось в мирной тишине, в самую глухую ночь, моя мать почивала на своем ложе, вдруг вся ее комната озарилась светом. Открылась дверь, свет стал ярче, в дверном проеме появился ее духовник, почивший уже несколько лет назад. Он нес икону. Батюшка тихо приблизился к ее кровати и благословил образом стоявшую в радостном трепете и объятую страхом свою духовную дочь и возвестил ей вожделенные слова:
Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Бог даст тебе сына Георгия. Вот тебе и образ святого великомученика Георгия!
Несказанно обрадованная Божиим благословением, мама приложилась к святому образу и, приняв его на свои руки, поставила в божницу. На этом видение окончилось.
Этот дивный сон сбылся: у нее родился сын Георгий. Все это я имел счастье слышать от моей матери».
Иеромонах Аникита (в миру князь Сергий Шахматов), услышав о болезни своей благочестивой матери, отправился к ней, чтобы проститься и получить благословение на вступление в монашество, но застал ее уже бездыханной.
Он горько плакал о том, что она не успела его благословить. Благочестивая мать не замедлила утешить его своим явлением. Во время легкого сна она пришла к нему со светлым лицом и сказала: «Благословить много, а дозволить можно».
Накануне праздника Святой Пятидесятницы Тульский преосвященный Димитрий видел сон, что он находится в одесском кафедральном соборе. На архиерейском амвоне стоит архиепископ Иннокентий со свитком бумаг. Вручая свиток епископу Димитрию, он сказал: «Отец Димитрий, докончите». Потом оказалось, что архиепископ Иннокентий умер накануне Пятидесятницы, и преосвященный Димитрий был назначен его преемником.
Этот случай произошел в Филадельфии. На окраине города был дом, известный как «неспокойный», так что никто не решался поселиться в нем. Однажды в этот город приехали две сестры из другого штата. Они стали искать себе недорогое жилье, и кто-то указал им на этот дом. Хозяин неспокойного дома согласился пустить их без всякой платы, не скрывая, однако, причины, по которой он остается давно без жильцов. Сестры переехали на жительство в страшный дом.
В первые два-три дня ничего особенного они не заметили. Но вот однажды ночью, когда они уже легли было спать, в доме поднялся какой-то непонятный шум, так что они поневоле перепугались. Встав с постели, одна из них спросила:
Кто здесь и что нужно?
Вдруг, как будто из-под земли, появился незнакомый мужчина и сказал:
Вот так давно бы спросили меня, поэтому я и давал о себе знать всякими способами. Я прошу вас помочь мне, а в чем именно, выслушайте меня. Несколько лет тому назад я был хозяином этого дома. Однажды ко мне приехал мой племянник-сирота, которому я предложил жить у меня. Он был человек бедный. У меня было намерение оставить ему все состояние, так как кроме него у меня никого не было из родных. Я полюбил его и ничего от него не скрывал, так что он знал, что у меня были большие деньги. Однажды ночью он зарезал меня и мой труп скрыл в этой самой комнате под полом, а деньги, сто тысяч долларов, украл, и в ту же злосчастную ночь уехал из этого города по железной дороге, а теперь живет под чужим именем вдали отсюда.
Прошу вас заявить об этом полиции, которая найдет мой труп под полом и предаст надлежащему погребению, и тогда я успокоюсь!
На другой день сестры заявили об этом кому нужно, и действительно под полом был найден скелет человека, которого предали земле по христианскому обряду. С тех пор в доме стало спокойно.
«Идя по скиту, рассказывает один из монашествующей братии Троице-Сергиевой лавры, зашел я к умирающему Вуколу, послушнику покойного схимонаха Моисея. В тот день, когда я был у него, его соборовали маслом. Увидев его в благодушном состоянии, я спросил:
Что, отец Вукол, видно, в путь собираешься?
Да, батюшка, помолись, да пошлет мне, грешному, Господь Свою милость.
Кланяйся от меня своему отцу Моисею.
Я ныне, говорит больной, виделся с ним, он был у меня и вот здесь читал акафист Божией Матери, а меня, как и прежде бывало, заставил петь припевы, и так все правило совершил у меня. Он сказал мне с радостью: «Мы с тобой и там вместе будем жить, мне позволено прийти проводить тебя туда». Помолились мы еще с ним, и я как бы совершенно был здоров. Он перекрестил меня и отошел. Так я, батюшка, жду не дождусь, когда пошлет Господь перевести меня отсюда. Отец Моисей сказал, что там несказанно хорошо».
В одном селе жила почтенная чета: старик, заштатный священник, отец Георгий, и старушка, его жена. Жили они очень долго на свете и, как говорится, душа в душу. Отца Георгия многие уважали, приезжали к нему издалека за советом и утешением. Это был человек доброго старого времени, хлебосол, приветливый и добрый. Но всему бывает на свете конец: отец Георгий занемог, слег в постель и, напутствованный христианскими Таинствами, тихо и мирно перешел в вечность, оставив горько оплакивавшую его жену. Вот уже минул и год после его смерти. Старушка, жена его, накануне годичного о нем поминовения, после разных хлопот легла немножко отдохнуть. И вот она увидела во сне покойного мужа. С радостью старушка бросилась к нему: