Об этом происшествии Павел Васильевич Каров сообщил своему духовному отцу Гавриилу Ястребову. Отец Гавриил задумался над этим явлением. Спустя некоторое время, когда отец Гавриил пришел к Карову с другим священником и дьяконом, он попросил повторить ему рассказ об этом событии. Павел Васильевич охотно все повторил в их присутствии.
Вскоре Каров тяжко заболел и позвал напутствовать себя своего духовного отца. Желая вновь узнать истину, отец Гавриил в третий раз спросил Павла Васильевича, правду ли он рассказывает о явлении ему его брата Сергея. Тогда Каров, указывая на святые иконы и помня близкий смертный час, удостоверил отца Гавриила, что все сказанное о явлении ему брата Сергея Васильевича есть сущая правда и что ему не было нужды вводить отца Гавриила в заблуждение, что беседа и христосование с мертвым были вполне реальными.
«Года за полтора до кончины Алексея Петровича Ермолова, рассказывает Сергей Иванович Белкин, я приехал в Москву для свидания с ним. Погостив несколько дней, я собирался в обратный путь к месту моей службы. Прощаясь, я не мог удержаться от слез при мысли, что, вероятно, мне уже не придется еще раз увидеть его в живых, так как в то время он был дряхл, а я не раньше чем через год имел возможность вернуться в Москву. Заметив мои слезы, Алексей Петрович сказал:
Полно, я еще не умру до твоего возвращения сюда!
Это неизвестно! ответил я ему.
Я тебе точно говорю, что не умру через год, а позднее.
На моем лице выразилось сильное изумление, даже страх за нормальное состояние всегда светлой головы Алексея Петровича, что не могло укрыться от него.
Я тебе сейчас докажу, что я еще не сошел с ума!
С этими словами он повел меня в кабинет, вынул из запертого ящика исписанный лист бумаги и отдал его мне.
Чьей рукой написано? спросил он меня.
Вашей! ответил я.
Читай!
Это было нечто вроде послужного списка Алексея Петровича, начиная с чина подполковника, с указанием времени, когда произошел каждый мало-мальски замечательный случай из его богатой событиями жизни. Он следил за моим чтением, и когда я подходил к концу листа, закрыл рукой последние строки.
Этого читать тебе не следует, сказал он, тут обозначен год, месяц и день моей смерти. Все, что ты прочел здесь, написано давно и все сбылось до мельчайших подробностей. Вот как это случилось. Когда я был еще в чине подполковника, меня командировали по службе в уездный город Т. Мне пришлось там много работать. Моя квартира состояла из двух комнат. В первой жили находившиеся при мне писарь и денщик, во второй я. Войти в мою комнату можно было только через первую.
Однажды ночью я сидел за письменным столом и читал. Затем я закурил трубку, откинулся на спинку кресла и задумался. Подняв глаза, я увидел какого-то неизвестного человека, судя по одежде мещанина. Прежде чем я успел спросить, кто он и что ему нужно, незнакомец сказал:
Возьми лист бумаги, перо и пиши.
Я почему-то повиновался, чувствуя, что нахожусь под влиянием неотразимой силы. Тогда он продиктовал мне все, что должно случиться в течение моей жизни, и закончил днем моей смерти.
С последним словом он исчез, но как и куда не знаю. Прошло несколько минут, прежде чем я опомнился. Первой моей мыслью было, что надо мною подшутили. Я вскочил с места и бросился в первую комнату, миновать которую незнакомец не мог. Там я увидел, что писарь сидит и пишет при свете сального огарка, а денщик спит на полу, у самой входной двери, которая оказалась запертой на ключ. Я спросил писаря:
Кто сейчас вышел отсюда?
Удивленный писарь ответил:
Никто не выходил!
До сих пор я никому не рассказывал об этом, заключил Алексей Петрович, зная заранее, что одни подумают, будто я это выдумал, а другие сочтут меня за человека, подверженного галлюцинациям. Но для меня это факт, не подлежащий сомнению, видимым и осязательным доказательством которого служит вот эта бумага. Теперь надеюсь, ты не усомнишься в том, что мы еще раз увидимся?!
Действительно, через год после этого мы опять увиделись. После смерти я отыскал в его бумагах таинственную рукопись и увидел из нее, что Алексей Петрович Ермолов скончался в тот самый день и даже час, как ему было предсказано лет за пятьдесят».
В 1830-х годах в Севастополе служили два офицера, отличные моряки, Петр Иванович Князев и Николай Степанович Колышев, очень дружные между собой. Последний, отправляясь в какую-то экспедицию, пришел к своему товарищу и сказал ему:
В 1830-х годах в Севастополе служили два офицера, отличные моряки, Петр Иванович Князев и Николай Степанович Колышев, очень дружные между собой. Последний, отправляясь в какую-то экспедицию, пришел к своему товарищу и сказал ему:
Послушай, я отправляюсь в море. Мало ли что может случиться. Дай мне слово выполнить то, о чем я попрошу тебя!
Можешь ли ты сомневаться во мне? ответил Петр Иванович. Скажи, что ты хочешь?
В случае моей смерти женись на моей вдове и будь отцом моему сыну.
Помилуй! Ты что бредишь? Экспедиция твоя недолгая. Ты вернешься!
Говорить об этом нечего, я прошу тебя, и ты должен дать мне слово!
Пожалуйста, если тебе это нужно для твоего успокоения!
Друзья расстались. Прошло несколько месяцев. Вдруг Петр Иванович увидел во сне Николая, который сказал ему:
Ты должен выполнить свое обещание и жениться!
Проснувшись, он счел этот сон действием воображения. Между тем об экспедиции ничего не было слышно. Вскоре он опять увидел во сне друга, который снова ему напомнил о женитьбе, и тогда же было получено известие, что друг его утонул.
Блаженный Августин рассказывает следующее. Когда он жил в Милане, одного молодого человека преследовал заимодавец. Долг, который тот требовал от него, был долгом его отца, в то время уже умершего, и уплачен был им еще при жизни, но сын не имел об этом никакого письменного документа. Отец явился сыну и указал место, где лежала квитанция, из-за которой он перенес так много беспокойства.
В деревне Студенке Дубенского уезда Волынской губернии жил зажиточный крестьянин Олейник, мужик здоровый, крепкого сложения. Ему было около пятидесяти лет. В ноябре 1868 года он сильно заболел, а спустя две недели умер. После него остались жена Настасья и двадцатилетний сын Антон.
Спустя шесть недель после смерти мужа однажды ночью жена покойного проснулась и услышала, что кто-то плачет. В избе кроме нее и сына никого не было. Она прислушалась и узнала голос покойного мужа. Испуганная женщина зажгла лучину и увидела своего мужа, который стоял около спавшего сына и плакал. Как ни испугалась Настасья, но все же собралась с духом и спросила:
Зачем ты, Семен, пришел?
Мне нужно было прийти!
Чего же ты плачешь, стоя над сыном?
Я потому плачу, что ты за ним не смотришь!
Как так?
А так. Антон полюбил католичку и хочет с ней обвенчаться.
Это, Семен, неправда!
Как неправда? Мне ведь все известно. Ты лучше не спорь со мной, а поговори с сыном. Может быть, как мать, ты и урезонишь его! Если ты не успеешь его отговорить, то через десять дней я возьму его к себе.
Настасья взвыла. Сын проснулся. Видение исчезло. Мать стала расспрашивать сына, правда ли, что он полюбил девицу. Тот стал отнекиваться, а потом сознался, что полюбил Адельку, дочку эконома, родители которой ни за что не разрешили бы ей выйти замуж за крестьянина и вдобавок за православного. Поэтому парень и девица решили тайно бежать в Галицию и обвенчаться у униатского священника. Бежать решили через десять дней. Сколько мать ни уговаривала сына одуматься, он ее не послушал.
Наконец наступил роковой день. Рано утром, когда мать еще спала, Антон тихо вышел из избы. Невеста уже поджидала его на своем огороде. Когда он уже вывел из конюшни лучшего жеребца, он лягнул его в правый бок. Антон потерял сознание, а вечером отдал Богу душу.
«Недавно я лечил одного из наиболее выдающихся граждан нашего города, рассказывал врач. Во время моего визита больной рассказал мне следующий случай.
Один доктор в Филадельфии после многочисленных визитов сидел в своем кабинете. Когда пробила половина девятого, он подумал, что ему пора закончить прием и отдохнуть, и встал со своего кресла, чтобы запереть дверь. Но в эту минуту дверь открылась, и в комнату вошла девочка лет восьми, худенькая и бледная, с большим платком на голове. Она обратилась к доктору:
Пожалуйста, навестите мою маму, она очень больна!
Врач спросил у девочки имя ее и матери, а также их адрес. Она назвала их, и он подошел к своему письменному столу, стоявшему в глубине комнаты, чтобы записать ее слова. Записывая, ему захотелось пойти к больной не откладывая, вместе с девочкой, но когда он повернулся, чтобы сказать ей это, ее уже не было в комнате. Быстро открыв двери, он вышел в подъезд, посмотрел во все стороны. Девочки нигде не было. Немало удивленный ее быстрым исчезновением, он наскоро взял свою шляпу и палку и отправился к больной. Доктор быстро нашел нужный дом, и его ввели в комнату к больной.
Я врач, сказал он, вы посылали за мной?
Нет, не посылала, ответила больная.
Доктор подумал, что он ошибся адресом, и, проверяя в своей записной книжке, спросил, как ее имя. Он получил утвердительный ответ.
А есть ли у вас дочь лет восьми?
На этот вопрос больная ответила не сразу, в ее глазах блеснули слезы:
У меня была дочь, но она умерла полтора часа тому назад.
Умерла? Где умерла? спросил доктор.
Здесь, ответила мать.
Где же лежит ее тело?
В соседней комнате.
Сын больной отвел туда доктора, и он узнал в умершей ту девочку, которая приходила звать его к больной матери.
Ну, доктор, прибавил мой пациент, что вы об этом думаете? Мне это происшествие кажется в высшей степени чудесным!
А мне совершенно естественным, возразил я. Как вы думаете, тело ли девочки являлось к доктору?
Конечно, нет, ответил мой пациент, это могла быть только ее душа.
С этим мнением согласился и я».
«В двадцати верстах от нашего имения, рассказывал помещик Иван Петрович Давыдов, жил в селе Вишневце Волынской губернии священник, который был в большой дружбе с моим отцом. Этот священник, овдовев, остался с шестнадцатилетней дочерью. По его просьбе мой отец отпустил на короткое время мою сестру Наташу, чтобы отвлечь осиротевшую девушку от тяжелых впечатлений после смерти ее матери. Прошло около двух недель, Наташа не возвращалась, поэтому отец вместе со мной отправился в Вишневец, чтобы проведать своего друга, отца Георгия, и взять сестру домой. Это было в июне 1860 года.