Совершенно ясно, что Каганович собирался своей волей просто смахнуть Сухареву башню, но заступничество за нее известных деятелей культуры и их обращение к Сталину спутало ему карты. Первым делом он предпринимает меры, чтобы нейтрализовать академиков-жалобщиков и привлечь на свою сторону Сталина. Каганович посылает Сталину, находившемуся в это время в Крыму на отдыхе, материалы совещания московских архитекторов-коммунистов и другие документы о Сухаревой башне. К сожалению, письмо Кагановича с аргументами, почему следует снести Сухареву башню, в публикации отсутствует. По ответу Сталина видно, что до обращения к нему Кагановича он о проблеме сноса Сухаревой башни не имел никакого представления.
Вот эта телеграмма из Сочи от 18 сентября, подписанная Сталиным и Ворошиловым: «Мы изучили вопрос о Сухаревой башне и пришли к тому, что ее надо обязательно снести. Предлагаем снести Сухареву башню и расширить движение. Архитектора, возражающие против сноса, слепы и бесперспективны».
Каганович, представляя себе, насколько широким может быть возмущение деятелей культуры, предпринимает маневр, цель которого сначала успокоить их, а затем, усыпив бдительность, обмануть. 20 сентября он посылает Сталину письмо: «Я дал задание архитекторам представить проект перестройки (арки), чтобы облегчить движение. Я не обещал, что мы уже отказываемся от ломки, но сказал им, что это зависит от того, насколько их проект разрешит задачу движения. Теперь я бы просил разрешить мне немного выждать, чтобы получить от них проект. Так как он, конечно, не удовлетворит нас, то мы объявим им, что Сухареву башню ломаем. Если Вы считаете, что не надо ждать, то я, конечно, организую это дело быстрее, т. е. сейчас, не дожидаясь их проекта. Ну, на этом кончу. Привет. Ваш Л. Каганович».
Сталин согласился выждать.
Московские архитекторы простодушно поверили, что власть только в силу своего непрофессионализма не видит иного решения проблемы, кроме сноса башни, и поэтому обращается к помощи профессионалов, ждет их совета и готова ему последовать.
Было разработано несколько вариантов реконструкции Сухаревой площади с сохранением башни. Наиболее известен проект И.А. Фомина. Архитектор-реставратор Л.А. Давид вспоминает, что его дядя архитектор М.М. Чураков также представил свой проект. Представленные проекты разрешали транспортную проблему, кроме того, город обогащался замечательно красивой площадью, о которой тогда говорили, что «она будет не хуже площади Звезды в Париже с Триумфальной аркой посредине».
Известный инженер, будущий академик В.Н. Образцов брался в крайнем случае передвинуть Сухареву башню на любое место и давал техническое обоснование этой акции. В Москве уже имелся опыт передвижки зданий, в том числе и дореволюционный.
Было разработано несколько вариантов реконструкции Сухаревой площади с сохранением башни. Наиболее известен проект И.А. Фомина. Архитектор-реставратор Л.А. Давид вспоминает, что его дядя архитектор М.М. Чураков также представил свой проект. Представленные проекты разрешали транспортную проблему, кроме того, город обогащался замечательно красивой площадью, о которой тогда говорили, что «она будет не хуже площади Звезды в Париже с Триумфальной аркой посредине».
Известный инженер, будущий академик В.Н. Образцов брался в крайнем случае передвинуть Сухареву башню на любое место и давал техническое обоснование этой акции. В Москве уже имелся опыт передвижки зданий, в том числе и дореволюционный.
Однако, несмотря на убедительность и осуществимость представленных проектов разрешения транспортного движения на Сухаревской площади и сохранения башни (а скорее всего, именно поэтому), вечером 13 апреля 1934 года Сухареву башню начали ломать
Сухареву башню Каганович разрушал демонстративно. В Москве это отметили. Художница Н.Я. Симонович-Ефимова, жившая рядом и поэтому наблюдавшая все происходившее на площади день за днем, записывала тогда в дневниковых заметках: «Разрушение идет необычайно быстро Не обнесено забором, как было при разрушении Красных Ворот. Телефонные ящики все так же висят на стенах, милиционеры открывают их и говорят. Вывеска Коммунальный музей висит над уютно открытой дверью; окна со стеклами и белокаменными завитушками глядят как ни в чем не бывало. Вообще вид у Башни здоровый, а кирпичи летят без желобов просто в воздухе, многие не разбиваются, и здание убывает, тает Но можно заболеть от мысли, что впереди нас никто Сухаревскую башню не увидит После Сухаревской башни, вероятно, очередь за Василием Блаженным».
И еще один рассказ очевидца сноса башни В.А. Гиляровского. В апреле 1934 года он писал в письме к дочери: «Великолепная Сухаревская башня, которую звали невестой Ивана Великого, ломается Ты не думай, что она ломается, как невеста перед своим женихом, кокетничает, как двести лет перед Иваном Великим нет. Ее ломают. Первым делом с нее сняли часы и воспользуются ими для какой-нибудь другой башни, а потом обломали крыльцо, свалили шпиль, разобрали по кирпичам верхние этажи и не сегодня-завтра доломают ее стройную розовую фигуру. Все еще розовую, как она была! Вчера был солнечный вечер, яркий закат со стороны Триумфальных ворот золотил Садовую снизу и рассыпался в умирающих останках заревом.
Жуткое что-то!
Багровая, красная,
Солнца закатным лучом освещенная,
В груду развалин живых превращенная.
Все еще вижу ее я вчерашнею
Гордой красавицей, розовой башнею»
Уже тогда многим стало ясно, что Кагановича заботило не решение транспортной проблемы. Знаменательно его собственное высказывание на совещании московских архитекторов-коммунистов о проектах архитекторов устройства транспортной развязки без сноса Сухаревой башни: «Я не вхожу в существо этих аргументов».
Вся эта комедия с обсуждениями, с заказом проектов, разыгранная Кагановичем, выглядит еще гнуснее, если обратиться к фактам и обстоятельствам, тогда не известным общественности.
Еще в 1931 году Каганович уже решил судьбу Сухаревой башни (и других московских памятников архитектуры) и сказал об этом в своем выступлении на июньском пленуме ЦК ВКП (б).
Именно тогда он сформулировал свое отношение к градостроительной планировке Москвы: «Взять старый город, хоть бы, например, Москву. Все мы знаем, что старые города строились стихийно, в особенности торговые города. Когда ходишь по московским переулкам и закоулкам, то получается впечатление, что эти улочки прокладывал пьяный строитель». (Высказывание приводится по «переработанной стенограмме доклада», изданной в том же году отдельной брошюрой. В самом же докладе и в газетной публикации и это любили цитировать довоенные журналисты, воспевавшие Генеральный план реконструкции Москвы, Каганович выразился крепче: мол, московские улочки прокладывал не пьяный строитель, а пьяный сапожник.)
Тогда же Каганович решил осуществлять реконструкцию и расширение главных московских улиц путем сноса архитектурных и исторических памятников. Вот, в частности, проект «реконструкции» северного луча, главной частью которого он считает Лубянку. «Возьмите Лубянку, сказал Каганович, она, по существу, начинается с Никольской! Снимите Никольские ворота, выровняйте Лубянку и Сретенку, удалите Сухареву башню, и вы получите новый проспект до самого Ярославского шоссе».
Именно этот проект он последовательно осуществлял с упорством маньяка. Современный журналист, разрабатывая тему репрессий сталинских времен и характеризуя их деятелей, пришел к любопытному выводу-сравнению, острому и точному, как сравнения Плутарха в его знаменитых «Сравнительных жизнеописаниях»: «Если Лаврентий Берия прославился надругательствами над женщинами, то Лазарь Каганович известен как осквернитель архитектуры». (Любопытно, что характерную черту «реконструкции» города устройство скверов на месте снесенных церквей москвичи еще в 1930-е годы называли осквернением Москвы.)
Уничтожение архитектурных и исторических памятников наносило огромный непоправимый ущерб национальной культуре, разрушало народную историческую память.
Краткие информации в «Рабочей Москве» отразили хронологию разрушения Сухаревой башни.
19 апреля 1934 г. «Верхние шесть метров Сухаревой башни уже разобраны. Закончена также разборка главной гранитной лестницы. 60-пудовый шпиль башни спущен на землю. Самая ответственная часть работы, таким образом, закончена Вчера закончена съемка часов с башни».
29 апреля. «Вчера закончился разбор призмы (верхней части) Сухаревой башни. Приступлено к сносу основного здания».
24 мая. «Разборка Сухаревой башни заканчивается Общий план работ выполнен более чем на 80 процентов. Нижний этаж будет разобран в течение ближайших 56 дней. Все строительные материалы предоставлены горотделу для использования при замощении улиц».
12 июня. «В ночь на 11 июня закончились работы по сносу Сухаревой башни. Разобрано свыше 16 тыс. кубометров стройматериалов. Образцы работы показали лучшие ударники Мосразбора тт. Ульбашев, Латыпов, Себерзьянов, Барбарошин. Они будут премированы».
К осени 1934 года Сухарева башня была разрушена полностью, обломки кирпича вывезены, площадь залита асфальтом. Но и этого Кагановичу было мало, ему хотелось предать забвению само имя башни, о котором напоминало название площади. 25 октября он сообщает Сталину (который и на этот раз находился в Сочи): «Предлагаем переименовать Сухаревскую площадь в Колхозную и соорудить к праздникам Доску почета московских колхозников». Сталин согласился с установлением на Сухаревской площади Доски почета, но насчет переименования промолчал.
Однако в том же 1934 году, как было объяснено, «в честь 1-го Всесоюзного съезда колхозников-ударников» Сухаревская площадь была переименована в Колхозную.
Черная книга
В одной легенде рассказывается, что когда Брюс умер, то Петр I сразу дал строгое распоряжение, чтобы до его, царского, приезда никто ничего не смел трогать в мастерской Брюса на Сухаревой башне.
Когда же Петр приехал, он закрылся в башне и трое суток безвыходно разбирал-рассматривал книги-бумаги и банки-склянки с разными жидкостями и порошками.
Прежде, при жизни, Брюс показывал царю свои книги, но царь подозревал, что главные-то из них, которые «по волшебству», он утаил и не показал. Поэтому теперь Петр хотел найти эти книги и самому прочесть, что в них написано. Только человеку, не знакомому с чародейством, в этих книгах-бумагах ничего не понять. Петр разбирался-разби-рался в книгах, листал-листал их как будто эти самые книги Брюс ему и предъявлял. «Нету здесь главных книг, должно быть, Брюс их в потаенном месте спрятал», сказал Петр, и на четвертый день приказал жидкости из склянок вылить в яму, порошки сжечь на костре, а все книги и бумаги замуровать в стену башни.