Понятно, сказал Мюррей. Видеть откровенно бедственное положение Харлингена было неприятно.
И я не могу передать это дело кому-то другому, сказал Харлинген. Даже представить этого не могу.
Почему? Есть юридические конторы, которые охотно за него возьмутся. Вы могли бы работать вместе с одной из них, набираясь опыта.
В моем возрасте? Харлинген подался к Мюррею и медленно, напряженно заговорил: Знаете, сколько мне лет? Сорок пять, приятель. Сорок пять.
Ну и что? Впереди у вас еще много времени.
Времени для чего? спросил Харлинген. А, вы не понимаете. Совершенно не понимаете. Неясно вам, что теперь, когда набрался смелости уйти с работы самого старого рассыльного в городе, я не могу вернуться на такую же? Вот что поставлено на карту. Это не просто вопрос ведения дела самому. Я знаю, что могу провести хорошую работу с любым делом, будь у меня такой шанс. Мне нужно хорошо, чрезвычайно важно получить такой шанс. Вот в чем дело.
Для вас да, устало сказал Мюррей. А мне нужно думать об интересах моего агентства.
Это окончательно?
Да.
Харлинген покачал обломки карандаша на ладони. Потом неожиданно спросил:
Надеюсь, не будете против, если я свяжусь с вами по этому делу еще раз?
После полудня я каждый день в конторе, сказал Мюррей.
Глава 2
По окну внезапно забарабанил холодный ноябрьский дождь. Миссис Нэпп поднялась из кресла, включила верхний свет и задернула оконные шторы.
Мюррей подождал, чтобы она снова села за стол и взяла блокнот. Указал пальцем на досье Харлингена, лежавшее перед ним.
Значит, восемь лет назад он отправил это резюме и заявление о приеме на работу в «Конвей индастиэл», просил место в юридическом отделе. Ему было отказано. Мы это знаем, потому что имели дело с «Конвей», но тут не все на виду. Держу пари на деньги против мраморных шариков, что его резюме были разосланы во многие места. И везде ему было отказано.
Возможно.
Вот-вот. Первые несколько раз отец, должно быть, не давал ему рекомендаций, когда он просил. Потом наш мальчик вдруг обнаруживает, что перевалил за четвертый десяток. Судите сами, насколько велика вероятность у человека на пятом десятке получить работу в «Конвей». Или в такой же организации.
Миссис Нэпп искривила губы.
Если просите пожалеть человека, который имел хорошую должность в конторе Дж. Д. Харлингена и сознательно ушел
Угу. Cherchez la femme[9]. А также ищите психиатра. Миссис Харлинген изживает свои комплексы тем, что пишет дрянные стишки и печатает их за свой счет в маленьких, дорогих книжечках. Она и этот их профессор, должно быть, убедили Харлингена, что защита уголовных преступников как раз то, что необходимо его страдающей душе.
И что?
Они упустили одну мелочь. За плохие стихи никто не сядет в тюрьму. Обвинение в лжесвидетельстве дело другое.
Это забота клиента, сказала миссис Нэпп. Если мы не работаем по этому делу, нам нечего расстраиваться.
Поверьте, я не расстраиваюсь.
Ну, если не из-за этого, так из-за чего-то другого. В последнее время вас раздражает многое, мистер Керк. Думаю, вам требуется передышка.
Пожалуй. Рослая, стройная, белокурая передышка. С холодными глазами, но горячей кровью. Глупая, но привлекательная.
Странно, заметила миссис Нэпп, что у всех мужчин ум работает в одном направлении.
Правда? Пожалуй. Скажите, миссис Нэпп, когда вы только начали работать здесь, Фрэнк Конми заигрывал с вами?
Неуместный вопрос, мистер Керк. И у нас еще много работы.
Заигрывал?
Миссис Нэпп улыбнулась:
Заигрывал. Это были времена сухого закона, поэтому мне пришлось повести его в замечательный подпольный кабачок на Восточной Тридцать девятой улице выпить после работы. Там он познакомился с моим мужем. Мистер Нэпп был барменом.
Мюррей сполз в кресле, закрыл глаза и удобно сложил руки на пряжке ремня.
Ужасно гнетущая история, сказал он. Давайте лучше продолжим работу.
Была обычная пятница сопоставляли сообщения из пригородов, давали задания, все это перемежалось бесконечными телефонными звонками, но из-за какого-то смутного беспокойства день казался бесконечным. В четыре часа Мюррей раздвинул шторы и стал смотреть на Нью-Йорк с высоты пятого этажа. Зонты, первые подарки в рождественских обертках, первый Санта-Клаус в этом сезоне, оборванец с непременным ручным колокольчиком и треногой. Мюррей прикидывал шансы попасть с высоты пятьдесят футов монетой в двадцать пять центов в кружку для подаяний, когда вошла секретарша приемной:
Там юная особа, мистер Керк. Говорит, что пришла по поводу Арнольда Ландина.
Мюррей опустил монету в карман.
Как она представилась, мисс Уайтсайд? Женой, сестрой или другом семьи?
Похоже, это его невеста. Мисс Уайтсайд обладала надменностью старших официанток из кафе-кондитерских, страстью к журналам с исповедями и вниманием к деталям. У нее на пальце кольцо. Купленное по дешевке с камешком в полкарата.
Что еще?
Знаете, сказала мисс Уайтсайд, она очень хорошенькая.
Зрение не обмануло ее. Девушка была не просто хорошенькой, а поразительно красивой. Черные как смоль волосы, голубые глаза с длинными ресницами, румянец цвета камелии или, подумал Мюррей, гардении. Так или иначе, было невероятно, чтобы полицейский, тупой, бесчестный нью-йоркский полицейский, обладал чем-то подобным.
Она села, поставила возле стула небольшую дорожную сумку и расстегнула пальто. Из грубого твида, про который Фрэнк Конми однажды сказал: «Когда вижу красивую женщину в такой одежде, невольно задаюсь вопросом, как, черт возьми, ей не стыдно».
Я Рут Винсент, сказала девушка. Невеста Арнольда Ландина. Она с чопорным видом сидела на краешке стула, руки сложены на коленях, словно иллюстрируя чинную позу. Мистер Харлинген позвонил мне утром перед отъездом из города. Сообщил о разговоре с вами накануне вечером, но сказал, что, если я лично поговорю с вами объясню положение вещей с точки зрения Арнольда, вы можете передумать. Вот для чего я здесь.
Понятно. Мюррей аккуратно сложил два листка бумаги на столе край к краю. А почему здесь не сам Ландин? С ним что-то случилось?
Нет, Арнольд сегодня работает, а я нет. Армейский друг нашел ему работу в дешевом ресторане, но ресторан находится далеко на Лонг-Айленде, возле Ист-Хэмптона, поэтому в будни он остается там.
Это очень неудобно для всех заинтересованных, так ведь?
Рут Винсент сдавленно сказала:
Мистер Керк, полицейскому под подозрением нелегко найти работу. Он хватается за ту, какую удается найти.
Это очень неудобно для всех заинтересованных, так ведь?
Рут Винсент сдавленно сказала:
Мистер Керк, полицейскому под подозрением нелегко найти работу. Он хватается за ту, какую удается найти.
Совершенно верно. А где работаете вы, мисс Винсент? Манекенщицей?
Мюррей указал на дорожную сумку, и девушка бросила на нее взгляд.
Ах это. Нет, там записи, которые я делала в библиотеке. Я учительница.
Учительница?
Да, твердо ответила Рут Винсент.
Извините, я не хотел
Понимаю. Хотели польстить, но не получилось.
Это должно было прозвучать лестно.
Почему? Вы льстите всякий раз, когда в кабинет входит женщина, видит за столом красивого администратора в костюме от «Брук бразерс» и спрашивает: «Вы детектив?»
Нет, ответил Мюррей. Такого не случалось ни разу.
Сомневаюсь. Кстати, поверьте, мистер Керк, что я работаю в Хомстеде весьма престижной частной школе, которая набирает учителей по их способностям. Не обращайте внимания, если это звучит напыщенно. Я заучила это давным-давно.
Mea culpa, с готовностью сказал Мюррей. Mea maxima culpa[10]. Мисс Винсент, случайно, не учится ли в вашей школе девочка по имени Меган Харлинген?
Да, учится. Это дочь мистера Харлингена.
Я знаю. Вы таким образом познакомились с Харлингеном? Так получилось, что он взялся за дело Ландина?
В какой-то мере. Первым адвокатом Арнольда был человек из его политического клуба, некто по имени Джон Маккадден. Когда стало ясно, что Маккадден равнодушно относится к делу он предложил, чтобы Арнольд признал себя виновным, и тогда, может быть, удастся заключить сделку с районным прокурором, мы поняли, что нужно искать кого-то другого.
Но почему Харлинген?
Почему? Прежде всего, мистер Керк, он был адвокатом в течение двадцати лет. Более того, с самого начала он был для нас в такой же степени другом, как и адвокатом. В такое время, поверьте, друзей оценивают очень тщательно.
Не отрицаю. Не отрицаю даже, что Ральф Харлинген замечательный человек с большим добрым сердцем в форме «валентинки». Считайте его другом, если угодно.
У меня есть для этого все основания. И я не понимаю, к чему вы клоните.
Мюррей почесал в затылке.
К тому, что не ему бы браться за это дело.
Лицо девушки вспыхнуло.
Меня это восхищает. Я имею в виду этику. Как может человек в вашем положении
Леди, люди в моем положении меняют свою этику изо дня в день, так что пусть вас это не волнует. Дело в том, что как адвокат Харлинген далеко не ровня Джонни Маккаддену. Вам не приходило в голову, что Маккадден знал, что делает, когда предложил вашему жениху признать себя виновным? Что это могло означать более мягкий приговор?
Девушка уставилась на него.
Понятно, внезапно охрипшим голосом сказала она и с усилием откашлялась. Значит, нет ни малейших сомнений, что Арнольда осудят. Что его признают виновным.
Я не говорил этого.
Она медленно покачала головой:
Пожалуйста, мистер Керк, не сдавайте позиций. До сих пор вы действовали превосходно.
Хорошо, гневно заговорил Мюррей, если хотите вести игру так, будь по-вашему. Я знаю Маккаддена, потому что выполнял работу для фирмы «Херш энд Маккадден», и когда они хотят смягчить дело, у них есть для этого веские основания. И я знаю, что десять из дел Уайкоффа уже рассматривались, и районный прокурор их выиграл. И знаю полицейских. Хотите еще что-нибудь от меня услышать?
Да, ответила девушка, и голос ее дрогнул. Скажите, что вы знаете о полицейских? Что делает вас всемогущим богом, выносящим суждения о каждом, кто носит полицейский значок? Я хочу это знать.
Нет, не хотите. Вам хочется услышать от меня, что Ландин никак не связан с шайкой Уайкоффа. Что он ни разу в жизни не брал взяток. Что когда все это пройдет, как дурной сон, он будет стоять с нимбом вокруг головы посреди этого лучшего из возможных миров. Ладно, считайте, что я это сказал.
Но вы не верите в это?
Ни на секунду. Я считаю, что он полностью виновен.
Считаете! Бездоказательно!