Вон оно как, заметил капитан Баннерман. В монстра, значит. И это чудовище, как вы полагаете, скрывается среди вполне нормальных людей. Что ж, теоретически вы, наверное, правы. Нет, где угодно, только не на моем корабле.
Мужчины переглянулись, и сердце у Аллейна упало. Он умел отличать упрямца от любого нормального человека.
Судно меж тем шло полным ходом и придерживалось запланированного курса. Туман рассеялся уже окончательно, словно его и не было вовсе, впереди простиралась бескрайняя залитая солнечными лучами морская гладь. Пароход шел вперед, оставляя белоснежный пенный след, двигатели работали ритмично и мощно. Англия осталась позади, «Мыс Фаруэлл» держал курс на Лас-Пальмас.
Чего именно вы от меня хотите? спросил капитан Баннерман. Вся эта история кажется мне странной и почти что неправдоподобной, но я готов выслушать и учесть ваши пожелания. Думаю, яснее и честнее выразиться невозможно, не так ли? Так что валяйте, выкладывайте.
Нет, согласился с ним Аллейн, честнее, конечно, невозможно. Это самое большее, на что я мог рассчитывать. Но первым делом, наверное, я должен объяснить, чего вам не следует делать. Никто на корабле не должен знать, кто я такой и зачем сел на борт.
И какова же легенда?
Насколько я понимаю, должность суперкарго[7] уже вышла из моды, так что им я притворяться не буду. Может, подойдет роль представителя компании, которого перевели на работу в Дурбан?
Капитан Баннерман окинул его критическим взглядом и заметил:
Я бы выбрал должность повыше.
Почему? Из-за моего возраста?
Возраст тут не причем. И внешность тоже. И, так сказать, общее впечатление, добавил капитан Баннерман.
Боюсь, я не совсем пони
Да и на больного вы тоже не похожи. В предыдущем рейсе мы взяли на борт троюродного брата исполнительного директора компании. Он перенес приступ белой горячки, ну и должен был пойти на поправку после курса лечения. Вы ничуть на него не похожи. Да и на детектива тоже, если уж на то пошло, с некоторым осуждением в голосе добавил капитан.
Вы уж извините.
В технике разбираетесь?
Не идеально.
Ладно, сказал капитан Баннерман, предоставьте это мне. Вы кузен председателя и направляетесь в Канберру через Дурбан с какой-то там дипломатической миссией. Чем только не занимаются наши люди в Канберре! Да вы просто не поверите, если узнаете!
Неужели?
Это факт.
Что ж, неплохой вариант. А кто он, этот ваш председатель?
Сэр Грэм Хармонд.
Такой маленький толстяк с выпученными глазками, да к тому же еще и заика?
Ну, протянул капитан Баннерман, не сводя глаз с Аллейна, можно и так сказать.
Так я его знаю.
Быть того не может!
Этот вариант подойдет.
Еще бы!
Я предпочел бы назваться не своим именем. Обо мне писали в газетах. Как насчет С. Дж. Родерик?
Родерик?
Просто мое имя Родерик, но об этом в прессе ни разу не упоминалось. Когда пользуешься вымышленным именем или фамилией, желательно, чтобы они были похожи на твои настоящие. Ну или напоминали имя, к которому ты привык. Аллейн призадумался на секунду-другую. Нет, не пойдет, заметил он. Давайте обезопасимся. Пусть я буду мистер Бродерик.
А это не ваш снимок напечатан во вчерашнем выпуске «Геральд Трибьюн»?
Неужели? Черт
Погодите-ка.
Капитан зашел в свою каюту и вынес оттуда газету, так заинтриговавшую мистера Кадди. И развернул ее на той странице, где красовался снимок «пикантной Беррил Коэн, а также суперинтенданта Р. Аллейна (см. сноску)».
Считаете, здесь я похож сам на себя? спросил тот.
Ни чуточки.
Вот и славно.
Ну, если и есть сходство, то весьма отдаленное. Тут вроде и губы у вас потолще.
Верно.
Понимаю, нерешительно протянул капитан Баннерман.
Думаю, рискнуть все же стоит.
Полагаю, вы будете держаться обособленно?
Напротив. Хочу по возможности смешаться с остальными пассажирами.
Это еще зачем?
Аллейн выдержал паузу, затем спросил:
Скажите, у вас хорошая память на даты?
Даты?..
Ну, можете вы, к примеру, обеспечить себе железобетонное алиби плюс еще свидетеля на пятнадцатое число прошлого месяца между десятью и одиннадцатью часами вечера, затем на двадцать пятое января с девяти вечера до полуночи? Ну и, наконец, на вчерашнюю ночь за полчаса до отплытия?
Капитан Баннерман взволнованно запыхтел, что-то пробормотал себе под нос, а затем ответил:
Думаю, что не на все три.
Ну, вот вам, пожалуйста. Сами понимаете.
Капитан Баннерман снял очки и снова приблизил раскрасневшуюся физиономию к лицу Аллейна.
Я похож на сексуального маньяка? яростно прошипел он.
Не того спрашиваете, миролюбиво откликнулся Аллейн. Я понятия не имею, как они выглядят. В том-то и проблема. Пытаюсь вам втолковать, но вижу, не получилось.
Поскольку капитану Баннерману нечего было на это ответить, Аллейн продолжил:
Я должен проверить, где в этот промежуток времени находились все ваши пассажиры и, пожалуйста, поймите меня правильно, вы сами, сэр. Остается только надеяться, что все вышеупомянутые лица смогут предоставить твердое стопроцентное алиби. И вы в том числе.
Послушайте! А ведь я могу отчитаться за пятнадцатое. Мы бросили якорь в Ливерпуле, и я пробыл на борту с посетителями до двух часов ночи.
Если представите тому доказательства, не стану арестовывать вас за убийство.
Капитан Баннерман многозначительно произнес:
Если представите тому доказательства, не стану арестовывать вас за убийство.
Капитан Баннерман многозначительно произнес:
Все же вы избрали довольно странный стиль общения с командиром судна.
Я хотел сказать только это, ничего более и без всяких задних мыслей. И потом, ведь не вы, наверное, поднимаетесь на борт своего корабля, зажав в руке посадочный талон.
Как правило, нет, отозвался капитан Баннерман. Такого за мной не водится.
Аллейн поднялся.
Я понимаю, начал он, какие проблемы создал вам, появившись на борту судна, и искренне о том сожалею. Постараюсь держаться тихо и незаметно, как мышка.
Готов побиться об заклад, поставить на кон что угодно! Но этот человек с нами не плывет. Такого быть не может! Ясно вам?
Если бы мы были в том абсолютно уверены, то не стали бы чинить вам все эти неудобства.
Все это какая-то ужасная ошибка!
Возможно.
Что ж, ворчливо произнес капитан Баннерман, поднимаясь на ноги. Полагаю, все же придется смириться с этой ситуацией. Вы, наверное, хотите видеть свою каюту. Есть одна свободная для офицерского состава. На капитанском мостике. Можем поселить вас там, если, конечно, устраивает.
Аллейн ответил, что устраивает как нельзя лучше. И еще желательно, чтобы ко мне относились как к обычному пассажиру.
Я скажу старшему стюарду. Капитан подошел к письменному столу, уселся за него, взял листок бумаги и принялся писать, бормоча себе под нос:
Мистер С. Дж. Бродерик, родственник председателя, отправляется в Канберру работать в Министерстве по делам Содружества. Все правильно?
Так точно. Думаю, не стоит напоминать, что вы должны сохранять абсолютную секретность.
Не стоит. У меня нет ни малейшего желания выставлять себя полным идиотом, вести с кем-либо на корабле все эти абсолютно дурацкие разговоры.
Ветер крепчал, задувал в иллюминатор. Только что написанную бумагу капитан называл меморандумом. Он перевернул листок и проставил на нем номер пассажирского посадочного талона на судно «Мыс Фаруэлл».
Затем, пристально глядя прямо в глаза Аллейну, капитан проговорил:
Я зарегистрировал его вчера, в конторе. Так что помните. Он нервно усмехнулся. И посадочный талон не порван.
Нет, сказал Аллейн. Я это заметил.
Тут вдруг ожил корабельный гонг. Он мелодично возвещал о том, что сейчас на борту «Мыса Фаруэлл» состоится первый ленч.
Глава 4
Гиацинты
Проследив за тем, как Аллейн карабкается по веревочному трапу на борт, Джемайма Кармишель вернулась в свой укромный уголок на палубе под надстройкой и снова взялась за книжку.
Все утро она пребывала словно в трансе, ей больше не хотелось плакать или думать о разорванной помолвке и сценах, которые ее сопровождали. Не хотелось думать о том, как она несчастна. Чем дальше отходил пароход от берега, тем на большую дистанцию отдалялись от нее все эти душевные муки и переживания, которые довелось испытать ночью, пока пароход плыл по Темзе, а затем и по Английскому каналу. Она расхаживала по палубе до тех пор, пока не устала, ощущала на губах привкус соли, слышала, как перекликаются между собой чайки, наблюдала за тем, как они то выныривают из тумана, то таинственным образом исчезают в нем. И вот теперь на солнышке на нее навалилась дремота.
Открыв глаза, она увидела неподалеку от себя доктора Тимоти Мэйкписа, он стоял, облокотившись о перила, к ней спиной. Джемайма отметила красивый затылок и изящный изгиб шеи, на которую падают аккуратно подстриженные каштановые волосы. Тимоти что-то тихонько насвистывал себе под нос. Джемайма, все еще пребывающая в странном состоянии транса, бездумно разглядывала его. Наверное, он почувствовал на себе ее взгляд. Обернулся и улыбнулся.
Вы в порядке? спросил он. Не страдаете морской болезнью?
О нет, ничего такого. Просто почему-то хочется спать.
Полагаю, виной тому море. Говорят, будто оно оказывает подобное воздействие на некоторых людей. Вы видели, как тут недавно отчалил катер и на борт поднялся какой-то красивый темноволосый незнакомец?
Да, видела. Наверное, опоздал вчера на пароход, как думаете?
Понятия не имею. Вы идете на выпивку у Обина Дейла перед ленчем?
Нет.
А я думал, вы там будете. Вы с ним еще не познакомились? Похоже, Тимоти не ожидал ответа на этот вопрос, просто подошел поближе и покосился на обложку книги, которую держала Джемайма.
Понятия не имею. Вы идете на выпивку у Обина Дейла перед ленчем?
Нет.
А я думал, вы там будете. Вы с ним еще не познакомились? Похоже, Тимоти не ожидал ответа на этот вопрос, просто подошел поближе и покосился на обложку книги, которую держала Джемайма.
«Елизаветинские стихи»? произнес он. Вижу, вы не презираете антологии. Ну и кто же ваш любимчик? Не считая Барда, разумеется?
Ну, наверное, все же Майкл Дрейтон. Ведь это он написал: «Поскольку помощи неоткуда ждать».
А я всякий раз за Барда. Он взял книгу из ее рук, открыл наугад и начал цитировать:
«О да, о да, любая из девиц,
Обманутая Купидоном злобным,