Это на самом деле очень красивый момент: когда человек сам, своей волей выбирает играть в игру и соблюдать ее правила, не нужные ни для чего «полезного», а только для самого факта существования игры, с единственной (священной) мотивацией: «мне интересно», он настолько отчетливо выходит за пределы повседневной биологической необходимости, что становится немного больше, чем «просто-человеком».
А становиться немного больше ровно то, для чего каждый из нас рожден.
Жизнь это процесс роста. Если мы не становимся все больше и больше, значит это какая-то не совсем жизнь. Зомби-апокалипсис это совсем не так весело, как в кино. Это довольно скучно. Зомби-апокалипсис это повседневная стагнация в рамках прагматических необходимостей. Но одно режиссерами кинофильмов точно подмечено: утробный вой «мозги, мозги». Ум, и правда, довольно плохо реагирует на длительное отсутствие в жизни игры. Ему это не на пользу.
Мне кажется, способность к игре и способность к мышлению это одна и та же способность. То есть в их основе лежит один и тот же механизм.
Современная психолингвистика вообще утверждает, что мышление человека сделало гигантский скачок с того момента, когда человек научился не только говорить, но и врать. То есть излагать внятно то, чего не было. Вещь абсолютно необходимая для конструирования миров вообще и игры в частности.
В сборниках, о которых мы говорим, очень много про игру. И в том числе литературную, по правилам постмодернизма. Берем заведомо драгоценный набор и раскладываем его иным действительно иным манером, прежде всего нарушая причинно-следственные связи и снова их восстанавливая, но уже совершенно иначе.
Можно сказать, что это поиск новых ассоциативных цепочек на месте упраздненных старых. Можно это сказать об игре?
Ну например, да.
И поиск новых, и утрата старых.
В этом смысле, игры могут быть очень, как сейчас говорят, терапевтичны: помогают разрушить старые сковывающие на разных уровнях цепочки ассоциаций и заменить их новыми. Поэтому без создания новых точно не обойдешься. Нельзя старое, как бы оно ни мешало, заменить ничем, пустотой.
Замечу в скобках, что по-прежнему считаю это главной задачей искусства строительство новых ассоциаций.
Мне очень нравится твое определение главной задачи искусства как строительство новых ассоциаций.
Потому что это же натурально строительство будущего из настоящего.
Закладка фундамента новых будущих норм.
Без новых норм будущее наступит только календарно. А на самом деле, конечно же, не наступит, как не наступило сейчас при всем изобилии технических новшеств и связанных с ними возможностей. Сейчас все еще прошлое, вторая половина двадцатого века, причем уже изрядно подкисшая и подгнившая, вот что я хочу сказать.
То есть, помимо всего прочего, игра дает возможность. В самом широком плане.
Возможность о да.
Так вот, об игре как поиске других способов взаимодействия. В первую очередь, игра практика старого доброго способа взаимодействия: договорного. Когда все четко о чем-то договорились и честно выполняют свои обязательства. В повседневной жизни у людей с этим довольно сложно, будем честны.
А тут, понимаешь. Как договорились, так все и делают! Все полтора часа, пока длится игра!
Я смеюсь, но это на самом деле круто.
Правда, круто: выполнять взятые на себя обязательства, не отступая от них, пока длится игра (потому, наверное, исполнение правил игры и становится возможным для всех, что это испытание ограниченно временем, все примерно знают, когда будет конец). Но лучше так, чем никак.
В этом смысле, игра может дать каждому слабому и безответственному (это, конечно, связано) человеку возможность побыть сильным и ответственным.
И вот что еще про игры.
Есть два этапа, оба очень важны.
1. Играть в уже существующие игры
2. Придумывать свои.
Что интересно, почти все начинают сразу со второго этапа.
Прямо с младенчества.
Все, кто помнит себя с достаточно раннего возраста, наверняка помнит игры, придуманные ими самими.
Это какой-то невероятно важный момент: как только начинаешь осознавать происходящее как реальность, данную тебе в ощущениях, тут же берешься конструировать новую, дополнительную, с блэкджеком и шлюхами. В смысле по своим правилам. И это практически лучшее, что происходит с нами в детстве.
Как бы просты и наивны ни были наши младенческие игры, сам процесс их создания и активного поддержания возносит нас сразу на небеса. Куда потом хорошо бы вернуться. Для того мы и попадаем туда авансом, чтобы знать: нам есть, куда стремиться всю остальную жизнь.
Как бы просты и наивны ни были наши младенческие игры, сам процесс их создания и активного поддержания возносит нас сразу на небеса. Куда потом хорошо бы вернуться. Для того мы и попадаем туда авансом, чтобы знать: нам есть, куда стремиться всю остальную жизнь.
То есть, если рассматривать игру как институт, то у нее есть обязательные составляющие: правила и рамки. Игра, по сути, это тестирование существующих возможностей (в том числе и допускаемых, то есть существующих только в воображении) на заданном отрезке реальности.
Ну ты загнул! Но оно, конечно же, так.
Ну, это примерно то, о чем ты говоришь: конструктор. Отчасти реальный, отчасти воображаемый. И если результат игры я забыл, что еще есть обязательный компонент, результат, устраивает хотя бы воображение, можно начинать искать, каким образом воплотить воображаемые возможности в реальность хотя бы отчасти. А, с моей точки зрения, это и есть смысл.
То есть игра это конструирование, возведенное в абсолют.
Да.
А в силу того, что у нее есть начало и конец, и они очевидны, не происходит выгорания.
И, слушай, это еще и гарантированная возможность получить опыт успешного конструирования. И потом с этим опытом вернуться к неподатливой инертной материи повседневного бытия.
Опыт побед великое дело.
Иногда (на самом деле часто) наше настроение (а оно формируется предыдущим опытом) меняет все.
Да. И еще один компонент. Трансформация. Причем то, что большая часть этой трансформации воображаемая, не отнимает полученный опыт, а достраивает.
Ты вот сказал: «Трансформация», и мне сразу вспомнилась детская игра «Море волнуется, раз», где надо было изображать разные «фигуры», то есть, собственно, отыгрывать пантомимы по заказу водящего.
Мне все время казалось, что мы сейчас во все это вот, чем притворяемся, превратимся. До сих пор не пойму, как так вышло, что нет.
В «Первой линии» на эту тему есть большой рассказ, помнится.
Да-да! О том, как БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ. О том, как должно было быть. Для меня это одна из самых восхитительных возможностей игры: заиграться.
Я думаю, в этом соль. Что в заданных рамках сроков и правил есть возможность превратиться или превратить. И это остается опытом.
Да.
И «заиграться» то есть увлечься вымышленным, искусственным, не нужным для выживания процессом так, что все остальное перестает для тебя существовать тоже остается опытом.
Так идеальная реальность в наших детских играх впервые побеждает обыденную, зримую и выданную в ощущениях.
Забываешь о голоде, перестает болеть разбитая коленка, не слышишь, как мама зовет из окна, даже не узнаешь эту самую маму, когда она выходит из дома, чтобы тебя забрать. Что это как не победа воли и воображения над данностью, а значит, сакрального над профанным.
В этом смысле, игра еще и мистерия для того, кто заигрался.
Может быть, единственная настоящая, в смысле, работающая мистерия здесь и сейчас.
Я хочу добавить одну важную штуку, об этом надо отдельно сказать.
Когда заходят вот такие разговоры об играх, они многих вдохновляют. Люди слушают (читают) и думают: да, действительно, надо чаще играть. И устанавливают себе в телефон пару новых игрушек. Ну ладно, ладно, не обязательно так уныло, это был мой обычный сарказм. Но штука тут вот в чем.
Пока человек думает, что игра отдельно, а остальная серьезная «настоящая» жизнь отдельно, вот тут у меня есть щель в расписании, в нее поместится пятничный преферанс, толку не будет. Удовольствие будет (я надеюсь), а толк не. Если мы хотим получить настоящие бонусы от игры, надо перестроить свое сознание таким специальным образом, чтобы оно могло обозначить (для себя) как игру вообще все.
Это звучит как утопия, но на самом деле вполне достижимо. Грубо говоря, даже бухгалтерская работа может стать для нас «игрой в бухгалтера». Я не говорю уже о дороге на работу и обратно, которая одним движением не руки, а нашего изворотливого мозга превращается в игру в «Северо-западный проход». Насыщать привычные действия новыми смыслами само по себе захватывающая игра, где есть только один способ проиграть никогда не попробовать. Любая попытка выигрыш, сама по себе.
Абсолютно согласен.
Так вот, об игре литературной: автор берет героя, с заданным набором характеристик (правила).
И запускает его в ситуацию с заданным набором характеристик же.
И дальше, если все идет как следует, начинается игра.
Если игра сбоит, тормозит, вылетает из собственных правил или уж совсем из реальности, книжки не получается. В процессе прохождения игры герой вынужден наращивать недостающие опыт и знания, немедленно применять их и тогда побеждать в конце. Либо не наращивать, не применять и тогда в конце гибнуть. Целиком или частично, уже не важно.
Ты сейчас о создании любой книги вообще?
Да, я о классической Истории.
Да, можно и так к этому подойти. Писательство (создание Истории) это и правда игра, причем максимально приближенная к той самой младенческой, правила которой создаешь сам и соблюдаешь их тоже сам, и смотришь, что из этого выйдет с таким же, если не с бульшим интересом, чем читаешь чужие сказки.
И вот тут мы приходим к еще одной очень важной составляющей игры, которая совершенно волшебный эликсир он либо есть, либо нет, но почти никогда нельзя сказать, из чего именно он получился смысл.
О да.
Вот давай попробуем посмотреть, что для него необходимо.
Ну, всегда есть минимальная доза смысла: «мне интересно». Без этого минимума игра даже не начнется.
А вот да-а-а-альше-е-е-е-е
То есть смысл первый, вернее, первый уровень смысла: заданные правила и рамки должны заинтересовать должны содержать в себе хотя бы потенциальную возможность осуществления.