На Алтае [Записки городского головы] - Черкасов Александр Александрович 27 стр.

Изъездив немалую часть Восточной и Западной Сибири, я видел множество намогильных курганов, насыпей, и целых, и воронкообразных, видел на несколько верст тянущуюся по степи южной Даурии, на реке Аргуни, канаву, или бывший искусственный ров, который, пересекая реку, тянется и в степи Монголии, но ничего подобного этой громадной насыпи мне видеть не довелось.

Она, как и руническая запись в северо-восточной части Нерчинского края, по реке Бичигу, сделанная на громадной плите громадного утеса, представляет что-то особенное.

Эти грандиозные, совсем не похожие друг на друга памятники седой старины, которые и молчат, и много говорят о чем-то, очень давно прошедшем. Не заметить их нельзя хоть мало-мало любознательному человеку, но для ученых этнологов это  великая находка и вместе с тем глубокая тайна, которую до сих пор не познал еще никто из современных смертных.

Чьи руки и с какой целью возводили эти сооружения и крючковатые записи? Думали ли те люди о том, что они оставят такие загадочные и непонятные мавзолеи для нашего времени, века просвещения и торжества науки?..

Выше сказав о «чуди», когда-то заселявшей Сибирь, нельзя не упомянуть, что о ней действительно нет никаких исторических сведений, и до сих пор не определено, что за народ была эта «чудь» и когда именно заселяла она Сибирь? Предания же о ней одинаковы как в Восточной, так и в Западной Сибири. Тут и там мы видим только оставшиеся немые памятники глубокой старины, как в намогильных курганах, различных изваяниях из каменных пород (так называемых «бабах»), так и в многочисленных рунических записях, как высеченных, так и нарисованных чуть не бессмертными красками на тех же горных породах. Наконец, видим остатки грубых работ на рудных месторождениях, так называемых в Сибири «чудских работах». Все это доказывает нам, что в Сибири жил когда-то народ несравненно культурнее исторически известных и нынешних инородцев, у которых весь культ состоит преимущественно в скотоводстве и зверопромышленности.

Выше сказав о «чуди», когда-то заселявшей Сибирь, нельзя не упомянуть, что о ней действительно нет никаких исторических сведений, и до сих пор не определено, что за народ была эта «чудь» и когда именно заселяла она Сибирь? Предания же о ней одинаковы как в Восточной, так и в Западной Сибири. Тут и там мы видим только оставшиеся немые памятники глубокой старины, как в намогильных курганах, различных изваяниях из каменных пород (так называемых «бабах»), так и в многочисленных рунических записях, как высеченных, так и нарисованных чуть не бессмертными красками на тех же горных породах. Наконец, видим остатки грубых работ на рудных месторождениях, так называемых в Сибири «чудских работах». Все это доказывает нам, что в Сибири жил когда-то народ несравненно культурнее исторически известных и нынешних инородцев, у которых весь культ состоит преимущественно в скотоводстве и зверопромышленности.

Судя по отчету члена Императорского географического общества А. В. Адрианова, совершившего путешествие в 1881 году от Томска через г. Кузнецк на р. Бию и оттуда через Телецкое озеро и горные перевалы на реках Кемчик и Улекум (верхняя часть Енисея) в страну сойотов, и через Минусинск возвратившегося в Томск, видно, что во всей северо-восточной части Алтая, где живут черневые татары, почти нет никаких доисторических памятников. Зато во всем Минусинском крае и в стране сойотов (урянхайцев, как называют их китайцы) повсюду масса всевозможных изваяний и немых писем, сохранившихся в гротах, на скалах и отдельных камнях от разных периодов обитавших здесь народов глубочайшей древности. Г-н Адрианов говорит, что «едва ли найдется другая страна в мире, столь же богатая и по количеству, и по разнообразию древних памятников, как Минусинский округ»

Глава 12

Но возвратимся к Сузунскому заводу, посмотрим на Алтай в этнографическом отношении.

Весь громадный Алтайский горный округ, как он вполне правильно назывался до реформы императора Александра II, заселен преимущественно русскими, которые помимо добровольного и уже тайного переселения из России, приходили сюда с 1754 года ссыльными людьми за разные проступки и распределялись в работы по рудникам и заводам. Но с 1776 года ссылка на Алтай была прекращена, и осужденные люди препровождались уже далее, к Иркутску и за Байкал.

В это же время, когда правительство всеми силами старалось заселить предгорья и северные склоны Горного Алтая, в глубине его долин и ущелий, по рекам Уймону и Бухтарме, тихонько селились все те, кому неудобно было оставаться в строю общества. Сюда, в так называемое «Беловодье», под защиту «камня», шли раскольники, гонимые за веру, рекруты, беглые солдаты, горнорабочие и мастеровые от заводской каторги, крепостные люди от помещичьего ига  все они образовали особые поселья, получив название «каменщиков».

Вдали от всякой власти и преследования, из всего этого сбора образовался особый слой общества со своим своеобразным порядком жизни, со своими, хотя и неписаными, но строго исполнявшимися законами. Таким путем выросло в короткое время до 30 мелких поселков Горно-сибирской Сечи, которую до 1791 года власти не могли подчинить общему государственному строю и закону. Только уже впоследствии, когда общее заселение местности, развитие горного промысла, а также трехлетний неурожай и голод заставили свободных каменщиков обратиться к милости великой государыни; тогда они избрали 11 депутатов и отправили их с «повинной», прося императрицу принять их в подданство и сравнять в правах с инородцами. Государыня помиловала каменщиков и обложила их небольшим ясаком. Тогда из них составилось девять деревень и две инородческих управы  Уймонская и Бухтарминская.

Только в 1832 году эта вольница вошла в общий строй и была переименована в крестьянские волости. В сущности, это лучший народ Алтая, отличающийся зажиточностью, крайней добросовестностью, простотой и ловкостью. Об этом говорят и пишут многие путешественники.

Надо заметить, что на Алтае, по особому высочайшему повелению, давно не допускаются к водворению евреи. В общем, Алтайский округ настолько чист расой населения, что вряд ли с ним сравнится и любая из великороссийских губерний.

И мне кажется, что эта самая «чистота», переходя в замкнутость расы, едва ли не отразилась в общей массе населения не в пользу ее наружного вида, что в особенности заметно на «прекрасном поле». И в самом деле, сравнивая наглядно население Алтая с населением Забайкалья, а тем более Нерчинского края, нельзя не заметить ту поразительную разницу, которая сама собой является даже при поверхностном наблюдении.

На Алтае, сколько я мог заметить, по окрестностям Сузуна, Салаира, Барнаула и несколько далее, редко увидишь из простолюдинов красивых мужчин, а тем более женщин. Все они какие-то испитые, кажутся старее своих лет и в большинстве русые, так что редко встретишь брюнета или брюнетку. Прожил я на Алтае около 20 лет, и мне не удавалось видеть не только красивую, но даже и миловидную девушку или женщину. Все они более или менее однообразны и не производят приятного впечатления, особенно по отдаленным деревням. Конечно, я говорю об общем взгляде на расу, в чем и повторяюсь. Живя долго в Сузуне и Барнауле, знакомясь с их близкими и далекими окрестностями, наконец, наблюдая за новобранцами, я не могу сказать, что видел красивого мужчину или красивую женщину. Встречается какое-то подобие и только!.. Говорят, что несколько повиднее народ в так называемых «поляках» (русские староверы), населении к югу за Змеиногорском, но я там не бывал и ничего из личных наблюдений сказать не могу. Если же это и так, то не имело ли тут влияния смешение рас  русской и польской народности?

Дело в том, что этот край был заселен в 1765 году, по велению Екатерины II, поляками, выведенными из Польши и раскольниками с «Ветки», которых и водворили по рекам Убе и Ульбе, а также в северные предгорья Алтая. Тут являются уже приволье, зажиточность и своеобразные костюмы, что и отразилось в потомственном населении с благоприятной видовой стороны.

Такова ли картина в Забайкалье? Нет!.. Там народ той же расы гораздо представительнее, как-то разнообразнее, и перемешан от самых типичных блондинов до густо-ярых брюнетов; то же, конечно, относится и к прекрасному полу. Видеть в Забайкалье красивого мужчину, а тем более красивую женщину вовсе не редкость. В особенности такая представительность заметна у так называемых «семейских», то есть старообрядцев.

В том, что встречаются красивые личности в Забайкалье даже в инородцах, я приведу небольшую выписку из известной местной поэмы «Авван и Гайро» одного нерчинского пииты, Ф. И. Бальдауфа, который написал ее для своего приятеля, горного чиновника И. П. Корнилова.

Злые языки говорят, что на алтайском населении отразилась печать забитости и плюгавости со времен обязательного труда, когда народ якобы недосыпал и недоедал. Но ведь это было уже давно, и тот обязательный труд существовал и в Нерчинском крае. Почему же там более благоприятная картина? Мне кажется, вот почему.

В Забайкалье, а в особенности в Нерчинском крае, слишком много пришлого элемента. Кого тут только нет? Поляки, евреи, грузины, армяне, черкесы, татары, немцы, шведы и даже французы и турки. Положим, что все они явились туда подневольно, но тем не менее эта самая подневольность заставляет их смешаться с населением края, а при этом смешении произошло как бы обновление крови, что и отразилось благоприятно на видовом изменении расы. Разберите любую семью в Нерчинском крае и вы непременно доищетесь, что в ней кто-нибудь из родичей был какой-нибудь ссыльный и чаще всего не русский.

Так или не так, но ничего подобного не могло быть на Алтае, потому расовая кровь и осталась в застое.

Кроме того, мне кажется, что в этом случае имело и имеет большое влияние «жизненное довольство». Сколько я заметил, в общем, забайкальцы живут зажиточнее алтайцев. Где на Алтае те громадные табуны рогатого скота, баранов, лошадей, от которых «ломятся» степи южного Забайкалья? Где те рысаки, иноходцы, «бегунцы» (скакуны), каких вы найдете не только в заводах и рудниках, но и почти в каждой забайкальской деревне? Что это доказывает, как не зажиточность живущего там люда?.. Тысячу раз прав наш любимый поэт Н. А. Некрасов, так метко сказавший в своей поэме «Дедушка» о приволье и богатстве Забайкальского края.