А что, дядя Сысой, молвил Федос, вестимо, чай, жутко ему будет?.. Так выпарят и!.. и!.. и!.. Господи упаси!..
Рассуждая таким образом, мужики заметно придвинулись к околице; тут Григорий, не показавший во все время смущения или робости, стал вдруг крепиться и упираться ногами. Дядя Сысой, заметив это, перемигнулся с Петрухой и, как бы почувствовав прилив вдохновения, произнес:
А что, дядя Сысой, молвил Федос, вестимо, чай, жутко ему будет?.. Так выпарят и!.. и!.. и!.. Господи упаси!..
Рассуждая таким образом, мужики заметно придвинулись к околице; тут Григорий, не показавший во все время смущения или робости, стал вдруг крепиться и упираться ногами. Дядя Сысой, заметив это, перемигнулся с Петрухой и, как бы почувствовав прилив вдохновения, произнес:
Стой, ребята! Стой!.. Гришка! Вот те Христос, отдерут, не на живот, а на смерть отдерут Слушай! Ну хошь аль не хошь?
Ну что?.. Ну, хочу
Братцы! Уговор лучше денег, продолжал тем же восторженным тоном дядя Сысой, бог с ним обидел он меня уж вот как обидел ну да плевать выпустим его
Выпустите, братцы! Ну, за что вы меня тащите? Выпустите! Ей-богу, скажу спасибо
Э-ге!.. Даром кафтан-то у те сер, а ум-то, верно, не лукавый съел ишь чего! А ты думаешь, спасибо, да и отбоярился?
Чего ж вам еще?..
Что больно дешево?.. Нет ты, брат, вот что Ну, да что с тобою толковать! Давай целковый!
А отколе возьму его?..
Не хошь?.. Тащи его, ребята, тащи!..
Гришка, полно тебе артачиться! сказал Петруха. Хуже будет, шкурою ведь заплатишь вот те Христос, такого срама нахлебаешься, что и!..
Толком говорят тебе, откуда мне взять его?.. Ну
Врешь, чертов сын! У вас с бачкой денег много недаром всю деревню вчерась угощали Ну, хошь, что ли, говори?
Ей-богу, дядя Сысой, провалиться мне сквозь землю, если есть такие деньги
Э! Ну, черт с тобой! Давай полтинник.
Да нету, тебе, чай, говорят!
Нету?.. Ну так тащи его, ребята тащи, тащи, тащи!..
Погодите дядя Сысой стойте дайте вымолвить слово пять алтын, по-моему, бери!
Эк, ловок больно! Нет, этим обиды, брат, не вышибешь Тащи его, знай, ребята, тащи
Ну, двугривенный Вот как бог свят, больше нет ни полушки!..
Ребята! крикнул снова дядя Сысой. Была не была! Возьмем с него двугривенный да магарычи в придачу Идет, что ли?
Отсохни руки и ноги, если у меня есть больше, всего двугривенный
О! Еще скалдырничает Так ты не хочешь?
Не замай его, дядя Сысой, сам напоследях спокается
Вестимо! вымолвил Федос.
Черт же бы вас подрал! сказал Григорий. Ну, развязывай руки-то, что ль
Двугривенник и магарычи слышишь?
Ну, слышу!
Идет?
Ну, идет!
Развязывай его, ребята! Давно бы так: кобениться еще вздумал эх, жила, жила!..
Да куда мы пойдем-то?..
Вестимо, куда! Река, чай, не больно далече
К свату Кириле, что ли?
А то куда же? Сегодня, кажись, еще базар
И то, ребята
Ступайте, братцы! сказал Федос.
А ты что?
Я не пойду
Да куда те приспичило, на барщину разве гонят, черт?
Свой пар, дядя Сысой, не пахан стоит
А у одного тебя не пахан он, что ли? Простоит вёдро, спахаешь
Вестимо, простоит вёдро; давно ли был дождь?..
Полно, кум, пойдем!
Идемте, что ли?
Идемте
Погодите, куда вас несет?
А что?
Обогнуть, чай, надо дорогу
А пес велит нам идти по ней?.. сказал дядя Сысой.
А то как же?
Что тут долго болтать вот так всё прямо и пойдем полем, как раз на реку выйдем
Э! Полем! А рожь, не видишь?
Э! Рожь Что, ребята, чего стали?
Оно, вестимо, короче, дядя Сысой, полем-то, чай, выйдешь на забродное
Ну так что?
А овсы господские
Овсы господские! А какой леший увидит нас? День, что ли? Ишь, только светает. И много помнем мы небось овсов-то господских Да ну, ступайте, что ли!
Пойдемте, братцы!
Пойдемте!..
И все четверо свернули с дороги.
Дядя Сысой не ошибся; избранная им дорога сокращала путь по крайней мере целыми десятью минутами, что, впрочем, в ожидании магарыча не было безделицей. Вскоре путники наши миновали барский овес, расстилавшийся за ним ельник и вышли на берег.
Солнце только что показалось из-за темных гор, ограждавших противоположную сторону реки; ровная, тихая, как золотое зеркало, сверкала она в крутых берегах, покрытых еще тенью, и разве где-где мелькали по ней, словно зазубрины, рыбачьи лодки, слегка окаймленные огненными искрами восхода. Песчаный берег, по которому ступали мужички, незаметным, ровным почти склоном погружался в воду. Внизу, у самой подошвы его, возвышалась серая высокая изба, обнесенная с одной стороны плетнем, с другой сушившимся бреднем. На дощатой, заплесневевшей кровле этого здания возносился длинный шест с пучком соломы и елка, столь знакомая жителям Кузьминского и вообще всему околотку. Кругом по песку валялись без всякого порядка обручи и торчали порожние бочки, брошенные, вероятно, хозяином для просушки.
Несмотря на раннюю пору, перед крылечком здания уже толкалось немало народа, и товарищам дяди Сысоя надо было выждать, прежде нежели войти под гостеприимный кров.
Тут стояли мужики с возами, мельники из соседних деревень с мукою и рожью, высовывались кое-где даже бабы; виден был и купчик с своею бородкою и коновал с своими блестящими на ременном поясе доспехами, но более всех бросался в глаза долговязый рыжий пономарь с его широкою шапкою, забрызганною восковыми крапинами, который, взгромоздившись, бог весть для чего, на высокий воз свой, выглядывал оттуда настоящею каланчою.
На пороге кабака находился сам хозяин; это был дюжий, жирный мужчина с черною, как смоль, бородою и волосами, одетый в красную рубаху с синими ластовицами и в широкие плисовые шаровары. Он беспрерывно заговаривал с тем или другим, а иногда просто, подмигнув кому-нибудь в толпе, покрикивал: «Эй, парень! А что ж хлебнуть-то? Ась?.. Э-ге-ге, брат! Да ты, как я вижу, алтынник!»
Григорий, дядя Сысой и другие вошли наконец в кабак и, не снимая шапок, как это принято в таких местах, уселись рядышком в углу на лавке. Внутренность избы не представляла ничего особенно нового и замечательного. Тот же порядок, как и во всех кабаках, усеивающих большие и малые дороги, пристани, базарные сходки и приречья обширной России. Те же закопченные сосновые бревна, та же печь исполинского размера с полатями и выступами. В одном углу бочка с прицепленным к краю ковшом, в другом конторка, устроенная из досок, положенных на козла; на ней штофы, полуштофы, косушки и стаканы, расположенные шеренгами с необыкновенною симметриею, как-то странно бросающеюся в глаза посреди окружающего хлама и беспорядка. У самых дверей на лавке пыхтел и шипел неуклюжий самовар (сват Кирила также держал чай и закуску); подле него подымалась целая груда позеленевших, поистертых сухарей и баранок; далее тянулся косвенный, наподобие бюро, прилавок, покрытый чашками, мисками и блюдами с разною потребою для крестьянского брюха.
На безлюдье нельзя было жаловаться; мало того, что изба была полным-полнешенька, в дверях беспрестанно появлялись новые лица, так что сам Кирила едва поспевал управляться.
Маюкончику на гривенничек трое пьют! кричал мельник, вводя двух мужиков, купивших у него муки.
Эй, дядя Кирила, давай перемену!
Аль рыбу-то поснедали? Что больно скоро?
Малый, косушку!
Эй, целовальник, а целовальник! или Максим, что ли, как те звать! полуштоф на одного вот и деньги
Но Кириле не в диковинку были такие хлопоты; он не упускал даже случая перекинуться словом то с тем, то с другим из гостей своих.
Эй, Ванюха! Что рыло-то не мочишь?.. Полно тебе глазеть по сторонам-то; спроси дадут чего прикорнул?
Да что, брат, денег нету.
Ой ли? Аль все пропил?
Пропил не пропил, а был грех!..
Давно ли? Вот то-то оно и вышло: мужик простоволос год не пьет, два не пьет, а как бес прорвет, так и все пропьет!
Эй, Трифон, опохмелиться, чай, надо чего зеваешь? Коли алтын не хватает, так муки, чай, привез?
И то привез.
Ну, давай ее сюда! Что будешь делать? Надо уважить кума тащи!
Да ты сколько даешь?
Вестимо, ни твоей, ни своей души обижать не стану.
А сколько?
Ты пуд, а я косушку.
Э! Косушку! Что, больно тороват?
Ну, не одну, так две.
Давай!
Э! ге, ге, ге!.. Дорофей, а Дорофей! Что, брат, приуныл? Аль кручина какая запала?
Да что, брат Кирила! Беда прилучилась, за свою же кобылу приплатился.
Как так?
А вот как: увели у меня на прошлой неделе кобылу.
Не гнедую ли?
Нет, саврасую. Я и туда и сюда и след простыл, что ты будешь делать?.. Захожу к свату Ивану, а тот и надоумил меня: «Ступай, говорит, в Пурлово знаешь Пурлово?» говорит он мне это сват-то Иван говорит. Знаю, говорю, Пурлово, как не знать! «Ну, так коли знаешь, так ступай, отыщи там Онисима-коновала; я знаю, говорит сват Иван, это его ребята балуют». Что ты станешь делать? Беда, да и только; взял красную, прихожу. «Ну, что?» говорит. Да вот, мол, кобыла саврасая пропала; так не поможешь ли беде? «Как не помочь, говорит, ступай в осинник на завалишинский выгон, знаешь завалишинский выгон?» Знаю, говорю. «Ну, когда так, так и кобылу свою найдешь: она там траву, вишь, щиплет». Отдал деньги, прихожу: и вправду стоит моя кобыла!.. Так вот какая прилучилась беда красную ни за что ни про что отдал.
О, брат! Добро еще красную, видали и больше; счастлив, что дешево отбоярился.
О, брат! Добро еще красную, видали и больше; счастлив, что дешево отбоярился.
Такая, право, беда! Хорошо, что деньги были, а то просто и кобылу поминай как звали право-ну!
Что, деньги, брат, не боги, дядя Дорофей, да, видно, много милуют.
Каляканье не мешало, однако, нашим мужичкам пропускать чарку за чаркою; вскоре почувствовали они сами, что уже сильно нагрузились. Всего страннее в этом деле было то, что мирный и тихий Федос проявил такую прыть и смелость, что многих трудов стоило Григорию и Сысою удержать его, чтоб он не вцепился в бороду долговязому пономарю, к которому получил он, ни с того ни с сего, непреодолимую ненависть. Наконец кое-как угомонили они его и уложили под навесом подле Петрухи, давно заснувшего сном богатырским. Расплатившись как следует, наши приятели (я говорю: приятели, ибо дядя Сысой и Григорий шли теперь, обнявшись крепко-накрепко, и не переставали лобызать друг друга в ус и бороду) вышли из кабака и, как ни покачивались на стороны, благополучно достигли дороги. Неизвестно, о чем толковали они; разумеется, много было всяких сердечных излияний как с той, так и с другой стороны. Дядя Сысой и Григорий пойдут-пойдут, да и остановятся остановятся да обнимутся. «Во как люблю, Гриша!.. Ей-бо право» «Больно ты мне полюбился, дядя Сысой Во те Христ» и опять продолжают путь тем же порядком.