И тогда я закричал в мутные илистые глубины, и кричал, пока у меня действительно не кончилось дыхание.
Когда я вынырнул футах в двадцати от пристани, мисс Сапсан стояла на ногах, готовясь нырять за мной.
Джейкоб! Ты
Я в порядке, в порядке.
Тут было так мелко, что я легко мог достать до дна.
Я же сказал, что не хочу разговаривать.
Сказал.
Она стояла на причале, а я в море, по пояс в воде, утопая ступнями в иле. Мелкая рыбешка пощипывала меня за ноги.
Я сейчас кое-что скажу, сообщила она. И имейте в виду, устраивать припадки в ответ не разрешается.
Отлично.
Я понимаю, что прямо сейчас вам эта идея категорически не понравится, но, поверьте, потом вы горько пожалеете, если сейчас откажетесь от этой своей нормальной жизни.
Какой еще жизни? У меня здесь нет друзей. Мои родители боятся и стыдятся меня.
Зато ваши родители живы, чего большинство из нас сказать не может. И они уже не помнят того, что случилось пять минут назад.
Зато я помню. И я не собираюсь всю оставшуюся жизнь притворяться, что я не тот, кто на самом деле. Если такова цена за то, чтобы быть их сыном, оно того не стоит.
На мгновение мне показалось, что она сейчас закричит на меня, но мисс Сапсан проглотила так и не сорвавшиеся с губ слова.
Я никогда не утверждала, что странным и особенным быть легко, сказала она, помолчав. Быть одним из нас у этого много неприятных и трудных сторон. И, возможно, самая трудная это научиться взаимодействовать с миром людей, которые тебя не понимают и не хотят понимать. Многие считают это невыносимым и уходят жить в петли. Но для вас, мистер Портман, я такого будущего никогда не видела. У вас есть уникальный дар, и я сейчас не о пустóтах говорю. Вы своего рода оборотень, Джейкоб, способный легко переходить из одного мира в другой. Вам не суждено жить привязанным только к одному дому, только к одной семье. Их у вас будет много как у вашего дедушки.
Я посмотрел вверх: там проплыл пеликан. При каждом взмахе его крыльев раздавалось негромкое «ффух». Я попробовал представить себе жизнь дедушки: большую ее часть он провел в паршивом маленьком домишке на краю болота. Жена и дети едва его знали. Год за годом он рисковал жизнью, сражаясь за странное дело, а наградой в конце жизни наградой ему стало отношение окружающих как к выжившему из ума старому чудаку.
Я не хочу быть похожим на деда. Я не хочу такой жизни.
У тебя такой и не будет. Ты проживешь свою. Как насчет школы?
Не уверен, что вы меня слушали. Я больше не хочу я отвернулся, раскинул пошире руки и проорал в водную даль: ВСЕГО! ЭТОГО! ДЕРЬМА!
С красным лицом я повернулся обратно.
Вы закончили? спокойно спросила она.
Да, тихо ответил я.
Хорошо. Теперь, когда вы полностью проинформировали меня о том, чего вы не хотите поведайте, чего же вы хотите.
Я хочу помогать единственным людям в мире, которым действительно есть до меня какое-то дело. Странным. Особенным. И я хочу делать что-то важное. Что-то большое.
Что ж, очень хорошо, она нагнулась и протянула мне руку. Можете начать прямо сейчас.
Я дал ей свою, и она подняла меня на пристань.
У меня есть для вас работа чрезвычайной важности, которую не может выполнить никто в странном мире кроме вас, сказала она, когда мы уже шли к дому.
Что ж, очень хорошо, она нагнулась и протянула мне руку. Можете начать прямо сейчас.
Я дал ей свою, и она подняла меня на пристань.
У меня есть для вас работа чрезвычайной важности, которую не может выполнить никто в странном мире кроме вас, сказала она, когда мы уже шли к дому.
Окей. И что это за работа?
Детям нужна современная одежда. Мне нужно, чтобы вы сходили с ними по магазинам.
По магазинам?! я даже остановился. Да вы, должно быть, шутите.
Она повернулась ко мне. Ее лицо абсолютно ничего не выражало.
И не думала.
Я сказал, что хочу делать что-то важное! В странном мире!
Она сделала шаг ко мне и оказалась совсем близко. Ее голос был тихим, но напряженным.
Я уже говорила об этом раньше, но, видимо, не помешает повторить. Для будущего того мира необычайно важно, чтобы дети научились ориентироваться в этом. И научить их не сможет никто, кроме вас, Джейкоб. Кому еще я могу поручить эту работу? Те, кто десятилетиями жил в петлях, ничего не знают о современной реальности да они бы даже улицу перейти не смогли! А те, кто в свое время не ушел в петли, либо уже очень стары, либо совсем молоды и такие же новички в странном мире, как мы здесь.
Она схватила меня за плечи и крепко их сжала.
Я все знаю. Вы очень рассержены, вы хотите уйти. Но я прошу вас остаться еще ненадолго. Думаю, я знаю способ, как вам здесь существовать, только время от времени, когда сами захотите, параллельно делая важнейшую работу с нами, в петлях.
Да? скептически отозвался я. И что же это за способ?
Дайте мне время до она достала из кармана брюк часы и посмотрела на них. До наступления ночи. Тогда вы все узнаете. Годится?
Первым делом я подумал, что это как-то связано с Панпитликумом в Дьявольском Акре, но ближайшая петля, которой они воспользовались, чтобы добраться сюда прошлой ночью, находилась в нескольких часах от дома, посреди болота. В любом случае мотаться туда-сюда, как житель пригорода в город на работу, мне совершенно не улыбалось.
Я твердо хотел оставить все это позади. Уехать и не возвращаться. Но мисс Сапсан просто так «нет» не скажешь, и к тому же я обещал помочь друзьям хоть немного познакомиться с настоящим. Брать такое обещание назад было бы как-то неправильно.
Ладно, сказал я. Сегодня вечером.
Превосходно.
Она уже собиралась уходить, как вдруг что-то вспомнила.
О, пока не забыла, вытащив конверт из другого кармана, она протянула его мне. На покупки.
Я заглянул внутрь: конверт был битком набит пятидолларовыми купюрами.
Этого будет достаточно?
Гм Да, думаю, будет.
Она элегантно кивнула и направилась к дому, оставив меня с конвертом в руке и слегка ошеломленного.
Столько дел, столько дел, бормотала она на ходу, потом крикнула мне через плечо: Сегодня вечером!
И подняла указательный палец вверх.
Глава третья
Поскольку родительский трехдверный седан мог вместить только половину группы, нам пришлось отправиться по магазинам в две смены. В первую входила Эмма, потому что я всегда оказывал ей особое внимание и не собирался этого скрывать; Оливия потому что она была веселая, а я сейчас не отказался бы чуть-чуть повеселиться; Миллард, потому что он все равно не оставил бы меня в покое, и Бронвин, потому что только она смогла бы открыть застрявшую гаражную дверь. Хью, Горацию, Еноху и Клэр я пообещал, что приеду за ними через пару часов. Правда, Гораций все равно заявил, что обзаводиться новой одеждой не собирается.
В тот день, когда деним стал приемлем для повседневного ношения, сказал он, искоса глядя на меня, современная мода полностью утратила мое доверие. Подиум сейчас выглядит, как сборище бродяг.
Тебе нужна новая одежда, возразила Клэр. Так сказала мисс Сапсан.
Мисс Сапсан сказала, мисс Сапсан сказала, Енох сердито посмотрел на нее. Ты похожа на заводную игрушку.
Мы оставили их препираться сколько душе угодно, а сами отправились в гараж. С помощью некоторого количества скотча, проволоки и точечной сварки (осуществленной Эммой) мы сумели навесить обратно водительскую дверь. Она все равно не открывалась и не закрывалась, но с четырьмя дверями шансов, что к тебе придерутся любопытные полицейские, все-таки меньше, чем с тремя. Закончив ремонт, мы набились внутрь и уже через минуту катили в тени баньянов по улице, бежавшей вдоль хребта Нидл-Ки. По обе стороны возвышались большие дома, между ними проглядывало море. Мои друзья впервые увидели столько этого мира при свете дня. Они молча впитывали открывшееся им зрелище: девочки прилипли к окнам сзади; дыхание Милларда туманило стекло с пассажирской стороны. Я попробовал представить себе, как все выглядит для них эти пейзажи, для меня давным-давно ставшие почти невидимыми. К югу остров сделался ýже, большие особняки уступили место домам поменьше, а те в свою очередь россыпи приземистых многоквартирных муравейников родом из семидесятых, чьи названия были написаны на аляповатых табличках: «Полинезийские острова», «Райские берега», «Остров фантазии». В коммерческой зоне красок стало больше: лавки с розовыми крышами, торговавшие всякой всячиной от крема против загара до чехлов на пивные банки; ярко-желтые магазинчики рыболовных принадлежностей; риелторские офисы под полосатыми навесами. И, разумеется, бары ряды бамбуковых факелов пляшут, двери так и летают туда-сюда, пропуская морской бриз внутрь и скрипучие трели караоке, слышные до самого моря, наружу. Ехать тут было можно только со скоростью ледника, а дорога так была запружена пьяными от солнца пляжниками, что ничего другого не оставалось, кроме как петь. За всю мою жизнь здесь ровным счетом ничего не изменилось. Словно в пьесе, которая идет на сцене уже который год, можно было выставлять часы по движениям актеров и смене декораций: вот европейские туристы, красные как лобстеры, вянут в тени капустных пальм, хоть эти пальмы толщиной с карандаш; вон рыбаки выстроились, как постовые, вдоль моста: поля шляп и животы обвисли, удочки заброшены на мелководье, рядом переносные холодильники.
Оставив остров позади, мы взлетели над заливом, сверкающим в лучах солнца. Шины мерно жужжали по металлическим решеткам моста. Спустившись на «Большую землю», мы оказались в архипелаге мини-моллов и шопинг-центров, окруженных океанами парковок.
Какой странный пейзаж, заметила Бронвин, нарушая затянувшуюся тишину. Почему из всей Америки Эйб решил поселиться именно здесь?
Флорида раньше была одним из лучших мест, где могут спрятаться странные, объяснил Миллард. Так, во всяком случае, было до пустóтных войн. Здесь зимовали передвижные цирки: вся середина штата гигантское бездорожное болото. Говорили, что любой чужак, каким бы странным он ни был, может найти здесь себе место или исчезнуть.
Мы оставили позади бежевый центр города и устремились в захолустье. Мимо закрытого стокового центра, мимо недостроенного жилого квартала, медленно сдающегося под напором подлеска, за всем этим вставал самый огромный из всех мегамаркетов. Туда-то мы и направлялись.
Я свернул на Пайни-Вудс-роуд коридор длиной в милю, вдоль которого столпились все городские дома престарелых, трейлер-парки для тех, кому больше пятидесяти пяти, и кварталы для пенсионеров. По обеим сторонам улицы выстроились билборды, без обиняков рекламировавшие больницы, клиники неотложной помощи и кладбища. Все в городе звали Пайни-Вудс-роуд «Дорогой на небеса».