Хозяйка виллы вздохнула, провела рукой по лицу. Потом встала.
Подождите меня здесь. Схожу на чердак и вернусь.
Люси осталась одна. Она мерила шагами гостиную, скрестив руки на груди и время от времени поглядывая на кошек. Теперь ее переполняла энергия, и она даже гордилась собой: надо же, как далеко она продвинулась, и совершенно самостоятельно! А ведь это значит, что она жива, что она способна не только отвечать на вопросы в дурацком бюро претензий! Но с другой стороны, она не могла себе простить, что стала меньше думать о Жюльетте, о матери, о Кларке, наконец, особенно в эти последние дни. Немыслимое расследование, в которое она ввязалась, сейчас для нее важнее всего на свете. Правда, она взялась за это дело в том числе и ради блага семьи. Чтобы навсегда покончить с недомолвками, тайнами, проклятиями. Чтобы снова идти по жизни, в которой нет места грязи
Вернулась Гаэль, в руках у нее был чуть запыленный полиэтиленовый пакет со старой черной кассетой VHS без этикетки. Она сунула ее в плеер, направилась к окну, резким движением задернула занавески, потом заперла дверь.
Не хочу, чтобы Леон видел: он ведь даже не подозревает о существовании этой кассеты.
Она села в кресло напротив телевизора, пригласила Люси сесть рядом. Лицо ее было напряжено, и она так крепко сжимала в руке пульт, что казалось, тот сейчас треснет.
Вы правы. Я развелась с ним не из-за конторы и не из-за клиентуры. Я развелась из-за того из-за того, что Стефан от меня скрывал.
Гаэль замолчала. Люси попыталась связать услышанное с тем, что уже знала:
Это имело какое-то отношение к его увлечению евгеникой?
Нет-нет, ни малейшего! О евгенике я знала еще до того, как мы поженились. Впрочем, в те времена я даже разделяла кое-какие его идеи. Гаэль поймала удивленный взгляд гостьи и сочла нужным пояснить: Не стоит думать, что все, кто пропагандировал евгенику, были сплошь чудовищами или нацистами. В том, чтобы говорить о социальной защите, об алкоголизме и наркомании, о старении человеческой популяции как о чем-то, противоречащем природе, как о чем-то, мешающем обществу свободно развиваться, нет ничего ужасного. Это просто один из способов напомнить нам о нашей ответственности и об экологическом холокосте, который мы устраиваем.
Она замолчала, бросила нежный взгляд на кошек некоторые из них, явно подобранные на улице, выглядели не слишком презентабельно и только потом продолжила:
Примерно года за два до развода я поняла, что Стефан ходит на тайные свидания. Он говорил, что идет в бридж-клуб, и сначала я верила, но однажды случайно обнаружила, что он врет. Подумала, что завел любовницу, стала за ним следить, и вскоре выяснилось, что он встречается не с женщиной, а с двумя мужчинами. Встречается несколько раз в месяц, я бы даже сказала часто, на трибунах Венсенского ипподрома: тогда мы жили в Венсене. Я знала, что муж никогда не интересовался скачками, и никак не могла понять, что ему там делать и почему надо встречаться с этими мужчинами именно там.
А вы были с этими мужчины знакомы?
Нет. Ни имен их не знала, ни фамилий. Стефан нигде ни слова о них не написал. Думаю, они были, как и сам Тернэ, учеными. Может быть, антропологами.
Специалистами по цивилизациям? Но почему вы так решили?
Когда посмотрите кассету, поймете.
Вы можете описать, как они выглядели, эти мужчины?
Гаэль покачала головой:
Нет, слишком давно это было, всё как в тумане. И потом, я же следила за Стефаном издалека, мне было не так уж хорошо их видно. Если в самых общих чертах, то могу сказать, что один был вроде бы шатеном среднего роста, совершенно обычным на вид человеком, похоже, ровесником моего мужа или почти ровесником, а второй Нет, второго не помню. Кажется, блондин, но может быть, и нет. Что еще? Понимаете, люди за двадцать пять лет сильно меняются, а память сдает. А вот о Стефане я хочу кое-что сказать. С ипподрома или, как говорил, из бридж-клуба, он возвращался изменившимся и с каждым днем становился загадочнее. Например, он стал запираться в кабинете.
А вы никогда не спрашивали мужа об этих встречах, о том, почему он стал так себя вести?
Нет. Мне хотелось понять, во что это все выльется. Встречи на ипподроме продолжались около года, и Стефан за это время превратился постепенно в настоящего параноика: в конце концов он запретил кому бы то ни было входить в его кабинет даже тогда, когда сам был там. А выходя, хотя бы и на минуту, запирал дверь кабинета на ключ. Где он прячет ключи, я не знала, он скрывал это очень тщательно. Тернэ вообще ни в чем никогда не полагался на случай. Зрачки рассказчицы расширились, взгляд затуманился, двери в прошлое должны были вот-вот распахнуться. Только ведь, когда очень сильно хочешь что-то скрыть, оно непременно выходит наружу. Вот и я сообразила, что раз так, значит, Стефан прячет у себя в кабинете нечто важное, имеющее для него особое значение. И мне стало интересно, что же это такое. Ну и как-то, когда муж уехал на целый день, вызвала слесаря, чтобы туда войти. Открыть дверь кабинета оказалось нетрудно, но в глубине комнаты я обнаружила большой металлический шкаф, который Стефан купил, очевидно, несколькими месяцами раньше.
А вы никогда не спрашивали мужа об этих встречах, о том, почему он стал так себя вести?
Нет. Мне хотелось понять, во что это все выльется. Встречи на ипподроме продолжались около года, и Стефан за это время превратился постепенно в настоящего параноика: в конце концов он запретил кому бы то ни было входить в его кабинет даже тогда, когда сам был там. А выходя, хотя бы и на минуту, запирал дверь кабинета на ключ. Где он прячет ключи, я не знала, он скрывал это очень тщательно. Тернэ вообще ни в чем никогда не полагался на случай. Зрачки рассказчицы расширились, взгляд затуманился, двери в прошлое должны были вот-вот распахнуться. Только ведь, когда очень сильно хочешь что-то скрыть, оно непременно выходит наружу. Вот и я сообразила, что раз так, значит, Стефан прячет у себя в кабинете нечто важное, имеющее для него особое значение. И мне стало интересно, что же это такое. Ну и как-то, когда муж уехал на целый день, вызвала слесаря, чтобы туда войти. Открыть дверь кабинета оказалось нетрудно, но в глубине комнаты я обнаружила большой металлический шкаф, который Стефан купил, очевидно, несколькими месяцами раньше.
Думаете, ваш муж купил этот сейф, когда стал встречаться с теми двумя? перебила собеседницу Люси.
Думаю, да, примерно в это время. Мне захотелось во что бы то ни стало узнать, что там, в этом сейфе, и я попросила слесаря открыть так, чтобы было незаметно, хотя бы один из десяти ящиков. Однако замки оказались ужасно сложными, и этот болван, который изображал из себя специалиста, ящик просто взломал, и все полетело к чертям. То есть ящик-то был открыт, но Стефан по возвращении неминуемо понял бы, что я его обыскивала. Но ничего было не поделать, и чувствовала я себя очень скверно. Гаэль грустно посмотрела в сторону видеоплеера. А в ящике я нашла видеокассету. Одну из тех, которые ему наверняка передавали на ипподроме те люди.
Одну из тех? Вы думаете, таких кассет было много?
Да, уверена, совершенно уверена, но, к несчастью, не смогла в этом убедиться. А уверена потому, что кассета, которую вы видите, не из сейфа: я тогда быстренько сделала копию найденной у Стефана и, пока он не вернулся, хорошенько ее припрятала. А на оригинале была наклейка с надписью «Феникс 1», что и доказывает существование других кассет. Зачем иначе нумеровать?
Феникс! Люси почудилось, будто она попала в водоворот. Ей сразу же вспомнилась картина с птицей в огне, висевшая в библиотеке Тернэ слева от изображения плаценты. Феникс! Она понимала, что напала на след чего-то крайне важного и совершенно неожиданного, но суть этого важного и неожиданного от нее ускользала.
Низкий голос Гаэль прервал ее размышления:
Теперь, если вы не против, посмотрим фильм. Только предупреждаю: это зрелище не для брезгливых или робких.
Я из полиции, так что ни о брезгливости, ни о робости речи быть не может.
Хозяйка виллы включила видеоплеер.
34
Сначала перед зрительницами была только чернота. Затем внизу появились цифры: «9/6/1966» и экран заполнили все оттенки серого цвета. Листья, деревья. Буйство джунглей на черно-белой пленке. Фильм, скорее всего, снимался любительской камерой, но изображение было четким. Вокруг оператора ничего, кроме пальм, папоротников, лиан, под ногами у него поскрипывала трава.
Вот перед ним открылась брешь в зарослях, и вдали стали видны хижины. Свет казался тусклым: то ли съемка проходила вечером, то ли на рассвете. А может быть, джунгли такие густые, что не пропускают солнечных лучей?
Камера опускается и начинает приближаться к черной влажной земле к квадрату со стороной метров в пятьдесят, который тщетно стараются поглотить джунгли. Слышатся шаги, шелест листьев. Теперь объектив смотрит прямо на кострище. Из пепла выглядывают обугленные косточки, место, где прежде горел костер, обложено по кругу камнями и черепами животных.
Люси, не сводя глаз с экрана, быстро почесала подбородок.
Похоже на брошенную туземную деревню, да?
Это действительно туземная деревня, только совсем не брошенная. Сейчас сами поймете.
Что она имела в виду? Люси смотрела и чувствовала, что ладони ее становятся влажными, по лбу стекают капли холодного пота. Тишину на экране прерывают резкие неприятные звуки. Объектив камеры останавливается на сплетении ветвей над головой, на этот раз ни просвета, ни кусочка неба, только листья, листья, листья. А на высоте трех или четырех метров обезьянки, которые с визгом рассыпаются по ветвям, скрываясь и возникая снова. Пронзительные крики не умолкают. Одна из обезьянок, черная со светлой, может быть белой, головой, плюет в объектив и пропадает, быстро взобравшись вверх по лиане.
Люси, не сводя глаз с экрана, быстро почесала подбородок.
Похоже на брошенную туземную деревню, да?
Это действительно туземная деревня, только совсем не брошенная. Сейчас сами поймете.
Что она имела в виду? Люси смотрела и чувствовала, что ладони ее становятся влажными, по лбу стекают капли холодного пота. Тишину на экране прерывают резкие неприятные звуки. Объектив камеры останавливается на сплетении ветвей над головой, на этот раз ни просвета, ни кусочка неба, только листья, листья, листья. А на высоте трех или четырех метров обезьянки, которые с визгом рассыпаются по ветвям, скрываясь и возникая снова. Пронзительные крики не умолкают. Одна из обезьянок, черная со светлой, может быть белой, головой, плюет в объектив и пропадает, быстро взобравшись вверх по лиане.