В могиле не опасен суд молвы - Алан Брэдли 14 стр.

 Я думала, вы еще в комнате, и сначала пришла туда,  продолжила миссис Палмер, покачав головой.

Мне очень захотелось треснуть ее горячей сковородкой по голове.

 Тоже хочешь, милочка?  миссис Палмер повернулась ко мне, вопросительно вздымая брови.

Она явно не выучила урок.

 Нет, спасибо,  выдавила я, отрицательно качая головой.

 Все еще болит голова?  посочувствовала она.

Я кивнула.

 Ладно, как хочешь,  сказала она и ушла.

 Тебе необязательно это делать, знаешь ли,  проворчала Даффи.

 Делать что?  по привычке переспросила я.

 Превращаться в чудовище, когда тебя называют «милочка». Фокус-покус. И пуфф! Монструозная Флавия.

 Я не знаю, что такое «монструозная»,  заметила я, хотя кое-что подозревала.

 Это значит, что ты страшилище. Бука, злюка, образина, чучело, поганка, в общем, идиотка.

По опыту я знала, что лучше позволить Даффи продемонстрировать все ее познания в области экзотических ругательств. Со временем она утомится и замолчит.

В ожидании я изучала свои ногти, которыми теперь страшно горжусь. Я наконец поборола привычку сгрызать кератин до самого основания и умудрилась отрастить набор гладких аккуратных когтей, достойных юной девы.

 У тебя появилась подруга,  заметила я, когда Даффи устала шевелить челюстями.

 М-м?  удивленно прогудела она.

 Миссис Палмер. Она твоя ручная собачка. В отличие от меня.

Даффи протяжно фыркнула продолжительный и жуткий процесс, задействующий ее гайморовы пазухи.

 Она поэтесса, и ее печатают,  заявила Даффи.  Ее стихотворения выходили в «Новом гражданине» и «Блэквуде»[13]. Она бывала у Ситвеллов[14], бог мой! И что ты на это скажешь?

 Надеюсь, ей нравятся синие коровы,  сказала я.

 Сэр Джордж Ситвелл покрасил своих коров в сине-белые полоски, чтобы они лучше смотрелись на фоне зеленых пейзажей. По крайней мере, так мне рассказывала жена викария. «Великий триумф эстетики над здравым смыслом,  сказала Синтия.  Удивительно редкая вещь в наши дни».

 Кроме того,  Даффи понизила голос до возбужденного шепота и начала оглядываться в поисках подслушивающих,  она автор «Колыбели мидий».

 Ой-ой-ой,  отозвалась я.

 Ты такая невежда!  выплюнула Даффи.  «Колыбель мидий» стала литературной сенсацией. С момента публикации она входила в списки всех книжных премий, но никто так и не смог выяснить, кто автор.

Она закрыла глаза и процитировала:

Даффи вздрогнула.

Даффи вздрогнула.

 «Блестящая, леденящая душу поэзия,  так написали в «Таймс».  Фольклорный наив, но это лишь усиливает впечатление». Джеймс Эгейт охарактеризовал так: «Свежо, откровенно, архетипично». А Джордж Бернард Шоу в шутку заявил, что это он сам написал эту вещь от лица деревенской девушки.

 А на самом деле это миссис Палмер?  переспросила я.

 Она призналась мне,  подтвердила Даффи.  Заставила поклясться, что я никому не скажу, и я сохраню ее тайну.

 Ты только что выдала ее мне,  заметила я.

 Пфф!  ответила Даффи.  Ты никто. И если ты проболтаешься, я налью тебе яду в ухо, когда ты будешь спать.

Я поняла, что Даффи в отчаянии. Она намекает на Шекспира сцену, когда Клавдий, злобный дядя Гамлета, льет в ухо спящего короля сок белены.

Нашла чем напугать. Угроза Даффи так же пуста, как и ее сундук с приданым.

 Ха-ха,  ответила я.

Но в этот самый момент я кое-что поняла: две пары ушей лучше, чем одна, и они могут собрать в два раза больше сплетен.

Намекаю ли я на то, чтобы использовать сестрицу в качестве подслушивающего устройства?

Откровенно говоря, да.

Мы находимся в странном месте, где никого не знаем. Мы задержимся здесь не дольше, чем требует закон. Поэтому время играет очень важную роль. Мне нужно собрать как можно больше ушей говорят, во время войны за независимость американские солдаты делали это с английскими.

Я провела пальцами по губам, изображая, что застегиваю молнию, перекрестила сердце, сложила пальцы в салют девочек-скаутов и сказала:

 Я, Флавия Сабина де Люс, торжественно клянусь, что под угрозой яда в ухе никогда не выдам секреты, которые мне вверит моя дражайшая и возлюбленная сестра Дафна де Люс.

Можно было и меньше пафоса, но мне хотелось, чтобы Даффи отнеслась ко мне серьезно. Я продолжила:

 Но почему она доверила тебе свою тайну?  нужно добавить в разговор нотку скептицизма, иначе Даффи заподозрит, что я притворяюсь. Так и есть, но не в том смысле, в котором она подумает.

 Потому что иногда,  ответила Даффи, аккуратно подбирая слова,  женщине нужно довериться другой женщине, и только женщине. Врачи не подойдут, в том числе вся армия последователей доктора Фрейда.

 Верно,  согласилась я, надеясь, что выгляжу умнее своих лет.

 Что ты можешь об этом знать?  фыркнула Даффи.

Я пожала плечами прекрасный ответ на что угодно. Это переключило внимание Даффи с меня и дало ей повод излить все свои секреты.

Сработало.

 Бедняжка испугана,  сказала Даффи.  Судя по всему, ее книга задела кого-то за живое. Кое-какие стихи слишком близки к правде.

 К реальной жизни?  уточнила я.

Как интересно. Особенно в городе, где викария повесили за преступления по отношению к женщинам!

 Разумеется, к реальной жизни!  ответила Даффи.

 Какие именно стихи?  уточнила я.

 Она не сказала. Я почитаю, когда мы вернемся в Букшоу.

 У тебя есть экземпляр «Колыбели мидий»?  переспросила я. Иногда сестра меня поражает.

 Разумеется,  подтвердила она.  Как у любой дискриминируемой женщины в Англии. Литературное приложение к «Таймс» назвало эту книгу обязательной, и они не ошиблись.

В этот самый миг я поклялась наложить руки на эту жемчужину как можно скорее. Пусть экземпляр Даффи в Букшоу, но в этих краях наверняка есть еще один. Например, в спальне автора.

Она не будет держать книгу в маленькой библиотеке «Дуба и фазана». Нет, это слишком рискованно. Но разумно предположить, что поблизости должен быть экземпляр.

 Значит, никто не в курсе, что эту книгу написала она?  переспросила я.  Даже ее муж?

 Нет,  ответила Даффи, оглядываясь.  Особенно ее муж.

 Тогда почему она беспокоится?

Даффи прикусила нижнюю губу, словно раздумывая над серьезным решением, а потом поманила меня пальцем.

Я подошла к ней и подставила ухо к ее рту.

 Какой-то шантажист присылает ей письма,  прошептала она.

 Кто-то знает?

Я не смогла удержаться.

 Ш-ш!  прошипела Даффи.  Похоже на то. А теперь поклянись, что не обмолвишься и словом.

Я жестами показала, как долго-долго зашиваю рот иголкой и ниткой, и, по-видимому, удовлетворила этим Даффи.

 А теперь беги,  сказала она, открывая записную книжку.

 Что ты пишешь?  спросила я.  Заметки по делу?

 Нет. Сонет. Тебе неинтересно.

 Конечно, мне интересно, Даффи,  возразила я.  Я же твоя сестра, разве нет?

 Что ты пишешь?  спросила я.  Заметки по делу?

 Нет. Сонет. Тебе неинтересно.

 Конечно, мне интересно, Даффи,  возразила я.  Я же твоя сестра, разве нет?

Она задумчиво уставилась на меня.

 Некоторые говорят, что да.

 Давай же, Даффи. Читай. Уверена, он убийственный. Имею в виду, потрясающий.

Тщеславие одержало верх. Она перевернула страницу и прокашлялась.

 Что ж, может, он и не очень хорош, но

Почему поэты извиняются, перед тем как прочесть свои стихи вслух? Удивительно. В Святом Танкреде мы посетили много чтений, когда поэты старались убить свое детище еще до того, как оно сделает первый вздох.

Мне всегда хотелось прокричать: «Ну хватит уже!»  но я держалась. Поэты если не считать жуткую Миллбанк Моррисон с кожей как у носорога весьма чувствительны по отношению к своим творениям, в отличие от ученых.

Разве Джозеф Пристли извинялся за открытие кислорода? Или Генри Кавендиш за водород?

Разумеется, нет! Они ликовали.

 Давай же, умоляю,  сказала я.  Я вся внимание.

Даффи снова прокашлялась и начала читать:

 Стоп!  воскликнула я, поднимая руку.

Как она посмела? Как она отважилась забраться на мою территорию? Это я специалист по мертвецам. Я Доктор Разложение. Как она посмела?

 Прости, Даффи,  сказала я.  Остановись. Это слишком реально. Меня затошнило.

Даффи посмотрела на меня и покраснела от гордости. Потом закрыла блокнот.

 На самом деле это пока все. Я только начала, но прочитаю тебе все целиком, когда закончу.

 Не сотри карандаш,  посоветовала я и удалилась.

Глава 10

 А-а, мисс де Люс,  произнес голос, едва я сделала несколько шагов.  На пару слов, если не возражаете.

Это оказался констебль Оттер с блокнотом и нестираемым карандашом наготове.

Как долго он шнырял около садовой калитки? Что услышал?

Я бросила взгляд украдкой на блокнот, но страница была чистой. Когда я сделала шаг вперед, он автоматически отступил. Какой внимательный!

 Да, констебль,  сказала я.  Чем могу помочь?

 Тем, что перестанете совать нос,  ответил он,  в дела, о которых вы понятия не имеете.

Это угроза? Меня пытается отстранить от дела деревенский полицейский?

 Прошу прошения,  сказала я.  Но я понятия не имею, о чем вы говорите.

 Все вы понимаете,  возразил констебль Оттер, одной рукой захлопывая блокнот и убирая его в карман куртки с ловкостью тренированного матроса, заряжающего пушку.

И повторил:

 Все вы понимаете.

Я изобразила выражение лица номер пять: сочетание оскорбленной невинности с легким намеком на агрессию, и еще надо выдвинуть нижнюю губу ровно на четыре миллиметра вперед. Я много раз тренировалась перед зеркалом.

Следующий шаг оставался за ним, и он его сделал.

 Я позвонил инспектору Хьюитту в Хинли,  продолжил он.  Мне дали понять, что вас хорошо знают в этой глуши.

В этой глуши? Этот деревенский осел намекает, что мои скромные успехи в расследовании преступлений ограничены Хинли и окрестностями? Неужели инспектор Хьюитт забыл рассказать ему, за что меня поблагодарил, причем лично, наш дражайший (хотя ныне, увы, покойный) король Георг VI?

О чем только думал инспектор? Он уже забыл, что в январе я прислала ему и его жене Антигоне, которую я обожаю, корзину с яблоками и апельсинами на рождение их первого ребенка, дочери?

Разумеется, Антигона отправила мне благодарственную открытку, но с тех пор я от них ничего не слышала.

Должна признать, это было вскоре после смерти отца, и Хьюитты, возможно, не хотели тревожить нас в это время.

От них пришла скромная траурная открытка с соболезнованиями, вот и все, и я была сильно разочарована. Я надеялась, что меня попросят стать крестной матерью и что я буду стоять с ребенком перед купелью, когда ее будут крестить под именем Флавия Антигона Хьюитт.