А теперь каноник обернулся к нам и продолжил молиться:
Отче наш, иже еси на небеси
Если есть такое место, как рай, три Грации уже там. Я не смогла сдержать улыбку на словах:
Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, яко и мы оставляем должником нашим.
Простил ли уже Господь долги этим трем сплетницам, лежащим посреди деревенской церкви? Интересно, бывает ли прощение таким же быстрым, как цианистый калий?
Ради них надеюсь, что да.
И не введи нас в напасть, но избави нас от лукаваго
Да, в этом все и дело, верно? Избавить нас от лукавого, который, предположительно, до сих пор находится среди людей. Где-то недалеко от этого самого места находится человек или люди, жестоко убивший Грейс Уиллоуби, Грейс Харкурт, Энни Крей и, теперь я в этом уверена, каноника Уайтбреда тоже, хотя очень сложным путем.
Не говоря уже о его сыне Орландо.
Отец, сын и святые духи.
Разрозненные детали начали складываться в картину.
Каноник Уайтбред, как будто не замечающий, что произошло у него под носом, продолжал быстро и тихо дочитывать благодарственную молитву, а затем перешел к завершающей:
Всемогущий и вечный Господь, благодарим тебя за то, что дал нам хлеб
Пока он говорил, я повернулась к Летиции и Хьюго Фарнсуортам, сидевшим, широко открыв глаза и вцепившись друг в друга, словно пара испуганных обезьянок. Передо мной Хоб Найтингейл лениво играл с пуговицами своей куртки, явно витая в облаках.
Я снова обратила внимание на каноника Уайтбреда, дававшего прихожанам заключительное благословение:
Мир Божий, превосходящий все понимание, да пребудут ваши сердца и души в любви Божией и его сына Иисуса Христа, Господа нашего, благослови, тут он перекрестился, во имя Всемогущего Отца, Сына и Духа Святого, отныне и во веки веков. Аминь.
Только тогда он издал такой мучительный вопль, что его, должно быть, услышали в самых отдаленных уголках ада.
Когда я собралась с духом и повернулась к трем Грациям, к моему изумлению оказалось, что они становятся прозрачными, их очертания колеблются и тают. Я отчетливо видела доски половиц и часть молитвенной подставки сквозь ноги Энни Крей.
«Потеря плотности, подумала я, незначительное изменение индекса рефракции. Игра света».
Как бы я ни цеплялась за научную соломинку, три Грации истаивали прямо у меня на глазах. Их тела превращались в зыбкую дымку, словно туман на фоне звездного неба, чтобы растаять последней рябью, не оставив и следа.
По правде говоря, их гибель повергла меня в отчаяние.
На грани слез, я долго сидела в совершенном вакууме, который до сих пор не был известен науке, но теперь ведом мне.
Такое ощущение, будто мир вокруг меня потемнел. Поле зрения сузилось, и я теперь видела только алтарь, освещенный низкими лучами внезапно похолодевшего слабого солнца, проникающего сквозь витражи.
Кто-то схватил меня за плечо.
Глава 20
Зацепившись за молитвенную подставку для ног, я с оглушающим грохотом взлетела над скамьей, как ракета.
Ты в порядке? спросил незнакомый голос.
Что, черт возьми, вы творите? заорала я, наплевав на то, что мы находимся в церкви. Я могла умереть от инфаркта!
И добавила еще несколько слов, которые не стану здесь цитировать, поскольку не горжусь их знанием, и резко повернулась к незнакомцу, быстро убравшему руку с моего плеча. Бледное лицо, изумленный взгляд, открытый рот. Если не считать белый воротничок священника, он точная копия Шалтай-Болтая.
Это оказался викарий, тот самый толстяк, который разговаривал с констеблем Оттером, пока я сидела рядом с трупом Орландо на берегу реки. Мистер Клемм, если не ошибаюсь.
Он порезался, когда брился. Маленький клочок окровавленной ткани неэстетично выглядывал из белого воротничка. Что бы это значило?
Он неаккуратен? Рассеян? Близорук? Ленив? Забывчив?
В моем мозгу пронеслась масса объяснений. Поразительно, что делает с человеческим разумом даже капля крови.
С одной стороны, я почувствовала какую-то странную жалость к викарию. Жаль, что мне пришлось обратить внимание на его небрежность с туалетом. И одновременно мне хотелось, чтобы он не дал мне это заметить.
Кто из нас в этом случае виноват в незначительном, но важном нарушении хороших манер?
Не знаю. Мне слишком мало лет, и у меня недостаточно опыта.
Так что виноват, должно быть, он.
Мы стояли, уставившись друг на друга выпученными глазами, как собаки на грани нападения, и никто не хотел говорить первым. У меня волосы на затылке стояли дыбом и ноздри раздувались.
Хотелось укусить его.
Мистер Клемм так же удивился моей свирепости, как я сама.
П простите, юная леди, начал он. Мне показалось, что вам не совсем хорошо.
«Ах ты старая умная гончая», подумала я. Не совсем хорошо!
Мы оба знали, что это игра. Мой шаг следующий.
Мистер Клемм ведь был помощником каноника Уайтбреда во время убийств? Где он был тем злосчастным утром? Наверняка он должен был войти в число подозреваемых. До того самого момента эта мысль не приходила мне в голову.
Я прижала запястье ко лбу, сначала тыльной стороной, потом передней, и медленно опустилась на скамью.
Мистер Клемм тихо сел рядом со мной. Положил руку на плечо.
Вот, сказал он, протягивая белый льняной носовой платок, вытри нос и расскажи мне, в чем дело.
Я хотела было сказать ему все, что о нем думаю, но поняла, что у меня и правда течет из носа.
Спасибо, прошелестела я и на удивление громко высморкалась. Со слабой благодарной улыбкой протянула платок ему обратно.
Оставь себе, сказал он, бросив взгляд на ткань. Он тебе еще пригодится.
Это что, угроза? Я сижу бок о бок с массовым убийцей?
Массовый убийца? Звучит неплохо, Флавия. Даже в этот напряженный момент я сделала мысленную заметку пересказать мой каламбур[27] Доггеру. Он улыбнется, может быть, даже присвистнет в ответ на демонстрацию остроты моего ума перед лицом опасности.
Понимаете, доверительно прошептала я, мне просто хочется, чтобы призрак моей двоюродной бабушки упокоился. Я подумала, если увижу место, где она
Понимаю, пробормотал мистер Клемм, похлопывая меня по руке. Я с трудом сдержалась, чтобы не оттолкнуть его.
Должно быть, он специально обучался искусству утешения страждущих.
Я слабо улыбнулась и продолжила:
Не могла поверить, когда наша лодка пришвартовалась практически в том самом месте, где где Я подумала, что надо зайти в церковь и помолиться за бабулю Грейс.
И я возвела очи к витражам.
«Не перегибай палку, Флавия, велела я себе. В конце концов, она всего лишь двоюродная бабушка, далекая родственница».
Я сделала то, что на моем месте сделала бы любая воспитанная девочка: робко похлопала ресницами и скромно потупила взгляд.
Когда Господь дает вам длинные ресницы и мозги, временами их сочетание оказывается единственным оружием в вашем распоряжении, и лучше научиться использовать его эффективно.
Господь слышит все молитвы, заметил мистер Клемм. Большие и малые.
Благодарю, прошептала я, яростно натирая уголки глаз носовым платком, который продолжала сжимать в кулаке.
Должно быть, эта находка потрясла вас, продолжил мистер Клемм, судя по всему, намекая на труп Орландо, лежавший на берегу, словно тушка лосося.
Даже представить себе не можете как, подтвердила я, яростно закатывая глаза, прикрывая рот носовым платком и выдавливая из себя сдавленный кашель в надежде, что викарий примет его за рыдания.
Как большинство священнослужителей, мистер Клемм понятия не имел, что делать с расстроенной плачущей особой женского пола.
Первый раунд в пользу Флавии.
На самом деле заговорила я. Любая большая ложь начинается со слов «на самом деле», и моя не исключение. На самом деле одна из трех леди, погибших здесь ужасной смертью, была моей родственницей. Двоюродной бабушкой.
Грейс Уиллоуби? уточнил он.
Я покачала головой и ответила:
Грейс Харкурт.
«Надо быть очень осторожной», подумала я. Нужно помнить, что этот человек был лично знаком со всеми погибшими. Тот факт, что он назвал Грейс Уиллоуби, скорее всего, говорит о том, что он знал ее лучше, чем Грейс Харкурт.
Именно поэтому я выбрала Грейс Харкурт.
Вместо того чтобы поделиться со мной какой-нибудь информацией, на что я надеялась, мистер Клемм лишь грустно и понимающе кивнул.
Надо усилить нажим.
Все, что вы можете рассказать мне о ее последних минутах, смягчит мою боль, сказала я, дотрагиваясь до его рукава для вящего эффекта.
Надо усилить нажим.
Все, что вы можете рассказать мне о ее последних минутах, смягчит мою боль, сказала я, дотрагиваясь до его рукава для вящего эффекта.
Боюсь, не могу вам помочь. Видите ли тем утром я я чувствовал себя нехорошо.
Нехорошо? Что он имеет в виду? Он перебрал святого вина накануне вечером? «Маловероятно, подумала я, иначе он бы сейчас служил удобрением для петуний на церковном дворе, а не уклонялся от моих вопросов».
Разве что цианид добавили в вино непосредственно перед причастием, что указывает на каноника Уайтбреда или одну из трех Граций, которые наверняка помогали готовиться к службе.
Трудно поверить, что одна из них захотела бы отравиться сама. Ну, либо это самоубийство и убийство одновременно.
У меня закружилась голова.
Нехорошо? заботливо повторила я и умолкла, позволив этому слову повиснуть в воздухе.
Интересоваться нездоровьем ближнего надо очень аккуратно. Никогда не знаешь, насколько мерзкие подробности могут излиться на тебя потоком.
Мистер Клемм отвел взгляд и потом снова посмотрел на меня.
Утрата веры, признался он, кусая губу. Видишь ли, в то время я страдал от утраты веры. В таком состоянии я не мог служить во время святого причастия. Джордж отнесся ко мне с пониманием. То есть каноник Уайтбред. Он сказал, что я должен встретить это стоически: подбородок вверх, жесткая верхняя губа, и поговорить с богом, «как мужчина с мужчиной», как он выразился.
О? я вопросительно выгнула брови реакция, которую практически невозможно игнорировать.
Да видишь ли понимаешь
Он начал мямлить, умолк и отвел глаза.
Любовь, да? выпалила я наугад, подумав, что вероятность этого варианта больше пятидесяти процентов.
Священники не теряют веру из-за футбола или даже из-за денег. Ревность, жадность, месть и любовь вот обычные мотивы, судя по тому, что пишут газеты, но самый главный мотив это любовь, как мудро сказал святой Павел.