Лучше сохранять спокойствие. Лучше притворяться, что я мертва.
Я поморщилась, когда виски кольцом сжала неизбежная головная боль. Я читала об этом эффекте, но на себе ощущала первый раз.
Какое счастье, что я не страдаю от других побочных эффектов, которые часто сопровождают действие эфира, например, от выворачивающей внутренности рвоты. Несмотря на опасность ситуации, сейчас я могла думать только о том, что нет ничего хуже, чем оказаться в душной коробке в компании с содержимым моего желудка.
Я медленно и осторожно потянулась пальцами вверх. Как я и ожидала и опасалась, крышка находилась в нескольких дюймах над моим лицом.
«Не думай о клаустрофобии», произнес чей-то голос где-то сбоку. Или он в моей голове?
Я постепенно приходила в себя. Хотя в гробу еще пахло эфиром, запах потихоньку рассеивался.
Как ученый я знаю, что надо мыслить логически. Беспорядок в мыслях убьет меня. Это просто.
Первая потребность кислород. Без него других потребностей не будет. Я сосредоточилась на мысли о кислороде и о том, как его получить.
Проблему решило бы отверстие для дыхания, даже самое крошечное. Мне нужен только маленький металлический предмет, чтобы проделать дырку в гробу.
К несчастью, на время летних каникул я отказалась носить брекеты.
«Возьми их с собой, милочка, настаивала миссис Мюллет. Будешь надевать на ночь, когда никто не видит».
Но я надерзила ей в ответ, и как я сейчас жалею об этом!
Я утерла слезу, вызванную не эфиром, и провела бесшумный обыск. Ни брекетов, ни булавок, ни ручек. Даже маленькое серебряное распятие с увеличительным стеклом и складным ножиком осталось дома, и все из-за моей глупости.
Если я когда-нибудь выберусь отсюда, клянусь, я обзаведусь дамской сумочкой с набором инструментов, который заставит любого взломщика рыдать от зависти. И никогда, никогда и никуда без нее не пойду. Даже в туалет.
Если я когда-нибудь выберусь отсюда, клянусь, я обзаведусь дамской сумочкой с набором инструментов, который заставит любого взломщика рыдать от зависти. И никогда, никогда и никуда без нее не пойду. Даже в туалет.
Неудивительно, что женщины носят с собой такие баулы! Это не тщеславие, а необходимость.
Но постойте-ка!
А крючки у меня в кармане? Я чуть не забыла о них.
Стараясь не выдать себя («Осторожно, Флавия!»), я медленно проникла рукой в карман. Пальцы коснулись изогнутого буквой Г крючка.
Постепенно аккуратно я вытащила его из кармана и, приставив рабочим концом к боковой части гроба, начала сверлить.
Через несколько минут мои пальцы заныли от боли. Неудобный крючок не продвинулся ни на миллиметр. Лак слишком твердый, дерево слишком прочное.
Как я заметила раньше, это был высококачественный гроб. Слишком хороший, как на мой вкус.
Я мысленно проклинала мистера Найтингейла по ряду причин, и, пока я предавалась этому занятию, крючок сломался у меня в руке.
Тысяча чертей!
Я потянулась за вторым крючком. Может, бока гроба все же не такие толстые, как крышка и дно.
Я чуть сдвинулась в сторону и возобновила свои попытки, но вскоре осознала, что все напрасно. Крючок выскальзывал из моих влажных пальцев.
Я слишком быстро дышу.
Как душно в гробу, и какими тяжелыми внезапно стали мои легкие.
Нет смысла тратить остатки кислорода. Сколько времени у меня осталось? Минут двадцать? Даже меньше из-за моих трепыханий.
Пришло время посмотреть в лицо реальности. Теперь совершенно ясно, что если ко мне и придет спасение, то только снаружи. Я исчерпала свои ресурсы.
Я пошевелила головой, сначала вправо, потом влево, прижимаясь по очереди к стенкам гроба.
За годы подслушивания у дверей я узнала, что деревянные панели намного усиливают самые слабые звуки. Если в помещении кто-то есть, я его услышу.
Хвала небесам, напавший на меня выбрал гроб, который еще не был украшен декоративной обивкой из шелка или атласа, заглушающей звуки. Даже один слой ткани, например, занавеска, печаль для подслушивающего.
Снаружи гроба было тихо, как в могиле.
У меня перехватило дыхание, когда я попыталась уменьшить глубину вдоха.
Признаюсь честно, мне хотелось поплакать и покричать. Наверняка мне можно? Небольшое проявление чувств перед вступлением в жизнь вечную.
Даже приговоренный убийца имеет право на последний ужин, как бы бессмысленно это ни казалось. Насколько я знаю, на виселице еще никто не умер от голода.
Мои мысли снова переключились на каноника Уайтбреда. Из чего состояла его последняя трапеза?
Заказал ли он ростбиф с приправами или смиренно удовольствовался причастием и сошел в могилу с привкусом святого вина на губах, как его жертвы, три Грации?
Внезапно все начало вставать на свои места. Я вспомнила, как Даффи однажды читала нам вслух отрывки из «Жизни доктора Сэмюэла Джонсона» Босуэлла, где этот древний зануда сказал: «Сэр, когда человеку известно, что его через две недели повесят, его мозг удивительным образом сосредотачивается».
В то время я подумала: «Какая чушь», но, оказалось, это правда. Перспектива неминуемой смерти прочистила мой мозг, затуманенный моей же собственной бестолковостью. И в этот миг я дала торжественный обет. Если я выживу, я больше никогда, никогда не буду никого и ничего высмеивать.
И это сработало!
Неожиданно, в точности как говорил добрый доктор Джонсон, завеса темноты приподнялась, и мой мозг заработал с кристальной ясностью. Дело, разумеется, не в эфире, который оказывает прямо противоположный эффект.
Я воспряла духом. Отойду в мир иной в зените славы.
К черту заканчивающийся воздух в гробу. Пусть я умираю, но я умру как де Люс. Я погибну не покорившись!
Моя мать Харриет гордилась бы мной. Отец тоже.
Через несколько минут я присоединюсь к ним.
«Привет тебе, химия», подумала я. Меня приветствуют не только родители, но и гении химии всех времен и народов: Гемфри Дэви, Генри Кавендиш, Эдуард Франкленд, Эрнест Резерфорд. Как я горжусь своей страной!
Я умру, но умру британкой!
Какое вдохновляющее решение! Я вытянулась струной, положила руки по бокам и запела:
Боже, храни тебя,
Многая лета,
Наш государь!
Хотя король Георг IV, мой дорогой старый друг, умер четыре месяца назад, его дочь, принцесса Елизавета, еще не коронована.
Но скоро будет. О да! Не успеют мои бледные кости погрузиться в английскую почву, как на трон воссядет королева Елизавета II и мир засияет новыми красками.
Я продолжала петь, и к глазам моим подступили горячие слезы.
Царствуй по праву,
Бриттам на славу
Нашу державу
Ты сберегай!
Теперь у меня впереди только мрак и смерть.
Я жду их с высоко поднятой головой.
Кто-то стучал стучал стучал Скорее бы они прекратили и оставили меня в покое.
Убирайтесь! хотела прокричать я, но мой язык присох к небу.
Потом послышался тошнотворный скрип протестующего дерева. Я попыталась облизать губы, но влаги не осталось.
В темноте меня дергали и трясли, словно добычу в сумке охотника.
«Прекратите!» подумала я, но не смогла выдавить ни слова.
Внезапно меня ослепил яркий свет, и хотя у меня совсем не было сил, я смогла прикрыть лицо руками.
Кто-то обнял меня. Я попыталась высвободиться, но тщетно. Мое тело превратилось в неприятное вонючее желе.
Флавия? окликнул голос, и я приложила все силы, чтобы приоткрыть один глаз, несмотря на режущую боль.
И снова:
Флавия! на этот раз более настойчиво.
Зрение постепенно начало фокусироваться, и я увидела над собой лицо: огромное круглое лицо, черты которого были искажены, словно я видела его сквозь аквариум.
Не может быть! Невозможно!
Флавия, повторил Дитер, закутывая меня в свой кашемировый свитер.
«Какая жалость, подумала я. Такой красивый цвет яйца малиновки».
Извини, пробормотала я, и он бережно поставил меня на пол, прислонив к стене. Я с трудом осмотрелась.
Фели стояла, наклонившись над распростертым на полу мистером Найтингейлом, и сжимала в руке резиновый молоток. Судя по красной шишке на затылке гробовщика, она им недавно воспользовалась.
У бедолаги не было ни единого шанса против разгневанной Фели.
Как ты посмел мучить мою сестру! заорала она, схватив его за воротник и тряхнув с такой силой, что если бы это было дерево, с него бы осыпались все обезьяны. Как ты посмел напасть на моего жениха?
Похоже, Найтингейл ее не слышал.
Как?.. я вяло махнула конечностью в сторону открытого гроба. Вас послал Доггер?
Мы были во дворе, ответил Дитер, слегка покраснев, отчего свежий порез на его подбородке стал заметнее. Фели и я. Прятались за заготовками для гробов. Понимаешь ли, мы хотели побыть наедине. Мы думали, нам в жизни никто
Дитер! возопила залившаяся краской Фели. Достаточно!
Рискуя жизнью, Дитер украдкой подмигнул мне. Я утерла рот и выдавила улыбку.
Позвони Доггеру и попроси его приехать на «роллс-ройсе», распорядилась Фели, показывая на телефон на столе. Потом позвони в полицию. Они знают, что делать.
Не рассчитывай на это, с трудом сказала я.
Что было дальше, оставим на волю воображения, скажу только, слезы лились ручьями. И кто бы мог подумать, что девочка может спать так долго!
Глава 25
Я проснулась задолго до восхода солнца. Недомогание, вызванное эфиром, еще не прошло, и у меня крутило живот.
Сегодня мы уезжаем домой, но перед этим мне надо кое-что сделать, а именно позвонить инспектору Хьюитту. Я мучительно размышляла, как сделать это наилучшим образом.
Я целый лист бумаги исписала заметками с заголовками вроде «приветственные любезности», «темы для дискуссии», «благодарности и завершение беседы».
Но что если инспектор не захочет со мной разговаривать? Что если он решит, будто неразгаданное убийство не тема для обсуждения с частным лицом?
Надо просто рискнуть. Самое ужасное, что может сделать инспектор, это раскритиковать меня и повесить трубку. Я буду готова к этому.
Часы тянулись очень долго, как будто их тоже отравили эфиром. Заря никак не занималась.
Когда я сказала Грете Палмер, что мне нужно сделать личный звонок, она любезно предложила воспользоваться телефоном в комнатке за лестницей, где меня никто не потревожит.
За счет заведения, сказала она. В конце концов, нас не сможет никто отличить, увидев мое непонимающее лицо, она добавила, «и знатную леди от Джуди ОГреди не сможет никто отличить»[36]. Редьярд Киплинг. Этот старый хитрый пень знал о женщинах куда больше, чем принято считать. Оставлю тебя одну. Не люблю сентиментальные излияния чувств поутру.