Город и не догадывался о прибытии ракеты.
Те, кто заметил раскрытие люка, успели только обернуться и улыбнуться под своими масками.
Ну-ка, сказал Комфорт.
Ну-ка, сказал Джонс.
Ну-ка, сказал Уильямс.
И нажали на гашетки трех пулеметов.
Сверкающими, трескучими очередями пули обрушивали башенки. Пули дырявили фонтаны, выбивая из них потоки звуков и непрокачанной воды. Трое стрелков поворачивались и поворачивались, поливая все вокруг пулями. И повсюду взрывались светильники, падали портьеры, выкорчевывались стеклянные колонны, и стены, и камни; танцы прервались, музыка разлетелась вдребезги! Одна башенка, которую расстреливал Уильямс, взметнулась мириадами кристаллов и опустилась наземь, подобно гигантской бабочке, с хрустальным звоном, напоминающим музыку. В городе не оказалось ничего массивного; пули врезались и крушили все и вся. Маски были изрешечены, горожане полегли, как скошенная трава. Один за другим прогремели взрывы. Марсиане не кричали. Они оставались там, где стояли.
Пули выискивали и приговаривали к молчанию, потом выискивали снова, до тех пор, пока не подавляли один за другим источники музыки, глушили мелодии, разгоняли танцоров, сжигали багровым пламенем библиотеки.
Лица троих стрелков выражали решимость, застыв в полуухмылке.
В тишине они перезарядили пулеметы и снова открыли огонь.
Вон ту башню мы пропустили!
Все прицелились в нее.
Внимание! Один пытается скрыться!
Скосили его.
Где-то еще музыка играет!
Последний музыкальный инструмент, наверное запись, звучал на одной из хрустальных террас.
Они стреляли наугад, пока музыка не умолкла.
Город затих.
Упала последняя звонкая капля стекла.
А затем завыл всепожирающий огонь пылающих библиотек, в синий воздух взметнулись крылья зарева и жара.
Их пулеметы раскалились, расстреляв все патроны.
Утомленные, обливаясь потом, они покинули город.
Не проронив ни слова.
Они остановились и оглянулись на усеянный обломками город. Вытерли губы.
Протерли глаза, часто, отупело и утомленно моргая. Они опустили стволы пулеметов. Достали последнюю бутылку и напились. Внезапно на них навалилась такая усталость, что они были не в состоянии идти.
Они рухнули на морской песок и лежали, смежив веки.
Джонси, Джонси, Джонси, завыл Уильямс в долгой ночи. Джонси?
Чего тебе?
Чего тебе?
Выпьешь?
Можно.
Держи.
Все жадно набросились на выпивку, проливая ее на грязную униформу и скользкие от пота руки. Задул холодный ночной ветер.
Мы врезали им по первое число.
Еще как, еще как, еще как врезали!
Комфорт обхватил руками голову:
Уильямс, ты еще не сказал, ты еще не дал мне ответ.
Что?
Они не шевелились. Стояла непроглядная ночь.
Ты не сказал, выйдешь за меня или нет, Уильямс.
А-а-а-а!
И мы с тобой всех радостей вкусим, Вилли. Нам нужно завести семерых детей, чтобы заложить основу нового мира.
Да, конечно, конечно, устало сказал Уильямс. Новый мир. Целый десяток детей.
Джонс нас обвенчает, правда, Джонси, старина? Ты будешь пастором, ладно, Джонси?
Ладно, ладно.
Вот молодец, сказал Комфорт. Ты слышал, Уильямс?
Слышал. Заткнись и заваливайся спать. Я выйду за тебя. Утром.
Честное слово?
Его голос прозвучал тонко и жалобно.
Да! Честное слово!
Ибо ты нужен мне, Вилли. О-о, как ты мне нужен. Я так боюсь!
Да, конечно, я знаю. Спи. Устал я. Устал.
Они закрыли глаза и лежали на холодном песке.
Сладких снов, сказал Джонс.
1949 г. Опубликовано в Thrilling Wonder Stories, февраль 1950 г.
Мессия
Всем нам в молодости приходила в голову такая странная мысль, сказал епископ Келли.
Остальные сидящие за столом зашептались и закивали.
Нет такого христианина, продолжал епископ, которому бы однажды ночью не подумалось: а вдруг я это Он? Вдруг это оно долгожданное второе пришествие, мое пришествие? А что, если, что, если о Господи, что, если я и есть Иисус? Вот было бы здорово!
Католические пасторы, протестантские священники и один-единственный раввин тихонько засмеялись, вспоминая каждый свою юность, свои собственные безумные мечты и свою тогдашнюю наивность.
А что же, спросил молодой священник, отец Нивен, еврейские мальчики воображают себя Моисеями?
Нет, нет, дорогой друг, ответил рабби Ниттлер. Мессиями! Мессиями!
Все опять негромко посмеялись.
Ах да, конечно. На лице отца Нивена заиграл молодой румянец. Какой я дурак. Христос ведь не был Мессией, так? И ваш народ все еще ждет Его пришествия. Странно. Как все неоднозначно.
Куда уж неоднозначней. Епископ Келли поднялся и повел всех на террасу, откуда открывался вид на марсианские холмы, древние марсианские города, старинные автострады, песчаные реки и Землю в шестидесяти миллионах миль отсюда, которая ярко светилась на этом чужом небосклоне.
Разве мы когда-нибудь, в своих самых безумных мечтах, произнес преподобный отец Смит, воображали себе, что однажды у каждого из нас будет своя баптистская молельня, или часовня Святой Марии, или синагога Священной горы Синай здесь, на Марсе?
Все без исключения помотали головами.
Внезапно их тихое спокойствие нарушил еще один вклинившийся между ними голос. Пока они стояли у балюстрады, отец Нивен настроил транзистор, чтобы узнать точное время. Из нового марсиано-американского небольшого поселения, которое находилось среди простиравшейся внизу пустыни, передавали новости. Вот что они услышали:
«как говорят, в окрестностях города. Это первое сообщение о марсианине, появившемся в нашей общине в нынешнем году. Мы настоятельно советуем гражданам с уважением относиться к любым подобным гостям. Если»
Отец Нивен выключил приемник.
Наша неуловимая паства, вздохнул преподобный Смит. Должен признаться, я приехал на Марс не только для того, чтобы работать с христианами, но в надежде пригласить хоть одного марсианина на воскресный ужин, узнать о его богословских учениях, о его нуждах.
Мы до сих пор слишком в новинку для них, произнес отец Липскомб. Думаю, в ближайший год-два они поймут, что мы не какие-то там дикари, охотники за шкурами. И все же любопытство трудно обуздать. В конце концов, фотографии, полученные с «Маринера», не обнаружили здесь никакой жизни. И тем не менее жизнь здесь есть, весьма загадочная и наполовину напоминающая нашу, человеческую.
Наполовину, ваше преосвященство? Раввин оторвал от чашки с кофе задумчивый взгляд. Сдается мне, в них больше человеческого, чем в нас самих. Они ведь позволили нам сюда прийти. Они спрятались среди холмов и появляются среди нас лишь изредка, как мы предполагаем, принимая обличье землян
Так вы действительно считаете, что они владеют телепатией и гипнозом и могут разгуливать по нашим городам, одурачивая нас своими масками и образами, а мы ни сном ни духом?
Именно так.
В таком случае, сказал епископ, раздавая бокалы с бренди и мятным ликером, у нас сегодня настоящий вечер разочарований. Марсиане, которым мы, Просвещенные, могли бы принести Спасение, куда-то попрятались
Тут многие улыбнулись.
а второе пришествие Христа откладывается на несколько тысяч лет. Господи, сколько же нам еще ждать?
Что касается меня, вмешался молодой отец Нивен, я никогда не желал быть Христом второго пришествия. Мне только всегда страстно хотелось повстречаться с Ним. С тех пор как мне исполнилось восемь, я не переставал думать об этом. Должно быть, это и послужило главной причиной, по которой я стал священником.
Чтобы внутренне быть готовым на случай, если Он все же когда-нибудь явится? любезно намекнул раввин.
Молодой священник усмехнулся и кивнул. Остальные почувствовали необоримое желание подойти к нему и дружески прикоснуться, ибо в каждом из них он затронул какие-то неуловимо тонкие и приятные струны. Они испытали мощный прилив вселенской любви.
С вашего позволения, рабби, господа, произнес епископ Келли, поднимая свой бокал. За первое пришествие Мессии или второе пришествие Христа. Пусть они окажутся не просто старинными глупыми выдумками.
Они выпили и помолчали.
Епископ сморкнулся и вытер глаза.
Остаток вечера для священников, преподобных и раввина был ничем не отличим от многих других таких же вечеров. Они сели играть в карты и затеяли было спор по поводу святого Фомы Аквинского, но вскоре христиане не выдержали напора просвещенной логики рабби Ниттлера. Обозвав его иезуитом, они выпили на ночь по стаканчику и прослушали последние новости по радио:
«есть опасения, что этот марсианин может почувствовать себя в нашем обществе как в ловушке. Любой, кто встретит его, должен отвернуться, чтобы дать марсианину пройти. Похоже, он пришел из любопытства. Для беспокойства нет причин. На этом мы завершаем наш»
Направляясь к выходу, священнослужители, святые отцы и раввин говорили о переводах Ветхого и Нового Завета, которые они сделали на разные языки. И тут молодой отец Нивен снова всех удивил:
А вы знаете, что однажды меня попросили написать сценарий по мотивам Евангелий? Для фильма нужно было придумать финал!
Но житие Христа, вне всякого сомнения, имеет лишь один финал! возразил епископ.
Однако, ваше святейшество, четыре Евангелия рассказывают о нем в четырех различных вариантах. Я сравнивал. И пришел в полный восторг. Почему? Потому что заново открыл для себя то, что почти забыл. Тайная вечеря на самом деле не была последней!
Господи свят, а какой же еще?
Ваше святейшество, она была первой из нескольких. Первой из нескольких! Помните, после распятия и погребения Христа Симон-Петр с другими учениками отправились порыбачить в Галилейское море?
Помню.
И в сети попало небывалое количество рыбы?
Да.
А увидев на берегу Галилеи бледный свет, они причалили и подошли к тому месту, где, как им показалось, лежали раскаленные добела угли, на которых жарилась свежепойманная рыба?
Верно, ведь верно же, сказал преподобный Смит.
И в этом мягком свечении тлеющих углей, помните, они ощутили присутствие некоего духа и воззвали к нему?
Да, точно.
Не получив ответа, Симон-Петр снова прошептал: «Кто здесь?» И тогда неузнанный ими дух над галилейским берегом протянул руку в огонь, и на ладони они увидели рану в том месте, куда вошел гвоздь, незаживающий стигмат, помните?.. Они хотели было бежать, но дух заговорил и сказал: «Возьми эту рыбу и накорми ею братьев своих». И Симон-Петр взял рыбу, которая жарилась на раскаленных добела углях, и накормил апостолов. И тогда призрачный дух Христа сказал: «Возьмите мое слово и распространите его среди народов всего мира и проповедуйте им прощение греха». А потом Христос оставил их. В своем сценарии я написал, что Он идет вдоль берега Галилеи в направлении горизонта. Ведь когда кто-то удаляется в сторону горизонта, кажется, будто он поднимается ввысь, не так ли? Ибо на расстоянии земля словно возвышается. И Он уходил вдаль по берегу, пока не превратился в маленькую точку, далеко-далеко. А потом совсем исчез из виду И по мере того как солнце вставало над древним миром, тысячи отпечатков Его ног, оставшиеся на песке вдоль берега, стирались дуновением рассветного бриза и пропадали бесследно И апостолы оставляют рассыпающийся искрами пепел догорающего костра и уходят, храня на губах вкус подлинной, окончательной и истинной Тайной вечери. И по моему сценарию камера поднимается вверх и с высоты смотрит, как апостолы уходят, кто на север, кто на юг, кто на восток, чтобы рассказать миру то, что нужно рассказать о Сыне Человеческом. И ветер утренней зари стирает с песка расходящиеся во все стороны, будто спицы гигантского колеса, отпечатки их ног. Встает новый день. КОНЕЦ ФИЛЬМА.