Стало очень тихо.
Черт меня побери! Крейг посмотрел на мертвые здания близкого города. Эй, Бек!
Изящная башня рассыпалась в прах.
Бек, твое сокровище! Мне оно не нужно. Иди и возьми ее!
«возьми-ии», отозвалось эхо, и рухнула еще одна башня.
Крейг ждал.
Вот он, заветный клад. Бутылочка тут как тут, а Бека не видать и не слыхать.
Он встряхнул синий сосуд. Внутри отчетливо булькнуло.
Да, сэр! Точь-в-точь как тогда. Ей-богу, не меньше пинты бурбона!
Крейг открыл бутылку, сделал несколько хороших глотков и отер губы, без всякого почтения сунув синюю склянку под мышку.
Столько суеты из-за пинты виски Пожалуй, подожду Бека и отдам ему его разлюбезную посудину. Ну а пока, чтобы ждать не скучно было, не хотите ли еще глоточек, мистер Крейг? Вот и прекрасно. На здоровье!
В мертвой тишине далеко разносился единственный звук мелодичное бульканье, с которым жидкость обычно переливается из одного сосуда в другой. Синяя Бутылка вспыхивала на солнце.
Крейг счастливо засмеялся, с шумом перевел дух и снова припал к бутылке.
1949 г. Опубликовано в 1950 г.
Были они смуглые и золотоглазые
Ракета остывала, обдуваемая ветром с лугов. Щелкнула и распахнулась дверца. Из люка выступили мужчина, женщина и трое детей. Другие пассажиры уже уходили, перешептываясь, по марсианскому лугу, и этот человек остался один со своей семьей.
Волосы его трепетали на ветру, каждая клеточка в теле напряглась, чувство было такое, словно он очутился под колпаком, откуда выкачивают воздух. Жена стояла на шаг впереди, и ему казалось сейчас она улетит, рассеется как дым. И детей пушинки одуванчика вот-вот разнесет ветрами во все концы Марса.
Дети подняли головы и посмотрели на него так смотрят люди на солнце, чтоб определить, что за пора настала в их жизни. Лицо его застыло.
Что-нибудь не так? спросила жена.
Идем назад, в ракету.
Ты хочешь вернуться на Землю?
Да. Слушай!
Дул ветер, будто хотел развеять их в пыль. Кажется, еще миг и воздух Марса высосет его душу, как высасывают мозг из кости. Он словно погрузился в какой-то химический состав, в котором растворяется разум и сгорает прошлое.
Они смотрели на невысокие марсианские горы, придавленные тяжестью тысячелетий. Смотрели на древние города, затерянные в лугах, будто хрупкие детские косточки, раскиданные в зыбких озерах трав.
Выше голову, Гарри! сказала жена. Отступать поздно. Мы пролетели шестьдесят с лишком миллионов миль.
Светловолосые дети громко закричали, словно бросая вызов высокому марсианскому небу. Но отклика не было, только быстрый ветер свистел в жесткой траве.
Похолодевшими руками человек подхватил чемоданы.
Пошли.
Он сказал это так, будто стоял на берегу и надо было войти в море и утонуть.
Они вступили в город.
Его звали Гарри Битеринг, жену Кора, детей Дэн, Лора и Дэвид. Они построили себе маленький белый домик, где приятно было утром вкусно позавтракать, но страх не уходил. Непрошеный собеседник, он был третьим, когда муж и жена шептались за полночь в постели и просыпались на рассвете.
У меня знаешь какое чувство? говорил Гарри. Будто я крупинка соли и меня бросили в горную речку. Мы здесь чужие. Мы с Земли. А это Марс. Он создан для марсиан. Ради всего святого, Кора, давай купим билеты и вернемся домой!
Но жена только головой качала:
Рано или поздно Земле не миновать атомной бомбы. А здесь мы уцелеем.
Уцелеем, но сойдем с ума!
«Тик-так, семь утра, вставать пора!» пел будильник.
И они вставали.
Какое-то смутное чувство заставляло Битеринга каждое утро осматривать и проверять все вокруг, даже теплую почву и ярко-красные герани в горшках, он словно ждал вдруг случится неладное?! В шесть утра ракета с Земли доставляла свеженькую, с пылу с жару, газету. За завтраком Гарри просматривал ее. Он старался быть общительным.
Сейчас все как было в пору заселения новых земель, бодро рассуждал он. Вот увидите, через десять лет на Марсе будет миллион землян. И большие города будут, и все на свете! А говорили, ничего у нас не выйдет. Говорили, марсиане не простят нам вторжения. Да где ж тут марсиане? Мы не встретили ни души. Пустые города нашли, это да, но там никто не живет. Верно я говорю?
Дом захлестнуло бурным порывом ветра. Когда перестали дребезжать оконные стекла, Битеринг с трудом сглотнул и обвел взглядом детей.
Не знаю, сказал Дэвид, может, кругом и есть марсиане, да мы их не видим. Ночью я их вроде слышу иногда. Ветер слышу. Песок стучит в окно. Я иногда пугаюсь. И потом, в горах еще целы города, там когда-то жили марсиане. И знаешь, папа, в этих городах вроде что-то прячется, кто-то ходит. Может, марсианам не нравится, что мы сюда заявились? Может, они хотят нам отомстить?
Чепуха! Битеринг поглядел в окно. Мы народ порядочный, не свиньи какие-нибудь. Он посмотрел на детей. В каждом вымершем городе водятся привидения. То бишь воспоминания. Теперь он неотрывно смотрел вдаль, на горы. Глядишь на лестницу и думаешь: а как по ней ходили марсиане, какие они были с виду? Глядишь на марсианские картины и думаешь: а на что был похож художник? И воображаешь себе этакий маленький призрак, воспоминание. Вполне естественно. Это все фантазия. Он помолчал. Надеюсь, ты не забирался в эти развалины и не рыскал там?
Дэвид, младший из детей, потупился:
Нет, папа.
Смотри держись от них подальше. Передай-ка мне варенье.
А все-таки что-нибудь да случится, сказал Дэвид. Вот увидишь!
Это случилось в тот же день. Лора шла по улице неверными шагами, вся в слезах. Как слепая, шатаясь, взбежала на крыльцо.
Мама, папа на Земле война! Она громко всхлипнула. Только что был радиосигнал. На Нью-Йорк сброшены атомные бомбы! Все межпланетные ракеты взорвались. На Марс никогда больше не прилетят ракеты, никогда!
Ох, Гарри! Миссис Битеринг пошатнулась, ухватилась за мужа и дочь.
Это верно, Лора? тихо спросил Битеринг.
Девушка заплакала в голос:
Мы пропадем на Марсе, никогда нам отсюда не выбраться!
И долго никто не говорил ни слова, только шумел предвечерний ветер.
«Одни, думал Битеринг. Нас тут всего-то жалкая тысяча. И нет возврата. Нет возврата. Нет». Его бросило в жар от страха, он обливался потом, лоб, ладони, все тело стало влажное. Ему хотелось ударить Лору, закричать: «Неправда, ты лжешь! Ракеты вернутся!» Но он обнял дочь, погладил по голове и сказал:
Когда-нибудь ракеты все-таки прорвутся к нам.
Что ж теперь будет, отец?
Будем делать свое дело. Возделывать поля, растить детей. Ждать. Жизнь должна идти своим чередом, а там война кончится, и опять прилетят ракеты.
На крыльцо поднялись Дэн и Дэвид.
Мальчики, начал отец, глядя поверх их голов, мне надо вам кое-что сказать.
Мы уже знаем, сказали сыновья.
Несколько дней после этого Битеринг часами бродил по саду, в одиночку борясь со страхом. Пока ракеты плели свою серебряную паутину меж планетами, он еще мог мириться с Марсом. Он твердил себе: если захочу, завтра же куплю билет и вернусь на Землю.
А теперь серебряные нити порваны, ракеты валяются бесформенной грудой оплавленных металлических каркасов и перепутанной проволоки. Люди Земли покинуты на чужой планете, среди смуглых песков, на пьянящем ветру; их жарко позолотит марсианское лето и уберут в житницы марсианские зимы. Что станется с ним и с его близкими? Марс только и ждал этого часа. Теперь он их пожрет.
Сжимая трясущимися руками заступ, Битеринг опустился на колени возле клумбы. «Работать, думал он, работать и забыть обо всем на свете».
Он поднял глаза и посмотрел на горы. Некогда у этих вершин были гордые марсианские имена. Земляне, упавшие с неба, смотрели на марсианские холмы, реки, моря у всего этого были имена, но для пришельцев все оставалось безымянным. Некогда марсиане возвели города и дали названия городам; восходили на горные вершины и дали названия вершинам; плавали по морям и дали названия морям. Горы рассыпались, моря пересохли, города обратились в развалины. И все же земляне втайне чувствовали себя виноватыми, когда давали новые названия этим древним холмам и долинам.
Но человек не может жить без символов и ярлычков. И на Марсе назвали все по-новому.
Битерингу стало очень-очень одиноко до чего же не ко времени и не к месту он здесь, в саду, до чего нелепо в чужую почву, под марсианским солнцем сажать земные цветы!
«Думай о другом. Думай непрестанно. О чем угодно. Лишь бы не помнить о Земле, об атомных войнах, о погибших ракетах».
Он был весь в испарине. Огляделся. Никто не смотрит Снял галстук. «Ну и нахальство, подумал он. Сперва пиджак скинул, теперь галстук». Он аккуратно повесил галстук на ветку персикового деревца этот саженец он привез из штата Массачусетс.
«Думай о другом. Думай непрестанно. О чем угодно. Лишь бы не помнить о Земле, об атомных войнах, о погибших ракетах».
Он был весь в испарине. Огляделся. Никто не смотрит Снял галстук. «Ну и нахальство, подумал он. Сперва пиджак скинул, теперь галстук». Он аккуратно повесил галстук на ветку персикового деревца этот саженец он привез из штата Массачусетс.
И опять он задумался об именах и горах. Земляне переменили все имена и названия. Теперь на Марсе есть Хормелские долины, моря Рузвельта, горы Форда, плоскогорья Вандербилта, реки Рокфеллера. Неправильно это. Первопоселенцы в Америке поступили мудрее: они оставили американским равнинам имена, которые дали им в старину индейцы: Висконсин, Миннесота, Айдахо, Огайо, Юта, Милуоки, Уокеган, Оссео. Древние имена, исполненные древнего значения.
Расширенными глазами он смотрел на горы. «Может быть, вы скрываетесь там, марсиане? Может быть, вы мертвецы? Что ж, мы тут одни, от всего отрезаны. Сойдите с гор, гоните нас прочь! Мы бессильны!»
Порыв ветра осыпал его дождем персиковых лепестков.
Он протянул загорелую руку и вскрикнул. Коснулся цветов, собрал в горсть. Разглядывал, вертел и так и эдак. Потом закричал:
Кора!
Она выглянула в окно. Муж бросился к ней:
Кора, смотри!
Жена повертела цветы в руках.
Ты видишь? Они какие-то не такие. Они изменились. Персик цветет не так!
А по-моему, самые обыкновенные цветы, сказала Кора.
Нет, не обыкновенные. Они неправильные! Не пойму, в чем дело. Лепестком больше, чем надо, или, может, лист лишний, цвет не тот, пахнут не так, не знаю!
Выбежали из дома дети и в изумлении остановились: отец метался от грядки к грядке, выдергивал редис, лук, морковь.
Кора, иди посмотри!
Лук, редис, морковь переходили из рук в руки.