И это, по-твоему, морковь!
Да нет. Не знаю растерянно отвечала жена.
Все овощи стали какие-то другие.
Да, пожалуй.
Ты и сама видишь они изменились! Лук не лук, морковка не морковка. Попробуй: вкус тот же и не тот. Понюхай: и пахнет не так, как прежде. Битеринга обуял страх, сердце колотилось. Он впился пальцами в рыхлую почву. Кора, что же это? Что же это делается? Нельзя нам тут оставаться. Он бегал по саду, ощупывал каждое дерево. Смотри, розы! Розы они стали зеленые!
И все стояли и смотрели на зеленые розы. А через два дня Дэн прибежал с криком:
Идите поглядите на корову! Я доил ее и увидел. Идите скорей!
И вот они стоят в хлеву и смотрят на свою единственную корову.
У нее растет третий рог.
А лужайка перед домом понемногу, незаметно окрашивалась в цвет весенних фиалок. Семена привезены были с Земли, но трава росла нежно-лиловая.
Нельзя нам тут оставаться, сказал Битеринг. Мы начнем есть эту дрянь с огорода и сами превратимся невесть во что. Я этого не допущу. Только одно и остается сжечь эти овощи!
Они же не ядовитые.
Нет, ядовитые. Очень тонкая отрава. Капелька яда, самая капелька. Нельзя это есть. Он в отчаянии оглядел свое жилище. Дом и тот отравлен. Ветер что-то такое с ним сделал. Воздух сжигает его. Туман по ночам разъедает. Доски все перекосились. Человеческие дома такие не бывают.
Тебе просто мерещится!
Он надел пиджак, повязал галстук.
Пойду в город. Надо скорей что-то предпринять. Сейчас вернусь.
Гарри, постой! крикнула вдогонку жена.
Но его уже и след простыл.
В городе на крыльце бакалейной лавки уютно сидели в тени мужчины, сложив руки на коленях; неторопливо текла беседа.
Будь у Битеринга револьвер, он бы выстрелил в воздух.
«Что вы делаете, дурачье! думал он. Рассиживаетесь тут как ни в чем не бывало. Вы же слышали мы застряли на Марсе, нам отсюда не выбраться. Очнитесь, делайте что-нибудь! Неужели вам не страшно? Неужели не страшно? Как вы станете жить дальше?»
Здорово, Гарри! сказали ему.
Послушайте, начал Битеринг, вы слышали вчера новость? Или, может, не слыхали?
Люди закивали, засмеялись:
Конечно, Гарри! Как не слыхать!
И что вы собираетесь делать?
Делать, Гарри? А что ж тут поделаешь?
Надо строить ракету, вот что!
Ракету? Вернуться на Землю и опять вариться в этом котле? Брось, Гарри!
Да неужели же вы не хотите на Землю? Видали, как зацвел персик? А лук, а трава?
Вроде видали, Гарри. Ну и что? сказал кто-то.
И не напугались?
Да не сказать, чтоб очень напугались.
И не напугались?
Да не сказать, чтоб очень напугались.
Дурачье!
Ну что ты, Гарри!
Битеринг чуть не заплакал:
Вы должны мне помочь. Если мы тут останемся, неизвестно, во что мы превратимся. Это все воздух. Вы разве не чувствуете? Что-то такое в воздухе. Может, какой-то марсианский вирус, или семена какие-то, или пыльца. Послушайте меня!
Все не сводили с него глаз.
Сэм, сказал он.
Да, Гарри? отозвался один из сидевших на крыльце.
Поможешь мне строить ракету?
Вот что, Гарри. У меня есть куча всякого металла и кое-какие чертежи. Если хочешь строить ракету в моей мастерской, милости просим. За металл я с тебя возьму пятьсот долларов. Если будешь работать один, пожалуй, лет за тридцать построишь отличную ракету.
Все засмеялись.
Не смейтесь!
Сэм добродушно смотрел на Битеринга.
Сэм, вдруг сказал тот, у тебя глаза
Чем плохие глаза?
Ведь они у тебя были серые?
Право, не помню, Гарри.
У тебя глаза были серые, ведь верно?
А почему ты спрашиваешь?
Потому что они у тебя стали какие-то желтые.
Вот как? равнодушно сказал Сэм.
А сам ты стал какой-то высокий и тонкий.
Может, оно и так.
Сэм, это нехорошо, что у тебя глаза стали желтые.
А у тебя, по-твоему, какие?
У меня? Голубые, конечно.
Держи, Гарри. Сэм протянул ему карманное зеркальце. Погляди-ка на себя.
Битеринг нерешительно взял зеркальце и посмотрелся.
В глубине его голубых глаз притаились чуть заметные золотые искорки.
Минуту было тихо.
Эх ты, сказал Сэм. Разбил мое зеркальце!
Гарри Битеринг расположился в мастерской Сэма и начал строить ракету. Люди стояли в дверях мастерской, негромко переговаривались, посмеивались. Изредка помогали Битерингу поднять что-нибудь тяжелое. А больше стояли просто так и смотрели на него, и в глазах у них разгорались желтые искорки.
Пора ужинать, Гарри, напомнили они.
Пришла жена и принесла в корзинке ужин.
Не стану я это есть, сказал он. Теперь я буду есть только то, что хранится у нас в холодильнике. Что мы привезли с Земли. А что тут в саду и в огороде выросло это не для меня.
Жена стояла и смотрела на него.
Не сможешь ты построить ракету.
Когда мне было двадцать, я работал на заводе. С металлом я обращаться умею. Дай только начать, тогда и другие мне помогут, говорил он, разворачивая чертежи, на жену он не смотрел.
Гарри, Гарри, беспомощно повторяла она.
Мы должны вырваться, Кора. Нельзя нам тут оставаться!
По ночам под луной, в пустынном море трав, где уже двенадцать тысяч лет, точно забытые шахматы, белели марсианские города, дул и дул неотступный ветер. И дом Битеринга в поселке землян сотрясала дрожь неуловимых перемен.
Лежа в постели, Битеринг чувствовал, как внутри шевелится каждая косточка, и плавится, точно золото в тигле, и меняет форму. Рядом лежала жена, смуглая от долгих солнечных дней. Вот она спит, смуглая и золотоглазая, солнце опалило ее чуть не дочерна, и дети спят в своих постелях, точно отлитые из металла, и тоскливый ветер, ветер перемен, воет в саду, в ветвях бывших персиковых деревьев и в лиловой траве, и стряхивает лепестки зеленых роз.
Страх ничем не уймешь. Он берет за горло, сжимает сердце. Холодный пот проступает на лбу, на дрожащих ладонях.
На востоке взошла зеленая звезда.
Незнакомое слово слетело с губ Битеринга.
Йоррт, повторил он. Йоррт.
Марсианское слово. Но он ведь не знает языка марсиан!
Среди ночи он поднялся и пошел звонить Симпсону, археологу.
Послушай, Симпсон, что значит «Йоррт»?
Да это старинное марсианское название нашей Земли. А что?
Так, ничего.
Телефонная трубка выскользнула у него из рук.
Алло, алло, алло! повторяла трубка. Алло, Битеринг! Гарри! Ты слушаешь?
А он сидел и неотрывно смотрел на зеленую звезду.
Дни наполнены были звоном и лязгом металла. Битеринг собирал каркас ракеты, ему нехотя, равнодушно помогали три человека. За какой-нибудь час он очень устал, пришлось сесть передохнуть.
Тут слишком высоко, засмеялся один из помощников.
А ты что-нибудь ешь, Гарри? спросил другой.
Конечно ем, сердито буркнул Битеринг.
Все из холодильника?
Да!
А ведь ты худеешь, Гарри.
Неправда!
И росту в тебе прибавляется.
Врешь!
Несколько дней спустя жена отвела его в сторону:
Несколько дней спустя жена отвела его в сторону:
Наши старые запасы все вышли. В холодильнике ничего не осталось. Придется мне кормить тебя тем, что у нас выросло на Марсе.
Битеринг тяжело опустился на стул.
Надо ж тебе что-то есть, сказала жена. Ты совсем ослаб.
Да, сказал он.
Взял сандвич, оглядел со всех сторон и опасливо откусил кусочек.
Не работай больше сегодня, отдохни, сказала Кора. Такая жара. Дети затевают прогулку, хотят искупаться в канале. Пойдем, прошу тебя.
Я не могу терять время. Все поставлено на карту!
Хоть часок, уговаривала Кора. Поплаваешь, освежишься, это полезно.
Он встал весь в поту:
Ладно уж. Хватит тебе. Иду.
Вот и хорошо!
День был тихий, палило солнце. Точно исполинский жгучий глаз уставился на равнину. Они шли вдоль канала, дети в купальных костюмах убежали вперед. Потом сделали привал, закусили сандвичами с мясом. Гарри смотрел на жену, на детей какие они стали смуглые, совсем коричневые. А глаза желтые, никогда они не были желтыми! Его вдруг затрясло, но скоро дрожь прошла, будто ее смыли жаркие волны, приятно было лежать так на солнце. Он уже не чувствовал страха он слишком устал.
Кора, с каких пор у тебя желтые глаза?
Она посмотрела с недоумением:
Наверное, всегда были такие.
А может, они были карие и пожелтели за последние три месяца?
Кора прикусила губу:
Нет. Почему ты спрашиваешь?
Так просто.
Посидели, помолчали.
И у детей тоже глаза желтые, сказал Битеринг.
Это бывает: дети растут, и глаза меняют цвет.
Может быть, и мы тоже дети. По крайней мере на Марсе. Вот это мысль! Он засмеялся. Поплавать, что ли.
Они прыгнули в воду. Гарри, не шевелясь, погружался все глубже, и вот он лежит на дне канала, точно золотая статуя, омытая зеленой тишиной. Вокруг безмятежная глубь, мир и покой. И тебя тихонько несет неторопливым, ровным течением.
«Полежать так подольше, думал он, и вода обработает меня по-своему, пожрет мясо, обнажит кости, точно кораллы. Только скелет и останется. А потом на костях вода построит свое, появятся наросты, водоросли, ракушки, разные подводные твари зеленые, красные, желтые. Все меняется. Меняется. Медленные, подспудные, безмолвные перемены. А разве не то же делается и там, наверху?»
Сквозь воду он увидел над головою солнце тоже незнакомое, марсианское, измененное иным воздухом, и временем, и пространством.
«Там, наверху, безбрежная река, думал он, марсианская река, и все мы в наших домах из речной гальки и затонувших валунов лежим на дне, точно раки-отшельники, и вода смывает нашу прежнюю плоть, и удлиняет кости, и»
Он дал мягко светящейся воде вынести его на поверхность.
Дэн сидел на кромке канала и серьезно смотрел на отца.
Ута, сказал он.
Что такое? спросил Битеринг.
Мальчик улыбнулся:
Ты же знаешь. «Ута» по-марсиански отец.
Где это ты выучился?
Не знаю. Везде. Ута!
Чего тебе?
Мальчик помялся:
Я я хочу зваться по-другому.
По-другому?
Да.
Подплыла мать:
А чем плохое имя Дэн?
Дэн скорчил гримасу, пожал плечами.
Вчера ты все кричала Дэн, Дэн, Дэн, а я и не слышал. Думал, это не меня. У меня другое имя, я хочу, чтоб меня звали по-новому.
Битеринг ухватился за боковую стенку канала, он весь похолодел, медленно, гулко билось сердце.
Как же это по-новому?
Линл. Правда, хорошее имя? Можно, я буду Линл? Можно? Ну пожалуйста!
Битеринг провел рукой по лбу, мысли путались. Дурацкая ракета, работаешь один, и даже в семье ты один, уж до того один
А почему бы и нет? услышал он голос жены.
Потом услышал свой голос:
Можно.
Ага-а! закричал мальчик. Я Линл, Линл!
И, вопя и приплясывая, побежал через луга.
Битеринг посмотрел на жену:
Зачем мы ему позволили?
Сама не знаю, сказала Кора. Что ж, по-моему, это совсем не плохо.
Они шли дальше среди холмов. Ступали по старым, выложенным мозаикой дорожкам, мимо фонтанов, из которых и теперь еще разлетались водяные брызги. Дорожки все лето напролет покрывал тонкий слой прохладной воды. Весь день можно шлепать по ним босиком, точно вброд по ручью, и ногам не жарко.
Подошли к маленькой, давным-давно заброшенной марсианской вилле. Она стояла на холме, и отсюда открывался вид на долину. Коридоры, выложенные голубым мрамором, фрески во всю стену, бассейн для плавания. В летнюю жару тут свежесть и прохлада. Марсиане не признавали больших городов.