Выходя из класса, я повернулся, чтобы закрыть дверь, и на мгновение поймал сквозь стекло его взгляд. Он почти сразу отвел глаза, но я успел заметить их выражение.
Никаких сомнений сегодня я обрел врага.
Пусть тихого, но все же врага. Потом он подойдет ко мне в преподавательской и поблагодарит за вмешательство, но ни один из нас не сможет скрыть тот факт, что его унизили перед классом и я был свидетелем его унижения.
И все же его взгляд испугал меня. Как будто за смешной бородкой и обезьяньими глазками показалось некое тайное лицо лицо немощной, но непримиримой ненависти.
6
Я чувствую себя ребенком в кондитерской в день выдачи карманных денег. С кого начать? С Грушинга, Слоуна, Честли или Страннинга? Или взять пониже, с толстого Дуббса, который с такой вальяжной спесивостью занял место моего отца? Или с этого придурка Джимми? Или с кого-то из новичков? Или прямо с Главного?
Надо признаться, мне очень нравится эта затея. Но так слишком просто, а кроме того, я хочу нанести удар в самое сердце «Сент-Освальда», а не по его директору. Я хочу разрушить все, а не просто сбить с крыши пару горгулий. Такие места, как «Сент-Освальд», имеют обыкновение возрождаться, войны кончаются, скандалы увядают, даже убийства в конце концов забываются.
Не стану торопиться, лучше подождать вдохновения. Я получаю то же удовольствие от пребывания здесь, что и в детстве: это восхитительное ощущение переступания черты. Мало что изменилось с тех пор: новые компьютеры неловко взгромоздились на новые пластиковые столы, а имена ветеранов «Сент-Освальда» по-прежнему сияют на Доске почета. Пахнет немного иначе слабее капустой и сильнее пластиком, меньше пылью и больше освежителем, хотя Колокольная башня (благодаря Честли) сохранила прежнюю гамму мыши, мел и прогретые солнцем кроссовки.
Но сами комнаты остались теми же: и кафедры, по которым учителя расхаживают, словно пираты по шканцам, и деревянные полы с чернильными пятнами, которые каждую пятницу по вечерам начищают до убийственного блеска. И все та же преподавательская с ее ветхими стульями, и зал, и Колокольная башня. Благородная дряхлость, которой упивается «Сент-Освальд» и, что гораздо важнее, нашептывает о традициях родителям, платящим деньги.
В детстве груз этих традиций ощущался как физическая боль настолько «Сент-Освальд» отличался от «Солнечного берега» с его безликими классными комнатами и резкими запахами. Мне было плохо в «Береге»: школьники меня избегали, учителя (которые ходили в джинсах и называли нас по имени) презирали.
Мне хотелось, чтобы меня называли по фамилии Страз, как это было бы в «Сент-Освальде»; хотелось носить форму и обращаться к ним «сэр». Учителя в «Сент-Освальде» все еще пользовались тростью; моя же школа по сравнению с этими строгостями казалась мягкой и расхлябанной. У нас была учительница, Дженни Макколи. Молодая, славная и очень привлекательная (многие мальчишки теряли от нее голову). Меня же это глубоко обижало. В «Сент-Освальде» учительниц не было снова приходилось довольствоваться дешевым суррогатом.
Месяцами меня задирали, насмехались надо мной, презирали и учителя, и школьники. У меня крали обеденные деньги, рвали одежду, сбрасывали на пол мои учебники. Очень скоро «Берег» стал для меня невыносим. Не надо было изображать недомогание: в тот первый год грипп валил меня с ног чаще, чем за всю жизнь; меня мучили головные боли и кошмары; каждое утро в понедельник меня так сильно тошнило, что даже отец начал это замечать.
Я помню одну попытку поговорить с ним. Был вечер пятницы, и он для разнообразия решил остаться дома. Это случалось редко, но Пепси начала подрабатывать в городском пабе, у меня был грипп, и он остался и приготовил обед ничего особенного, полуфабрикаты в упаковке из фольги и жареную картошку, но мне было важно, что он старался. К тому же в тот вечер он был непривычно добрым: шесть банок пива, казалось, залили его обычное раздражение. По телевизору шли «Профессионалы», и мы смотрели их в молчании, на этот раз дружеском, а не угрюмом. Впереди выходные целых два дня без «Солнечного берега», и на меня тоже сошла некая умиротворенность. Знаете, бывали и такие дни, когда можно почти поверить, что носить фамилию Страз это еще не самое страшное, когда появляется надежда увидеть свет в конце этого тоннеля, «Берега», когда веришь, что рано или поздно забудутся все невзгоды. Отец, обхватив бутылку толстыми пальцами, с любопытством наблюдал за мной.
А можно мне немножко? спрашиваю я, набравшись смелости.
Он смотрит на бутылку и передает ее мне.
Хорошо. Но только один глоток, а то окосеешь.
Я пью, смакуя горечь пива. Конечно, мне и раньше случалось его пить, но никогда с одобрения отца. Я улыбаюсь ему, он, к моему удивлению, улыбается в ответ и выглядит совсем молодым, почти мальчиком, каким был однажды, когда они познакомились с мамой. И мне впервые пришло на ум, что, если бы мы встретились с ним тогда, он бы мне понравился так же как понравился маме, большой, ласковый шутник, с которым мы могли бы стать друзьями.
Мы и без нее живем неплохо. Правда, детка?
Я чуть не задыхаюсь от удивления, услышав его слова. Он прочел мои мысли.
Я знаю, тебе тяжко приходится. И мама, и вообще, и эта новая школа. Но ведь ко всему привыкаешь, правда, детка?
Я киваю, не смея надеяться.
И эти головные боли, и вообще. И записки о болезни. У тебя неприятности в школе? Да? Мальчишки пристают?
Я снова киваю. Но знаю, что теперь он отвернется. Отец презирал трусов. «Бей первым, и бей сильно» его кредо, а также «чем они выше, тем больней им падать», «камни и трости ломают мне кости». Однако на этот раз он не отворачивается. Наоборот, смотрит на меня и говорит:
Не волнуйся, детка. Я с этим разберусь. Обещаю.
В душе у меня все расцветает буйным цветом. Облегчение, надежда, радость. Отец догадался. Он понял. Он обещал разобраться. Вдруг у меня возникает поразительное видение: отец, восемнадцати футов роста, великолепный в своей ярости и решимости, шагает в ворота «Солнечного берега». Он подходит к моим главным мучителям и стукает их головами друг о друга, подбегает к мистеру Грубу, учителю физкультуры, и сбивает его с ног; но самое главное и приятное смотрит на мою бывшую учительницу, мисс Макколи, и говорит: «Подавитесь своей паршивой школой, дорогуша, мы найдем что-нибудь получше».
Папа смотрит на меня со счастливой улыбкой на лице.
Ты не знаешь, детка, но я тоже через все это прошел. Хулиганы и здоровяки всегда рады над тобой поиздеваться. Я в детстве не был таким большим, как сейчас, и поначалу у меня было мало друзей. Веришь или нет, но я знаю, каково тебе. И знаю, что с этим делать.
Я до сих пор помню эту минуту. Эту блаженную уверенность, это чувство, что порядок восстановлен. Мне снова шесть, я снова доверчивый ребенок, убежденный, что «папа знает, как лучше».
И что же? почти беззвучно спрашиваю я.
Отец подмигивает.
Будешь брать уроки карате.
Уроки карате?
Точно. Кун-фу, Брюс Ли, знаешь ведь? Есть один тип, иногда встречаю его в пабе. Ведет занятия по субботам, утром. И, заметив, как изменилось мое лицо: Давай, давай, детка. Недели две позанимаешься, и все наладится. Надо бить первым и сильно. И не давать спуску никому.
Я смотрю на него, не в силах выговорить ни слова. Даже сейчас помню бутылку пива в моей руке, словно покрытую холодным потом, Боди и Дойла на экране, которые никому не дают спуску. Напротив, на диване, сидит Джон Страз и весело смотрит на меня, словно предвкушая реакцию радость и благодарность.
Так вот в чем заключалось его решение. Уроки карате. С его дружком из паба. Это было бы даже смешно, если бы мое сердце не разорвалось. Представляю себе эту субботнюю группу: две дюжины крутых парней из муниципальных домов, воспитанных на «Уличном бойце» и «Кикбоксере II», если повезет, я даже наткнусь на кого-нибудь из главных мучителей «Берега» и у них будет возможность избить меня в новой обстановке.
Ну? говорит отец.
Он все так же ухмыляется, а я все так же легко вижу его мальчиком, каким он когда-то был: тугодум, ждущий удобного случая задира. Он столь нелепо доволен собой, столь далек от истины, что против ожидания я чувствую не злобу и презрение, но глубокую, недетскую печаль.
Ага, ладно, наконец выдавливаю я.
Говорил же я, что-нибудь да придумаю.
Я киваю, чувствуя горечь во рту.
Ну, подь сюда, обними своего старого папашку.
И я обнимаю его с той же горечью, вдыхая запах его сигарет, пота, пива, нафталина от джемпера; и, закрыв глаза, думаю: «У меня никого нет на этом свете».
Как ни странно, было не так больно, как показалось. Мы снова стали смотреть «Профессионалов», и какое-то время пришлось делать вид, будто я хожу на уроки карате, пока внимание отца не переключилось на что-то другое.
Шли месяцы, и моя жизнь в «Солнечном береге» тянулась уныло и однообразно. Приходилось как-то справляться главным образом все больше избегая ее. Я начинаю прогуливать послеобеденные занятия и скрываться на это время в «Сент-Освальде». Возвращаться туда по вечерам, чтобы посмотреть спортивные состязания или тайком поглазеть в окна. Иногда даже заходить в здание во время уроков. Я знаю там все потайные места; всегда могу незаметно проскочить или даже сойти за тамошнего ученика, надев школьную форму «Сент-Освальда», по частям подобранную или утащенную.
Через несколько месяцев моя смелость уже не знает границ. В школьный День спорта я, надев огромную форменную майку, украденную из шкафчика в Верхнем коридоре, оказываюсь в толпе. В общей суматохе на меня никто не обращает внимания, этот успех кружит мне голову, и я я! побеждаю в забеге младших школьников на восьмисотметровой дистанции, выдав себя за первоклассника из отряда «Амадей». Никогда не забуду, как радостно вопили ребята, увидев меня на финише, или как дежурный учитель Пэт Слоун, еще молодой, подтянутый, в спортивных трусах и школьной майке, взъерошил мои стриженые волосы и сказал:
Молодец, парень, отряду два очка, а в понедельник запишем тебя в команду.
Конечно, не может быть и речи о моем вступлении в команду. Искушение велико, но все же наглости не хватило. Я и так слишком часто захожу в «Сент-Освальд», и, хотя мое лицо неприметно до невидимости, нет сомнений, что при малейшей неосторожности меня разоблачат.
Но это превратилось в навязчивую идею; со временем я начинаю рисковать по-крупному. Заходить на перемене в Школу и покупать сладости в кондитерской лавке.