Это не имеет значения, отстраненно глядя в сторону выхода из пещеры, вздохнул Змей. Важно лишь то, что я вижу. А я вижу спасение.
Спасение? завороженно повторил Крэк.
Даже вытянул шею, чтобы лучше слышать.
Посредник ответил не сразу. А потом заговорил и уже не мог остановиться, вываливая на несчастного Крэка все, что пришло к нему в его видениях. Потом замолчал, осознав, что сам выглядит сейчас не вполне нормальным. Только указать на это было некому ведь он говорил с таким же, как он, безумцем. Придерживаясь за стену, Змей вышел из норы, спрятавшейся в обрыве, и оказался на берегу черного потока, тихо несшего черные воды по дну огромной бетонной трубы. Наверное, это был старый водоотвод, теперь заваленный мусором и отходами. В воздухе царил устойчивый запах дохлятины. Неудивительно, что сюда мало кто решается совать свой нос, кроме зачастивших в последнее время кровавых псов Директории. У кромки воды Змей присел, приблизил указательный палец к черной жидкости. Показалось, что и она чуть потянулась в ответ, окрасив кончик пальца черным.
Спасение? завороженно повторил Крэк.
Даже вытянул шею, чтобы лучше слышать.
Посредник ответил не сразу. А потом заговорил и уже не мог остановиться, вываливая на несчастного Крэка все, что пришло к нему в его видениях. Потом замолчал, осознав, что сам выглядит сейчас не вполне нормальным. Только указать на это было некому ведь он говорил с таким же, как он, безумцем. Придерживаясь за стену, Змей вышел из норы, спрятавшейся в обрыве, и оказался на берегу черного потока, тихо несшего черные воды по дну огромной бетонной трубы. Наверное, это был старый водоотвод, теперь заваленный мусором и отходами. В воздухе царил устойчивый запах дохлятины. Неудивительно, что сюда мало кто решается совать свой нос, кроме зачастивших в последнее время кровавых псов Директории. У кромки воды Змей присел, приблизил указательный палец к черной жидкости. Показалось, что и она чуть потянулась в ответ, окрасив кончик пальца черным.
Знаешь, что я подумал? Змей смотрел в черную воду. Меня ведь не должно уже быть на свете. То, что ты спас меня, это знак. Я должен рассказать людям обо всем, что мне открылось.
Да Точно! Крэк за его спиной медленно поднялся. В его глазах появился почти религиозный огонь. Ты должен открыть людям истину!
Крэк засуетился, заметался по своей каменной каморке, обуреваемый открывшимися перспективами. Он что-то горячечно бормотал, вскрикивал, потрясал над собой кулаками. Но Змей уже не видел этого он уходил прочь вдоль кромки воды, забыв и о своем спасителе, и о том, как его хотели прикончить, и даже о своей маленькой Ксю.
Его уже не было здесь в своем призрачном мире он шел к таинственной вершине, на которой его ждут все ответы.
С тех пор, как его изгнали из подразделения, лишив всех офицерских преференций, и отправили в патруль, Игнат первое время просто злился. Потом ощущал себя брошенным и неприкаянным. Его выперли из персонального бокса, лишили офицерского пайка и служебных перспектив. Всю его жизнь перечеркнули, снова отправив в солдатскую казарму. Теперь же пришло равнодушие. Напряженные учения по подавлению массовых беспорядков помогали забыть обиду и заглушить совесть.
Он не уберег того, за кого отвечал согласно приказу и совести. И пусть Змей изначально был по другую сторону закона, а попросту подонком и паразитом на теле общества, они все же плечом к плечу прошли путь, какой он не проходил с товарищами по оружию. Из своих источников он выяснил: объект оказался недоговороспособен и был обнулен согласно протоколу. Что это означало, можно было не расшифровывать.
Змея ликвидировали.
Ничего особенного, в общем, не произошло. Игнат сам участвовал в ликвидациях всякой мрази, правда, в отряде обеспечения. Но известие об убийстве Змея вывело его из себя. Тогда он и сорвался.
Не стоило месить кулаками старшего офицера, даже, если тот позволил себе плюнуть в память его товарища. Но даже после этого все можно было спустить на тормозах. Надо было просто принести формальные извинения и заткнуться на какое-то время. Перетерпеть.
Он терпеть не стал.
И вот он в полном боевом облачении, в шеренге рядовых, шагает по спецтуннелю в направлении центральной торговой площади, а попросту Месива, где, по донесению агентуры, зреет очередное несанкционированное сборище. В последнее время толпы становятся все менее управляемыми, начальство нервничает, обещая введение крайних мер. О том, что такое эти крайние меры, даже думать не хотелось. В лучшем случае это боевые патроны, в худшем огнеметы и отравляющий газ. Последние пункты, конечно, официально нигде не значатся, но шила в мешке не утаишь.
Рота, внимание! Разбиться повзводно, занять сектора, приготовить спецсредства!
С грохотом разъехались стальные ворота, в проеме показалась толпа.
Бегом!
Ботинки загрохотали по цементу быстрее и громче. Бойцы высыпали на площадь, как горошины из боба. Передний ряд поднял металлические щиты с узкими смотровыми щелями, грохнул по щитам дюралюминиевыми дубинками. Игнат в своем втором ряду поднял наизготовку трехствольный «травмат», целя в щель между щитами. Пока это был «режим ожидания» чисто психологическое давление на собравшихся. В случае отказа расходиться будет дана команда зачистить здесь все физически.
Пока командир разорялся в мегафон, увещевая благопристойных торговцев и озлобленных нищебродов вести себя прилично, Игнат ощущал в мозгу тупую пустоту. Его больше не заводила некогда любимая служба, он не ощущал чувства превосходства, которое дарило оружие в руках, пусть даже пока травматическое. Он больше не был уверен в справедливости выполняемых приказов. Единственное, что он знал точно: приказ он выполнит в любом случае.
Ведь кроме чувства долга у него ничего не осталось.
Рядовой! пробасил над ухом голос сержанта. Этому козлу нравилось смаковать унижение бывшего офицера. Рядовой, а ну, сгоняй вперед, погляди, что к чему!
Это было не по уставу. Просто унижение с элементами садизма. Сержанту хотелось посмотреть, что случится с бойцом, если его бросить в одиночку в толпу озлобленных горожан. Игнат мог бы возразить имел право, пусть даже ценой дисциплинарного взыскания. Но ему было все равно.
Выполняю, ровно сказал он.
Раздвинув щиты, протиснулся вперед. Закинул дробовик за спину и не спеша направился в сторону людей, смотревших на него настороженно и хмуро.
Никаких беспорядков, однако, не наблюдалось. Это удивляло: зачем же тогда понагнали такие силы на подавление? Как раз сейчас бойцы нужны на Большой перемычке да в Каторжном секторе, где урки захватили несколько блоков, угрожая убить взятую в заложники охрану. Здесь же была тишь да гладь. Правда, откуда-то из глубины толпы доносились приглушенные крики.
Игнат, не сбавляя шага, вошел прямо в толпу. Люди машинально расступались перед вооруженным человеком в форме. Никто не делал даже попыток ему препятствовать, и он ощущал себя ножом, врезающимся в масло. Если с краю толпы топтались беспорядочно, настороженно наблюдая за рядами блюстителей, то ближе к центру собралась небольшая группка, из глубины которой и доносились крики. Игнат не понимал, что происходит, но люди даже не смотрели в его сторону. Они внимали кому-то, говорившему на повышенных тонах. Протиснувшись через этот последний заслон, он увидел.
Косматый оборванец, походивший то ли на хиппи, то ли на сбежавшего из дурдома буйного пациента, громко возглашал:
Нет надежды на собственные силы! Кто мы такие? Жалкие черви, копающие норы в грязи и дерьме! Нет надежды на Директорию там заботятся только о собственных шкурах. Нет надежды на блюстителей они только и ждут, чтобы разорвать нас на куски! Спросите меня кто укажет путь к спасению?
Ну и кто укажет? насмешливо спросил кто-то.
Он! Оборванец театрально, двумя руками указал на парня, тихо сидевшего в его тени на перевернутом ящике. Он укажет! Потому что ему открылась истина!
Змей изумленно проговорил Игнат.
Дернулся было вперед, но остановился, чтобы понять, что тут все-таки происходит.
И кто он такой? недоверчиво спросил хмурый человек в рабочей униформе. Чего он сам не скажет?
Он видящий! торжественно заявил оборванец. Он видит настоящее, прошлое, будущее. Он знает, что случится с Карфагеном, с нами. Но главное он знает, что делать!
У него знакомая морда, мрачно сказал кто-то. И наколка на лице. Он, часом, не из неприкасаемых? Как и ты, кстати!
Толпа недовольно заволновалась. Неприкасаемых ненавидят и боятся. Но главное к ним никакого доверия.
Грядет время, с недобрым прищуром провозгласил патлатый, когда не будет ни праведников, ни грешников все одинаково будут молить о помощи. Только помощи не будет! Некому нам протянуть руку! Закройте глаза, заткните уши и ждите неизбежного! Или одумайтесь и услышьте!
И что же будет с нами? с надеждой спросила некрасивая бледная женщина. Черная вода уйдет?
Оборванец бросился к Змею, принялся трясти того за плечо:
Ответь же ей! Ответь, ну!
Да он спит, разочарованно протянул рабочий. Дрыхнет с открытыми глазами.
Тоже мне, пророк, фыркнула другая женщина. Наркоман обычный небось.
Змей поднял голову, обвел толпу невидящим взглядом, сказал негромко, но отчетливо:
Карфаген должен быть разрушен.
Игнат напрягся. Это было явно не то, что хотели услышать напуганные, прижатые безысходностью люди. Несколько секунд они переваривали сказанное странным парнем. В наступившей тишине слышалось чье-то нервное покашливание. Молчание нарушил какой-то мрачный человек в униформе проходчика из дальних штолен:
Я не понял. Чего он там каркает?
Карфаген должен быть разрушен, монотонно повторил Змей. И он будет разрушен. Другого не дано.
Толпа взорвалась яростными криками. До этого с любопытством внимавшие люди бросились к непрошеному пророку, принялись трясти у него перед лицом кулаками. Патлатый пытался оттеснить людей от Змея ему досталось первому. Какой-то работяга в сердцах двинул ему в челюсть в воздухе мелькнули ноги в грязных ботинках, и оборванный проповедник исчез из поля зрения.
Толпа взорвалась яростными криками. До этого с любопытством внимавшие люди бросились к непрошеному пророку, принялись трясти у него перед лицом кулаками. Патлатый пытался оттеснить людей от Змея ему досталось первому. Какой-то работяга в сердцах двинул ему в челюсть в воздухе мелькнули ноги в грязных ботинках, и оборванный проповедник исчез из поля зрения.