И сейчас эти ребята, знающие цену времени и силам, оставив работу и разинув рты, слушали, как с пеной у рта разоряется грязный безумец с горящими глазами. Со штабелей темных от времени деревянных ящиков он бросал в толпу свои громкие, но порой бессвязные фразы:
Да, он пришел! Да, он уже среди нас! И сказал видящий: Карфаген должен быть разрушен! И он будет разрушен! Потому, что рухнет под тяжестью собственных грехов! Все мы ты, ты, ты и я вместе с вами все мы тянем на дно последнее убежище человеческого рода! Кисляк и шлюхи не спасут нас от страха! Карфаген уже истекает своей гнилой черной кровью!
Черная вода! не выдержав, крикнул кто-то.
Да! подхватил Крэк а это был он. Только это уже не вода это чистая смерть! Я набирал ее в ладони и смотрел, как с пальцев сползает кожа. Я умывался ею посмотрите на мое изуродованное лицо! Но видящий сказал: все это скоро кончится. Кончится страшной гибелью города грехов и возродится в новом мире!
Но что, что нужно делать? воскликнул женский голос.
Крэк застыл с безумным выражением на лице. Выбросил вперед руку с торчащим вперед грязным пальцем:
Идти вслед за видящим! Бросить все, что у тебя есть, забыть мерзкое прошлое, саму жизнь признайся, твоя жизнь не стоит того, чтобы за нее держаться! Как видящий умер и воскрес из мерзости черной воды! Кто не верит спросите меня! Я свидетель его чудесного спасения!
Крэк колотил себя в грудь грязными ручищами, которые когда-то легко ломали пальцы несговорчивых клиентов. Стоя в толпе и немного обалдевший от такого напора, Змей хотел было возразить, что Крэк не просто свидетель он-то и есть его настоящий спаситель. Но у Крэка была своя, собственная реальность. Безумцам не нужна истина они создают ее сами.
Видящий восстал из черной воды и я, я тому свидетель!
Восстал повторяли в толпе.
Чудо неуверенно произнес кто-то.
Он сказал то, что должен помнить каждый из вас! восклицал Крэк. Каждый из тех, кто жаждет спасения! Он сказал
Карфаген должен быть разрушен! воскликнул слабый, ломающийся голос.
Карфаген должен быть разрушен нестройно ответил хор множества других голосов.
Воистину! Так он и сказал! страшно возопил Крэк. Помните об этом, когда затрещат бетонные своды и на голову обрушится каменный дождь! Вспомните его имя и признайте: мы не верили ему, мы смеялись, а теперь поздно молить о спасении!
А сейчас еще не поздно? слабо спросил женский голос.
Зависит от вас! Крэк стал вдруг торжественным и строгим. Стоило отдать ему должное: он здорово вжился в роль проповедника. Готовы ли вы прислушаться к видящему, поверить ему, последовать за ним? Пожертвовать всем, за что вы в страхе цепляетесь, во имя спасения?
А правда, что видящий приносит в жертву людей? спросил кто-то. Я слышал, на его проповеди кого-то зарезали!
По толпе пронесся ропот. Змей вспомнил того красномордого, неосмотрительно напоровшегося на перо Новичка, и невольно вжал голову в плечи, боясь быть узнанным. Хотя кто мог узнать того, кто стал легендой заочно, благодаря проповедям какого-то юродивого?
Вопрос словно громом поразил Крэка. Наверное, такая постановка не приходила ему в голову, но явно попала в благодатную почву. Глаза проповедника загорелись безумным огнем. Он крикнул:
Черная вода несет смерть, алая кровь несет жизнь! Только кровью можно смыть грязь черной воды, только ее красный цвет способен отпугнуть черноту ночи!
Крэк сунул правую руку в рукав левой. И медленно вытащил оттуда зверского вида нож еще тех времен, когда с его помощью он убеждал отстегивать его банде тридцать процентов дохода от свободной торговли. Нож в рукаве всего лишь привычка неприкасаемого, оставшаяся от прежних времен, на толпу произвел гипнотический эффект. Было в этом что-то торжественное и магическое.
Но только не для самого видящего, застывшего в толпе благодарных зрителей. Не хватало еще, чтобы его имя стали связывать с ритуальными убийствами! Нужно было прекращать этот балаган, приводить в чувство Крэка и объяснять людям, что все это просто массовый психоз под влиянием свихнувшегося беспредельщика.
Расталкивая локтями слушателей безумной проповеди, Змей стал пробиваться к импровизированной «кафедре», на которой размахивал ножом человек в рубище, с выпученными в религиозном экстазе глазами. Люди жадно взирали на него. Они не особо представляли себе суть откровений, которые пытался донести до них Крэк. Толпа не понимает тонких идей и намеков. Толпа понимает яркие образы. Ничто не воздействует на толпу с такой силой, как вид пролитой крови. В этом люди мало чем отличаются от акул, которых приводит в исступление стакан крови, пролитой в морскую воду. И сейчас они ждали вовсе не продолжения страстных речей свихнувшегося оборванца, не откровений невесть откуда взявшегося видящего и даже не мрачных пророчеств об их собственном будущем.
Они хотели узнать, что сотворит нож в руке безумца.
Приди, видящий! страшным голосом вопил Крэк. Я призываю тебя!
Вот он я! крикнул Змей, вскинув над головой руки. Крэк, я здесь!
Толпа в изумлении ахнула, подалась в сторону, пожирая глазами новоявленного «мессию». Тот медленно подошел к штабелю ящиков, остановившись прямо под зловещей фигурой с темным от окислов клинком.
Змей еще не понимал, что натворил и к чему все идет. Но для Крэка все было очевидно: он в молитве призвал своего «мессию» и тот явился по первому зову. Возможно, выхватывая нож, он не думал о том, что будет дальше, и жест имел чисто символическое значение. Но последовательность событий иногда настолько совпадает со внутренним состоянием человека, без того находящегося на грани, что аннигилирует, как частица с античастицей, схлопываясь и проваливаясь в сингулярность небытия.
Именно это произошло с несчастным, вообразившим себя пророком.
Эта жертва тебе! истошно завопил Крэк. Тебе, видящий!
И широким, медленным движением, словно смакуя боль и желая растянуть чудовищное удовольствие, он перерезал себе горло.
Дико завизжала женщина.
Горячая кровь хлынула Змею прямо на голову, заливая глаза и затекая в рот. Выронив нож, проповедник рухнул со своей трибуны прямо под ноги тому, кому предназначалась его жертва. Еще подрагивали конвульсивно руки и ноги, а кто-то уже подобрал его окровавленный нож и вскинул над головой, демонстрируя всем как святую реликвию.
Что это за мать-перемать, творится?! сдавленно выговорил одноглазый старик с повисшей на губе дымящейся самокруткой.
Потрясенный Змей медленно повернулся к толпе, ощущая во рту характерный солоноватый вкус. Он стоял, разведя руки, с пальцев которых, как и с лица, обильно стекала алая артериальная кровь. Почему-то Змей был уверен, что на него сейчас бросятся разъяренные слушатели Крэка в стремлении порвать самозванца на куски. Это была бы естественная реакция, и, хоть Змею пришлось бы туго, понять ее было бы можно.
В отличие от того, что произошло в действительности.
В гробовой тишине один за другим люди опускались на колени. Даже одноглазый старик повертел головой и последовал примеру остальных, торопливо гася самокрутку в грубой ладони. Не спешил вставать на колени только разношерстный молодняк по краям сборища, хотя и выглядел таким же растерянным.
Надо было что-то делать. Или хотя бы сказать, чтобы не усугублять ситуацию. Но он не успел ничего ни сказать, ни сделать. Да что там он просто впал в ступор, чего до сих пор с ним никогда не случалось. В это время послышались знакомый дробный топот и резкие окрики командиров.
Тикай! Облава! крикнул сиплый голос.
Псы идут! истошно завопили с другого конца. Цепью!
Захлопали взрывы, в воздух стали подниматься белесые облака газа. Стоявшие на коленях люди быстро попадали на четвереньки и бросились в разные стороны, как тараканы с кухни, где неожиданно включили свет. Люди разбегались с воплями и проклятиями, к хлопкам газовых гранат добавились одиночные выстрелы блюстительских «травматов», крики боли и несвязная мегафонная брань.
Змей в оцепенении смотрел на свои руки, думая не о жуткой смерти приятеля, а о том, что в таком виде будет непросто затеряться в толпе. Парой секунд позже по глазам, как ножом, полоснуло. В легкие как будто плеснули кипятка, желудок тошнотворно скрутило. Под слезоточивый газ ему еще попадать не доводилось, и опыт оказался крайне неприятным. Спотыкаясь и выхаркивая собственные легкие, он пытался выбраться из лабиринта мастерских, когда навстречу из облаков стелющегося дыма показались морды чудовищ.
Это было как в ночном кошмаре: лоснящиеся, черные, с уродливо выпученными глазами и омерзительными наростами на месте рта. Одна за другой морды выныривали из тумана и перли на него, не отводя плоских, невидящих глаз. Только когда под жуткими головами показались фигуры в ярком камуфляже блюстителей, стало понятно, что это не просто уродливые лица это противогазы.
Вид резиновых намордников поднимал в душе самые темные воспоминания, все то, что хотелось забыть, но что с упорством возвращается в ночных кошмарах. Самые первые дни, недели месяцы когда Карфаген еще не был Карфагеном, а просто тесным убежищем в глубине горных разработок, набитым напуганными, подавленными людьми. В те времена за плохонький противогаз могли и убить. Тяжелый воздух подземелий, пропитанный ядовитыми испарениями, и медленно проникающий сквозь невидимые щели радиоактивный убийца воздух с поверхности. Как с этим удалось справиться, наладив вентиляцию и повысив герметичность отдельная и тяжелая история. Но в памяти навсегда остались эти безликие лоснящиеся резиновые морды тех, кто жестоко подавлял недовольство умирающих от отравлений и радиации людей. Противогаз ассоциировался со злобой, ненавистью и лютым желанием отомстить. Это желание и толкнуло его тогда в лапы неприкасаемых настолько он ненавидел жирующую на крови Директорию и их псов-блюстителей. И сейчас на минуту показалось, что то страшное время вернулось. Хотя Это был лишь предвестник куда более страшных времен.
Вид резиновых намордников поднимал в душе самые темные воспоминания, все то, что хотелось забыть, но что с упорством возвращается в ночных кошмарах. Самые первые дни, недели месяцы когда Карфаген еще не был Карфагеном, а просто тесным убежищем в глубине горных разработок, набитым напуганными, подавленными людьми. В те времена за плохонький противогаз могли и убить. Тяжелый воздух подземелий, пропитанный ядовитыми испарениями, и медленно проникающий сквозь невидимые щели радиоактивный убийца воздух с поверхности. Как с этим удалось справиться, наладив вентиляцию и повысив герметичность отдельная и тяжелая история. Но в памяти навсегда остались эти безликие лоснящиеся резиновые морды тех, кто жестоко подавлял недовольство умирающих от отравлений и радиации людей. Противогаз ассоциировался со злобой, ненавистью и лютым желанием отомстить. Это желание и толкнуло его тогда в лапы неприкасаемых настолько он ненавидел жирующую на крови Директорию и их псов-блюстителей. И сейчас на минуту показалось, что то страшное время вернулось. Хотя Это был лишь предвестник куда более страшных времен.