Возможно, он был единственным ребенком, который выучился водить «вприглядку». Если бы воспитатели оказались достаточно наблюдательными и заметили его страсть к машинам, веревки могли бы вить из этого непослушного, а к подростковому возрасту еще и хамоватого мальчишки. Для него автобус, водитель и дорога дали то, что другим людям дает семья, церковь и любовь.
Отродье ведь действительно никто не любил. Сначала не было человека, который бы его смог полюбить, а потом он и сам неосознанно или специально делал все, чтобы с ним не возникало никакого желания даже разговаривать, не то что любить. Он привык обожать только машины. И когда Василич пропал (то ли заболел, то ли уволился, то ли умер разве детям в детдоме рассказывают), их какое-то время никто никуда не возил. Из разговоров поварихи и нянечки парень узнал, что не могут найти никого на такую зарплату, а может, времена выдались сложные. Автобус стоял на приколе, тоска и мука накапливались в Отродье, оседали в душе тяжелым илом. Его озлобленность прорывалась в частых драках, грубости учителям и другим взрослым, нелюдимость превращалась в угрюмую отверженность.
И вот в какой-то зимний холодный день их стали собирать. Прошел слух повезут на новогоднюю елку. Он, как всегда, первым забрался в любимый автобус. И тут же заметил, как неуловимо и бесповоротно все изменилось там даже пахло по-другому: к знакомым запахам добавился мощный дух перегара. Крупный краснолицый мужик с отвратительной складкой на толстой шее держал свои вонючие руки на руле и курил прямо в салоне. Всю дорогу Отродье, глядя, как этот лох небрежно дергает рычаг, не вовремя переключает передачу, как тормозит на скользких поворотах, едва сдерживался, чтобы не накинуть свой облезлый шарф на эту толстую шею и не вышвырнуть говнюка, лишь бы не видеть, как тот оскверняет его передвижной храм.
Сбежать он решил прямо с елки. Ему было тринадцать, он знал, в какой автомастерской подрабатывал Василич. Вышел в морозную стужу, покружил по городу, спросил у мужика на старых «Жигулях», где автомастерская, и пошел туда. Василича там, конечно, не оказалось: серьезно захворал, полгода как уволился. Но, на удивление, его самого там хорошо знали: «Так это ты тот малец из детдома?» Он рассказал им про мужика с толстой шеей и сообщил, что в детдом ни за что не вернется, а если они его сдадут, то он снова убежит.
Ему выделили комнатушку без окон, в которой раньше мужики переодевались в свои замасленные комбинезоны, поставили старую раскладушку. Кто-то притащил с дачи плитку с одним «блином» и кипятильник. Переодеваться стали за старым шкафом, куда поставили простую скамейку и бросали на нее свою спецодежду.
Надо сказать, никто из них не пожалел о своем решении. Малец скоро начал разбираться в машинах лучше всей бригады вместе взятой. Парень так бы и работал в мастерской, если бы не пожар. «Самовозгорание ветоши», поставили свой вердикт пожарники, но что именно произошло, никто так и не понял. Промасленная мастерская сгорела подчистую, хорошо еще клиентских машин в гараже не было.
После пожара мужики разошлись кто куда. Так Отродье потерял свой очередной приют, место работы и какой-никакой заработок. Принял это он, впрочем, как должное, дошел до автовокзала, сел в автобус и вышел на конечной в маленьком городе, в котором он тоже быстро нашел автомастерскую.
Когда все стало рушиться, Отродье не удивился и не испугался. В каком-то смысле он никогда и не ждал от жизни ничего хорошего. Легко вступил в ряды ЗПЧ, сдружился там с Хулиганом. Сам не воевал, чинил технику. Оба легко сбежали из самоорганизованной армии, когда поняли, что силы неравны и дело пахнет поражением и пленом.
Отродье мог взять любую машину из тех, что остались в городе (хотя машин на ходу было немного). Но вот этот черный внедорожник-«мерс», четыре и семь литра двигатель, полный привод, семиместный, 10-спицевые легкосплавные диски, кожаный салон его он вожделел давно, с тех самых пор, как чинил неведомо как заевший электролюк заносчивому директору строительной компании, пузатому, как огромная бочка. Он даже знал, где тот отгрохал себе особняк. И когда бомбежки немного поутихли, парень рванул к реке. Мерс стоял в двухстах метрах от виллы с проколотой шиной напоролся на осколок арматуры. Эта бочка дерьма даже ездить нормально не умеет! Заменить колесо было плевым делом, завести машину без ключа тоже. Вот так Жук (это имя дал ему Отродье) попал в чужие, но хорошие руки.
Как жених боится потерять только обретённую любимую невесту, так Отродье был почти уверен, что на его красавца Жука позарится любой идиот, поэтому скрывал его от посторонних глаз за высоким забором.
Поставив Жука на место, он дважды проверил замок на воротах, зашел за Хулиганом, и они пошли обсуждать их положение, хотя сама идея думать, что делать дальше всем вместе, его совсем не воодушевляла. Зеленоглазая медсестра ему нравилась, и очень, а вот то, что этот придурочный Гик увязался за ней, он считал наглостью высшей степени. К тому же тот не очень хотел ехать совещаться, но зеленоглазая настояла.
Малыш был счастлив оказаться с другими детьми. Толстый тут же взял над ним «шефство»: показал весь дом, двор, огород, позвал было собирать яблоки, но потом осекся, смутился, замолчал. Малышу очень понравились девочки: беленькая и смешная. Они хотели накормить его ягодами, но Белая не разрешила. Немного напряг его странный мальчик, тот, который, увидев Малыша, все время бормотал: «Должно быть две руки. Нет рук непорядок, должно быть две» и начинал раскачиваться. Малыш хотел было добить его рассказом о своем сердце, которое у него с другой стороны, но потом пожалел и передумал. Решил «успокоить» мятущийся разум Психа «простой» задачкой:
А ты знаешь, сколько капель в ведре воды?
Псих от неожиданности даже сел, хотя обычно сидеть ему совсем не нравилось, и погрузился в себя.
В это время в гостиной разгорались жаркие споры.
Мы не можем жить разрозненно, горячилась Каланча. Она единственная не могла усидеть на месте и взволнованным челноком ходила от кресла до шкафа и обратно. Если бы вы все этой ночью не оказались рядом, я бы не справилась, а Очкарик, скорее всего, не выжил. Нам нужно объединиться или хотя бы иметь какую-то быструю связь.
Да че за паника, я не понял? Жили же как-то и дальше проживем, Отродье думал только о том, как бы не потерять самый лучший двор с забором надежное укрытие для Жука, а больше его ничего не волновало.
Да че за паника, я не понял? Жили же как-то и дальше проживем, Отродье думал только о том, как бы не потерять самый лучший двор с забором надежное укрытие для Жука, а больше его ничего не волновало.
Во-первых, могут нагрянуть очередные чистки, и нам всем придется снова прятаться. Во-вторых, скоро зима, надо решать вопрос с отоплением: сможем ли мы подключить Правительственный дом или натащим обогревателей и будем надеяться, что там не замерзнут трубы. Или останемся здесь и будем топить печки.
В-третьих, мародеры, подал голос Хулиган. Я видел разграбленные ювелирки, много вскрытых домов. Это значит, и к нам могут прийти. Если придут, мало не покажется: мародеры самые циничные из преступников. Нам одного ружья мало. Нужно, чтобы оружие было у каждого взрослого. К тому же мы начали топить печки, нас вычислить раз плюнуть.
В больницу они не придут. Гик быстро устал: столько народу в маленькой комнате, еще эти дети, столько шума от них. Чего им грабить в больнице-то?
А наркотики? Белая встревожилась. Мародеров она боялась и, когда слышала неясный шум в подъезде, всегда еще раз проверяла замок. Хотя, конечно, мы все тут мародеры, в магазинах-то как затовариваемся?
Ну да, только людей мы убивать не собираемся, просто хотим выжить, а настоящие мародеры могут убить не глядя.
Что ж они, етить, своим идеальным обществом мародеров не перевоспитали?
Ну да, именно преступники и поехали в Центры за усовершенствованием, Каланча начинала злиться. Ей казалось: вместе они придумают, что делать и как жить дальше, но пока ничего не получалось. Для начала предлагаю поставить задачу: как нам пережить зиму, не попавшись Комиссии и мародерам. Я могу учить детей, Белая будет их лечить, Отродье отвечает за транспорт, Хулиган за нашу защиту, а ты, Гик, что можешь?
Гик напрягся. Ему не хотелось впрягаться в какие-то коллективные обязательства, но эта Каланча так пристала
Я могу код писать, но это вам ни к чему. Наверное, со схемой отопления в доме могу попробовать разобраться. Ну так еще не знаю что.
В этот момент в комнату вбежал запыхавшийся и напуганный Толстый. Он смотрел растерянно и виновато:
Там это Малыш упал. Мы его не толкали, он сам упал. И не встает.
Белая метнулась, почти оттолкнув застрявшего в дверях Толстого.
Ребенок лежал на спине возле грядок с картошкой, глядя прямо в небо испуганными глазами и пытаясь вздохнуть. Она взяла его на руки, бросилась в дом, оставив в огороде растерянных и напуганных детей и взрослых. Положила малыша на пол кухни, достала шприц, ввела лекарство.
Быстро, нам надо в больницу, я ничего не взяла от удушья. Там есть аппараты ИВЛ. Быстро! скомандовала она ошалевшему Отродью.
Тот рванул домой, все остальные сгрудились на кухне. Корявая заплакала, прижимаясь к Каланче:
Он умрет? Скажи, умрет?
Ну что ты заладила: «умрет, умрет», не удержавшись, раздраженно пробурчала девушка. Ты видишь, Белая ему помогает, она сможет его спасти, она же врач.
Я не врач! Давайте-ка на улицу, там больше воздуха. Я помогу тебе, Малыш, обязательно помогу. Сейчас доедем до больницы, там ИВЛ, помнишь, ты дышал в такую штучку, тебе помогало.
Мы ничего плохого с ним не делали, просто смеялись, я жонглировал яблоками. Он смеялся и вдруг упал. Толстый повернулся к Каланче, боясь, что она начнет его ругать. Мы ведь ничего ему не повредили?
Каланча обняла мальчишку, потрепала по голове: что тут скажешь?
Я с вами! Гик стал забираться в резко притормозившего возле крыльца Жука. Давайте положим его сюда, я помогу.
Дети сгрудились на крыльце. Корявая продолжала всхлипывать, Заика гладила ее по спине. Только через несколько минут вся замершая компания зашевелилась и вернулась в дом. Взрослые пошли в спальню, где Каланча села возле спящего Очкарика и потрогала его потный лоб. Хулиган маялся у двери.
Чего с пацаном-то мелким, ты знаешь?
Таким вот он уродился, с детства такой, и сердце у него с другой стороны.
Дети остались на кухне. Заика стала мыть оставшиеся после взрослых чашки, Псих сидел за столом, аккуратно складывал, шепча цифры, спички в спичечный коробок, Толстый подметал золу и опилки возле печки.
Он умрет? продолжала всхлипывать забравшаяся на стул с ногами Корявая, тут же прикрывая себе рот. Она запомнила, как не нравятся эти слова окружающим взрослым.
Он умрет? продолжала всхлипывать забравшаяся на стул с ногами Корявая, тут же прикрывая себе рот. Она запомнила, как не нравятся эти слова окружающим взрослым.