Другой рукой он внезапно схватил отрешенного Психа и грубо толкнул его к напарнику:
Пойди пока запри мальца, в заложниках у нас побудет, чтобы посговорчивее были, а то это быдло тут грозно на меня таращится. Чего пялишься, патлатый? Попробуй дернись теперь, вмиг уложим мальца вашего.
Второй, кряжистый коротышка с красным пухлым и гладким лицом невинного младенца, без камуфляжа и ножа на поясе вполне мог сойти за добродушного повара, пекаря или, на худой конец, мясника. Он совсем не по-доброму сгреб Психа и вышел, выталкивая его за дверь.
Я не буду помогать вашему товарищу, если вы не отпустите ребенка. Белая храбро посмотрела высокому в глаза.
Жить захочешь будешь, куда ты денешься. Ничего с ним не случится, сначала Жлобу помоги, потом потолкуем. Клятву Гиппократа давала? Обрабатывай рану, сука! Разговаривает она мне еще, условия ставит!
Жлоб, парень лет двадцати двадцати пяти, был невысок и субтилен, смотрел на Белую с надеждой, но вид у него был неприятный: худое продолговатое лицо, бритая голова, оттопыренные уши.
Белая подошла к нему, скомандовала:
Снимай куртку, Жлоб, сможешь? Или разрезать рукав?
Гик из своего убежища слышал, что в больничном коридоре появились гости. Он подошел к двери, приоткрыл ее, услышал грубые мужские голоса и понял: случилось то, чего они так боялись, к ним пожаловали люди с явно недобрыми намерениями. Он осторожно прикрыл дверь, замер. Чего он не переносил, так это грубости и проявления силы. Постоял посреди своего бункера, тихонько вернулся к двери и задвинул шпингалет. Тихо сел на свое место и уткнулся в экран.
Ему даже не было стыдно за свое малодушие: страх, живущий с ним, казалось, с самого рождения, диктовал одно: замереть, пропасть, скрыться. Откуда у него такой ужас перед чужой физической силой, перед агрессией и беспределом, он не знал. Спросить было не у кого. Своего отца он никогда не видел. Мать уверяла, что тот погиб в каком-то военном конфликте, будучи солдатом срочной службы, возможно, подорвался на мине. Но правда это или успокоительная выдумка, понять ребенку было невозможно.
Ему даже не было стыдно за свое малодушие: страх, живущий с ним, казалось, с самого рождения, диктовал одно: замереть, пропасть, скрыться. Откуда у него такой ужас перед чужой физической силой, перед агрессией и беспределом, он не знал. Спросить было не у кого. Своего отца он никогда не видел. Мать уверяла, что тот погиб в каком-то военном конфликте, будучи солдатом срочной службы, возможно, подорвался на мине. Но правда это или успокоительная выдумка, понять ребенку было невозможно.
Тем временем Белая забинтовывала раненое плечо. Жлоб покрылся испариной, но пялился на нее, неприятно ухмыляясь.
Все, отдайте нам ребенка, нетерпеливо потребовала Каланча.
Так, не торопимся. Сели. Сели, я сказал, высокий направил на них ружье. Значит, так. Нам здесь оставаться не с руки, еще есть срочное дело. Мальца вашего мы пока забираем с собой. Вернемся завтра к вечеру. Заедем на минутку. Ваш городок нам смотреть некогда, поэтому ты, патлатый, почистишь его за нас, сложишь добро возле двери, лекарства у нас медсестричка соберет и тоже туда же положит, прямо возле двери, поняла, зеленоглазая? И еще нам нужно несколько тачек, точнее, три. Та, что возле входа стоит, и еще две. Внедорожники на хорошем ходу! Понял? Тогда отдадим мелкого. Не будет, что наказал, найдете его труп. Все ясно?
В комнате повисла пауза. Трое не могли пошевелиться, не в силах поверить в происходящее все было как в плохом кино.
Ясно, я сказал?
Возьмите меня в заложники, отпустите ребенка! Каланча храбро подошла к нему вплотную.
Геройствуешь? Похвально! Но на хер ты нам сдалась такая дылда, сбежишь еще. А этого запрем, пригрозим будет сидеть смирно, никуда не денется.
Он не сможет смирно, он болен! У него психиатрическое заболевание. Он начнет качаться и кричать.
Ой, напугала, захохотал высокий. Так привяжем да кляп всунем, делов-то! Так, я все сказал, уходим, торопиться надо, кивнул он своим.
Трое бандитов развернулись и вышли, оставив после себя запах перегара, мокрого брезента и немытого тела. Трое оставшихся в беспомощном параличе слышали, как хлопнула дверь комнаты, в которой заперли Психа, потом входная дверь, и наступила тишина.
Что нам делать? завопила Каланча. Что он сказал? Что надо сделать? Почистить это что? Лекарства Собирай лекарства! приказала она Белой.
Я ничего не буду делать для этих ублюдков! Ни город чистить, ни машины подгонять. Не нанимался я, етить, эту сволоту обслуживать!
Что ты говоришь? Что? Они тогда убьют Психа, ты понимаешь?
Ну и пусть убивают, от него все равно толку никакого, качается да бормочет. Орет еще, если его спички взять.
Спокойно, не говори глупости, посуровела Белая. У нас есть почти сутки, нам нужно успокоиться, собраться всем вместе и подумать. Я позову Гика, и мы поедем на квартиру, здесь вообще небезопасно.
Хулиган, остававшийся в квартире с детьми, слушая рассказ об этом происшествии, орал как бешеный, потрясая ружьем, и бегая из кухни в гостиную:
Ну почему я не поехал с вами? Какого черта я охранял тут детей, они и сами бы нормально посидели. Да я бы всадил этим уродам, мало бы не показалось!
Угомонись, ворчала Белая, их было трое. Куда ты один против троих?
Так и нас трое, мужиков-то! Нас тоже трое!
Ну да, только головорезы из вас никакие, а у этих вообще ни совести, ни сомнений ребенка забрать! Каланча не находила себе места, металась по комнате, когда-то служившей гостиной родителям Белой. Добротная «стенка» цвета шоколада, бессмысленная громада телевизора, помпезный рыжий кожаный диван, обои с тисненым золотистым рисунком причудливых лилий. Дети испуганно жались на диване, Корявая неловкими пальцами теребила свое серое в розовую полоску платье.
Я уже сказал: я не буду подчиняться приказам этих ублюдков! И даже, етить, не смотрите на меня так! Отродье сердито зыркал глазами на девушек.
Гик тихо стоял возле окна, смотрел вниз, на город, и надеялся, что ему никогда не придется увидеть этих мужиков. От одного звука их голосов у него внутри все каменело и хотелось только одного: так спрятаться, чтобы не нашли. Можно даже чуть-чуть остановить в себе жизнь, замереть, затаить дыхание, лишь бы не чувствовать унижения, страха и бессилия.
Я тут квартиру на четвертом этаже нашел, незапертую. Я, наверное, в ней поживу, у них дверь железная, крепкая.
И только увидев, как они смотрят на него, понял, что произнес это вслух.
Да ладно, я тоже думаю, как спасти мальчишку, чего таращитесь?
Предлагаю хорошо организованное нападение. В тот момент, когда они привезут Психа, мы Хулиган кипятился, размахивал руками, едва не задевая подвески чудовищно безвкусной люстры с цветным стеклярусом.
Я с этими ублюдками биться принципиально не буду, сказал же. И этот ханурик, видишь, тоже стремается, Отродье кивнул на смущенного Гика. А один ты ничего не сделаешь, пришлепнут они тебя, даже пискнуть не успеешь.
Отродье, миленький, ну что ты! У нас нет другого выхода. Давайте «почистим» город, ну и машины ты сможешь найти и починить, тебе же нетрудно. Ведь это выполнимая задача. Выполнимая! Ужасно, если бы они заставили нас делать то, что мы вообще не умеем.
Да откуда мы знаем, что они нас не обманут, что отдадут мальчишку? А могут вообще запросить чего-нибудь еще: Белую им отдать, например, чтобы она их от ран лечила! Нельзя выполнять требования ублюдков и шантажистов! кипятился Отродье.
Вот когда запросят, тогда и будем сражаться, у Хулигана ружье есть! Черт!.. Делать-то что? Трудно даже представить, как он там напуган. Он же вообще любых изменений боится. Где они его могли запереть?
Он умрет? Корявая не выдержала и снова начала плакать. Наш Псих умрет?
Не говори так, девочка, мы придумаем что-нибудь, обязательно придумаем. Белая присела на корточки, вытерла ее слезы, взяла в свои ладони покалеченные ручки девчушки. Каланча посмотрела на подругу с благодарностью: она уже не могла слышать это бесконечное девичье причитание «он умрет?» и утешать, утешать
Тут они услышали выстрел. Звук эхом прокатился по пустому городу, потом еще один, автоматная очередь. Все вскочили.
Гик показывал куда-то вдаль:
Смотрите, это где-то возле «Хозтоваров» стреляют, мужики бегут в камуфляже. Это те?
Черт, я не вижу
Бинокль! Вот бинокль! Белая навела окуляры. Да, это они! Отстреливаются.
Псих с ними? Он там? Каланча тоже всматривалась в даль, но было плохо видно. Нам надо туда! Надеюсь, поубивают друг друга, гады!
Так сели в машину, едут на окружную. Не видела, сколько их там, нашего мальчика с ними тоже не видно. Куда они его дели?
Когда они отвернулись от окна, Каланча уже открывала замок, натянув свое длинное черное пальто и ботинки.
Подожди, куда ты? Не так быстро, пусть хотя бы отъедут подальше! только и успела воскликнуть Белая.
Подожди, я с тобой, хватая ружье и запрыгивая в кроссовки, без ветровки, в одном оранжевом свитере понесся за ней Хулиган.
Они искали до темноты. Вернулись в квартиру, взяли фонарики, потеплее оделись и снова пошли на поиски. Обошли весь район вокруг «Хозтоваров». Постучались во все уцелевшие квартиры, заглянули в полуразрушенные дома, обыскали подвалы и магазины, взломали старый склад какого-то оборудования, зачехленного и покрытого пылью. Ребенка нигде не было. Тех, кто мог стрелять в бандитов, тоже. Хотя Каланче все время мерещилось, что кто-то следит за ними, наблюдает за каждым их движением и шагом.
Наконец, замученные и отчаявшиеся, они вернулись в квартиру. Едва зайдя в прихожую, Каланча вдруг осела на пол, вытянула заляпанные грязью черные ботинки и зарыдала от бессилия, напряжения и страха.
Ну что ты, что ты, ну перестань Мы найдем его завтра, обязательно найдем, Белая обнимала ее, вытирала слезы, стаскивала обувь.
Надо будет завтра прочесать другой район, тот, что ближе к больнице, сурово сообщил детям Хулиган, тяжело опускаясь на стул в кухне. А теперь спать. Чего засиделись? Найдется пацан, из-под земли достанем. Найдем!
Заснули поздно, в тревожном молчании выпив горячего чая. Среди ночи Каланчу разбудил Очкарик. Он тряс ее за плечо, переступая босыми ногами по холодному полу, шептал:
Там кто-то скребется в дверь. Мне страшно. Там за дверью кто-то есть.
Ну что ты, спи давай, кто там может быть, я ничего не слышу, сонная Каланча не могла разлепить глаз, сон легко одерживал победу.