Фиби, а это что?
Палец Сары застыл на пергаменте почти под самым именем Мэтью. Генеалогия интересовала мою тетку больше, нежели юридическая казуистика.
Фиби пригляделась:
Похоже на подчистку. Когда-то здесь тоже помещался кружок с именем. Подчищали грубо. Имя все равно можно прочитать. Beia нет, должно быть, Benjamin. В Средние века имена часто сокращали и ставили «i» вместо «j».
Имя-то выскребли, а убрать красную ленточку, тянущуюся к Мэтью, забыли. Следовательно, этот Бенжамен один из детей Мэтью, заключила Сара.
При упоминании о Бенжамене у меня похолодела кровь. У Мэтью действительно был сын с таким именем. Жуткое создание.
При упоминании о Бенжамене у меня похолодела кровь. У Мэтью действительно был сын с таким именем. Жуткое создание.
Фиби развернула другой свиток. Это генеалогическое древо тоже было старинным, но все же ближе к нашему времени. Невеста Маркуса нахмурилась.
А это вроде уже тринадцатый век, сказала Фиби, разворачивая пергамент. Никаких подчисток и никакого упоминания о Бенжамене. Получается, был и бесследно исчез.
Кто он такой этот Бенжамен? спросил Маркус.
Его вопрос меня удивил. Уж кто-кто, а он-то должен знать имена всех остальных детей Мэтью.
Бенжамена не существует, с бесстрастным лицом, тщательно выбирая слова, заявила Изабо.
Мой мозг пытался сопоставить последствия вопроса Маркуса и странный ответ Изабо. Если сын Мэтью не знал о Бенжамене
Значит, потому его имя и соскребли? спросила Фиби. Может, исполнитель древа допустил ошибку?
Да, он был ошибкой, упавшим голосом произнес Мэтью.
Однако Бенжамен существует, сказала я, пристально глядя в серо-зеленые глаза Мэтью, зашторенные воспоминаниями. Я встречала его в Праге шестнадцатого века.
Так он жив? спросил Хэмиш.
Не знаю. Я создал его в двенадцатом веке и полагал, что он погиб вскоре после превращения в вампира, ответил Мэтью. Через несколько сот лет Филипп слышал о ком-то, чей словесный портрет совпадал с обликом Бенжамена. Установить истину мы не успели. Тот вампир исчез. В девятнадцатом веке ходили слухи о Бенжамене, однако доказательств не было.
Ничего не понимаю, замотал головой Маркус. На генеалогических древах изображают и умерших. Значит, Бенжамен должен был бы там присутствовать.
Я от него отрекся. И Филипп тоже. Не желая встречаться с нашими любопытными взглядами, Мэтью закрыл глаза. Подобно тому как через клятву на крови можно сделать кого-то частью твоей семьи, можно из семьи и изгнать. И тогда, согласно вампирскому праву, такой вампир считается безродным и вынужден сам о себе заботиться. Маркус, ты знаешь, какую значимость придают вампиры родословной. Отсутствие признанной родословной у вампиров считается таким же пятном, как у ведьм быть под властью чужого заклинания.
Теперь я яснее понимала, почему Болдуин может воспротивиться моему включению в генеалогическое древо семьи де Клермон в качестве дочери Филиппа.
Значит, Бенжамен действительно мертв, сказал Хэмиш. По крайней мере, с юридической точки зрения.
А мертвые иногда восстают и преследуют нас, пробормотала Изабо, заработав мрачный взгляд сына.
Не представляю, какое преступление мог совершить Бенжамен, если вы с дедом отреклись от него. Маркус по-прежнему находился в замешательстве. В свои ранние вампирские годы я был просто ходячим ужасом, но ты же от меня не отрекся.
Бенжамен был одним из немецких крестоносцев, отправившихся с армией графа Эмиха в Святую землю. По пути, в Венгрии, их разбили, и тогда он примкнул к солдатам моего брата Годфри, начал Мэтью. Мать Бенжамена была дочерью очень богатого ближневосточного купца. Торговые связи семьи требовали знания языков. Он сносно знал еврейский и даже арабский. Он был ценным союзником поначалу.
Так Бенжамен был сыном Годфри? спросила Сара.
Нет. Моим, ответил Мэтью. Через какое-то время Бенжамен нашел более выгодный товар для торговли семейные тайны де Клермонов. Он грозился раскрыть жителям Иерусалима существование не только нашей породы, но и ведьм с демонами. Узнав о его предательстве, я потерял самообладание. Филипп мечтал создать на Святой земле надежную гавань для всех нас. Место, где мы могли бы жить, не ведая страха. Бенжамен имел силу уничтожить надежды Филиппа. Самое ужасное это я дал ему такую силу.
Я успела изучить мужа, чтобы представить степень его чувства вины и раскаяния.
Почему ты не убил его на месте? спросил Маркус.
Смерть была бы слишком быстрой расплатой. Я хотел наказать Бенжамена за его вероломство. Хотел, чтобы он познал страдания, через которые проходили вампиры, ведьмы, демоны. Я сделал его вампиром. Если бы ему вздумалось разоблачить де Клермонов, он разоблачил бы и себя А потом я отрекся от него, помолчав, добавил Мэтью.
Тогда кто учил его выживанию? тихо спросил Маркус.
Я обрек его на самообразование. Это было частью его наказания, ответил Мэтью, выдерживая пристальный взгляд Маркуса. Это же стало частью и моего наказания. Бог заставил меня искупить мой грех. Я отрекся от Бенжамена, не зная, что он унаследовал от меня бешенство крови. Только через много лет мне стало известно, в какое чудовище превратился Бенжамен.
Бешенство крови? Маркус с явным недоверием смотрел на отца. Это же невозможно. Носящий бешенство крови становится бездумным и безжалостным убийцей. Уже почти две тысячи лет не было ни одного случая бешенства крови. Ты мне сам рассказывал.
Я солгал, дрогнувшим голосом ответил Мэтью.
Мэтт, у тебя никак не может быть бешенства крови, возразил Хэмиш. О нем упоминается в документах вашей семьи. Там же перечислены симптомы: слепая ярость, неспособность рассуждать и всепоглощающий инстинкт убивать всех без разбору. Я ни разу не замечал в тебе даже малейших признаков этой болезни.
Я научился управлять ею за редкими исключениями.
Если бы Конгрегация узнала об этом, за твою голову назначили бы вознаграждение. Судя по тому, что я здесь вычитал, не только любой вампир, но и любой демон и любая ведьма имели бы законное право тебя убить. Последнюю фразу Хэмиш произнес с нескрываемой озабоченностью.
Не только меня. Взгляд Мэтью скользнул по моему округлившемуся животу. Моих детей тоже.
Невинных малюток пробормотала ужаснувшаяся Сара.
И Маркуса тоже?
Вопрос Фиби прозвучал спокойно, но ее пальцы вцепились в край стола так, что побелели костяшки.
Маркус всего лишь носитель, попытался успокоить ее Мэтью. Симптомы проявляются немедленно. (Фиби явно вздохнула с облегчением.) Когда я сотворял Маркуса, то искренне верил, что излечился. С момента последней вспышки прошел почти век. То время называли эпохой Разума. Нашими умами владела гордыня, и мы верили, что можно излечить все беды прошлого: от оспы до суеверий. А потом ты отправился в Новый Орлеан.
Мои собственные дети ошалело произнес Маркус, затем до него начал доходить смысл отцовских слов. Вы с Жюльет Дюран приехали в город, и они начали гибнуть. Я думал, это Жюльет убивала их. Оказывается, ты. Ты убивал их из-за бешенства крови, которое им передалось.
У твоего отца не было выбора, вздохнула Изабо. Конгрегация знала о беспорядках в Новом Орлеане. Филипп приказал Мэтью разобраться на месте и сделать это раньше, чем вампиры узнают истинную причину. Откажись тогда Мэтью, вы все были бы мертвы.
Остальные вампиры, входившие в Конгрегацию, были убеждены, что бич древности бешенство крови вернулся, сказал Мэтью. Они намеревались разрушить город и сжечь его до основания. Я возражал, называя причиной безумия молодость и неопытность, а не бешенство крови. От меня ждали, что я убью не только этих взбесившихся деток, но и тебя, Маркус.
Признание ошеломило Маркуса. Изабо и бровью не повела.
Филипп негодовал, но я уничтожил только тех, у кого проявлялись симптомы. Я убивал их быстро, без страха и сожаления, признался Мэтью.
Его голос стал мертвым. Я не впервые слышала этот голос. Я ненавидела тайны, которые он хранил, и горы вранья, навороченные ради сокрытия этих тайн. Однако сердце за Мэтью у меня все равно болело.
Остальные выходки моих внуков я объяснял вполне обычными причинами: бедностью, склонностью к пьянству, алчностью. Затем я взял на себя ответственность за случившееся в Новом Орлеане, оставил свой пост в Конгрегации и поклялся, что ты не будешь сотворять детей до тех пор, пока не станешь старше и мудрее.
Ты говорил мне, что я неудачный вариант. Позор для семьи. От подавляемых эмоций голос Маркуса сделался хриплым.
Я должен был заставить тебя остановиться. Я не знал, как еще это сделать.
Мэтью признавался в грехах, однако не просил о прощении.
Мэтью, а кто еще знает твою тайну? поинтересовалась Сара.
Верена, Болдуин, Стасия и Фрейя. Фернандо с Галлогласом. Мириам. Марта. Ален. После каждого имени Мэтью немного разгибал пальцы, сжатые в кулаки. Хью, Годфри, Хэнкок, Луиза и Луи тоже знали.
Я хочу знать все. С самого начала, заявил Маркус, с горечью глядя на отца.
Мэтью не может рассказать тебе эту историю с самого начала, тихо произнесла Изабо. Только я могу.
Нет, Maman, затряс головой Мэтью. В этом нет необходимости.
Ошибаешься, Мэтью. Есть. Я принесла болезнь в семью. Я такая же носительница, как и Маркус.
Ты? ошеломленно переспросила Сара.
Этой болезнью страдал мой производитель. Он считал ее великим благом. Я превращалась в ламию страшное, кровожадное чудовище, убить которое почти невозможно.
Слово «производитель» Изабо произнесла с гневом и презрением. Теперь понятно, почему Мэтью ненавидел это слово.
Ты? ошеломленно переспросила Сара.
Этой болезнью страдал мой производитель. Он считал ее великим благом. Я превращалась в ламию страшное, кровожадное чудовище, убить которое почти невозможно.
Слово «производитель» Изабо произнесла с гневом и презрением. Теперь понятно, почему Мэтью ненавидел это слово.
В ту эпоху между вампирами шли постоянные войны и любое преимущество становилось оружием. Но я разочаровала папашу, продолжала Изабо. Кровь моего создателя не проявлялась во мне так, как он надеялся, хотя у остальных его детей бешенство крови полыхало как пожар. И в наказание Изабо умолкла; ее вдох был похож на всхлипывание. В наказание меня посадили в клетку, сделав предметом развлечения для братьев и сестер. Живой мишенью, на которой можно отрабатывать навыки убийства. Мой производитель не ожидал, что я останусь в живых. Изабо снова замолчала, поднеся пальцы к губам. Очень долго я жила в той крошечной зарешеченной тюрьме: грязная, голодная, раненная изнутри и снаружи. Я жаждала смерти, но умереть не могла. И чем дольше я сопротивлялась жизненным обстоятельствам, тем более интересной игрушкой становилась. Мой, с позволения сказать, отец неоднократно насиловал меня. Братья тоже. То, что они делали со мной, проистекало от извращенного любопытства. Им хотелось узнать, какое издевательство все-таки сделает меня покорной. Но я была проворной и смышленой. И тогда мой производитель начал подумывать, что я могу ему пригодиться.