Презрение ко всему вокруг, чего принято чураться, стараясь максимально отдалиться именно такой предстаёт читателю Британия времён Джейн Остен. Конечно, каждый писатель отражает события, пропуская их через собственное мировосприятие. Может и было что-то другое, о чём следовало написать, минуя страсти помещиков вокруг наследства, а также всевозможных вариантов поиска хорошей партии, либо достойного для себя положения в обществе. Всё крутится вокруг, казалось бы, самых бытовых проблем, лишённых какого-либо шанса развиться во что-то действительно стоящее. Впрочем, каждый кулик будет хвалить своё болото. Если твой вкус привык видеть другие порядки в обществе, испытывать собственное осознание на тонкостях философических диспутов и решать задачи более крупного масштаба, нежели чья-то рядовая свадьба, то за книги Остен лучше и не браться вообще.
Самое главное это то, что «Гордость и предубеждение» является безусловной классикой мировой литературы, с которой должен ознакомиться каждый. А вот все возможные выводы из прочитанного будут являться личным делом читателей. Разумеется, мировая классика не ограничивается только произведениями европейских или американских писателей, но многим на это откровенно безразлично. Следовательно, гордость и предубеждение остаются.
Самое главное это то, что «Гордость и предубеждение» является безусловной классикой мировой литературы, с которой должен ознакомиться каждый. А вот все возможные выводы из прочитанного будут являться личным делом читателей. Разумеется, мировая классика не ограничивается только произведениями европейских или американских писателей, но многим на это откровенно безразлично. Следовательно, гордость и предубеждение остаются.
05.01.2015 (http://trounin.ru/austen13)
Клиффорд Саймак «Принцип оборотня» (1967)
Умный дом, утраченная секретная военная разработка, многомерная личность, трансформация андроидов, налёт старой доброй мифологии всё это нашло себе место под обложкой одной из книг Клиффорда Саймака, что всегда отличался многоплановостью сюжета, не зацикливаясь на чём-то одном, не пытаясь выехать за счёт умения играть словами. «Принцип оборотня» превосходный образец американской фантастики шестидесятых годов XX века, оставившей приятный след для ценителей хорошей литературы.
Попытаться найти себя, не имея возможности иметь постоянную память, страдая от частых приступов её потери, приходя в себя в новом месте без одежды, вспоминая только пробирающий холод и ожидая человеческой помощи таким предстаёт читателю герой книги в самом начале. Он не помнит ничего, даже собственного имени. Но постепенно всё становится на свои места, а Саймак позволяет сюжету развиваться дальше, предлагая читателю самостоятельно открывать новые отклонения сюжета, где от умного дома (что общается с другими домами, составляя подобие единой социальной сети, включающей в себя практически всю содержащуюся в стенах технику) до основной загадки происхождения главного героя всего несколько шагов, но осознать их без подсказки автора никогда не получится. Настолько хорошо продумывает Саймак сюжет, либо пишет по наитию тут уже трудно сказать однозначно.
В «Принципе оборотня» можно найти не только шпионский детектив, но и частицы творчества Азимова, Лема и Шекли настолько это всё органично смотрится, будто Саймак предпочитал писать опираясь не на одного себя, а прибегая к помощи других людей. Это, во многом, определяет позицию в прописанном мире главного героя, также наделённого несколькими личностями, постоянно находящимися в диалоге друг с другом и при необходимости беря контроль над телом, совершая необходимую трансформацию. На выходе получается не просто создание, способное принять любые принципы существования в новой окружающей среде, но и умеющее получить все выгоды, хотя и обречено на вечное пребывание в гордом одиночестве, некоторое время не имеющее себе подобных, с печалью осознавая участь едва ли не вечного жида, проклятого на бесконечные мытарства.
Трудно всё разом перечислить, о чём Саймак рассуждал, и что остаётся вне твоего внимания, поскольку американская фантастика так переплелась с произведениями других авторов, отчего трудно разобраться, кто где был первым. Даже если взять депозиторий разума, примечательный по «Убику» Филипа Дика, то для читателя он стал знаком именно по «Принципу оборотня», где умершие люди получают возможность остаться жить, хоть и в виде некоего куска информации, бродящего внутри определённого пространства, выходя на связь по требованию. Можно сказать, будущее виртуальной реальности в самом зачаточном состоянии, где Филип Дик успешно развернёт превосходный сюжет, превратив тот свет в неугасаемый источник новых возможностей.
При таком обилии материала каждый раз в творчестве Саймака огорчают завершающие аккорды. Слишком вялым становится повествование к концу, когда фантазия автора приходит к истощению. Если же далее втискивать в сюжет что-то новое это будет выглядеть чрезмерным нагромождением. Сочным и ярким ударом завершить уже не получается, поскольку все силы ушли на проработку множества других деталей. Получается философия без конца, предоставляющая читателю простор для фантазии, закрывая за автора сюжет каждой последующей книги: хорошее поле для создания фанфиков. Только тот, кто сумеет написать продолжение к книгам Саймака, тот уже и без этого состоялся в качестве прекрасного автора фантастической литературы, которому теперь не хватает времени для реализации собственных замыслов.
Если вы проснулись утром, а у вас в голове кто-то говорит не пугайтесь Возможно, вы просто не всё о себе знаете.
06.01.2015 (http://trounin.ru/simak67)
Чингиз Гусейнов «Семейные тайны» (1986)
Человек, знающий всего один язык, является не самым лучшим читателем, способным оценить только перевод на родной язык, не имея возможности постараться вникнуть в текст на языке оригинала. Большое количество переводчиков стремится сделать свой труд максимально понятным для читателя, редко стараясь отразить самобытность изначального текста. В этом плане чтение книг на родном языке это своего рода работа над собой, когда в поле зрения попадает работа писателя не только над повествованием, но и над формой. К сожалению, иные попытки могут завести старания найти свой уникальный стиль дальше нужного, вызывая у читателя только чувство дискомфорта. Чингиз Гусейнов пишет «Семейные тайны» таким образом, что не понимаешь всевозможные дикие знаки пунктуации, включая вопросы и восклицания это обработанный редактором текст, отправленный автору для исправления найденных замечаний или как это ещё можно назвать иначе? Если писатель где-то написал двусмысленную вещь, отметив её вопросом в скобках, то ладно это встретить в тексте несколько раз, но это происходит гораздо чаще.
Собственно, какое наполнение «Семейных тайн» предстаёт перед читателем? В вольной трактовке книгу можно разместить между потоком сознания и магическим реализмом, поскольку используется множество сходных техник работы над текстом. Перед читателем разворачивает жизненное полотно нескольких поколений людей, среди которых ходят сказания о храбром деде, стоявшем горой за красных; часто встречаются упоминания о героическом отце, прошедшем Вторую Мировую войну без ранений, но погибшего глупой смертью в драке с пьяной молодёжью при попытке занять своё место в вагоне; всё происходит в свете шести дочерей незадачливого отца, на последних летах жизни сумевшего наконец-то дать жизнь сыну, совершив разрыв в возрасте между старшим ребёнком и младшим в весьма солидный отрезок. У Гусейнова нет простых героев если поэт, то всесоюзного значения; если рабочий, то его именем назовут улицы в городах страны; если доктор, то с золотыми руками; и такие если можно продолжать бесконечно.
Сюжет трудно усваивается, не имея чёткой структуры, вваливаясь в глаза рваной канвой, отчего в бессильной злобе на автора приходится буквально продираться через страницы, уже не пытаясь понять мотивы поступков, а следование повествованию превращается в тупое пробегание глазами, останавливая взор только на очередном вопросительном знаке или каком-либо забавном методе пунктуационной особенности строения предложения. Во всём этом находишь для себя удивительные стороны человеческой жизни, более-менее разбираемые в мешанине букв. Да, хотелось бы видеть более развёрнутое отражение условий жизни в Азербайджане, где скорее всего и происходит действие, поскольку автор этого точно читателю не сообщает, но имена и некоторые другие признаки, включая частые оды нефтяным вышкам в море дают именно представление об этой кавказской стране. Для себя можно усвоить только крайнее пристрастие местных жителей к однобуквенным аббревиатурам, так часто упоминаемых Гусейновым. За примерами далеко ходить не надо достаточно вспомнить самые известные произведения писателя: «Магомед, Мамед, Мамиш» и «Фатальный Фатали». На этом фоне различные Симпозиумы Славных Силачей Сибири и Советского Союза смотрятся вполне органично. Более ничего о быте не встречаешь, кроме, пожалуй, ограниченного количества возможных имён, ставящих каждого родителя перед очередной проблемой в виду кончившегося запаса.
Если судить по состоянию дел на данный момент, то Чингиз Гусейнов более не пользуется спросом в нашей стране, поэтому ярлык известного советского писателя так и остаётся при нём, а книги можно найти только в старых запасах, поскольку особого рвения издателей переиздавать труды азербайджанского писателя пока не заметно.
07.01.2015 (http://trounin.ru/huseynov86)
Джон Томпсон «Китай», Луи Жаколио «Страна баядерок» (1876)
Замечательная книга документальных очерков вышла в 1876 году, благодаря товарищам из типографии «Общественная польза». Под обложкой сразу два автора. Если Луи Жаколио известен российскому читателю, то Джон Томпсон этим похвастаться не может. И жаль, что труды таких замечательных людей пылятся на полках библиотек, становясь кладом для истинного почитателя нравов былых времён. Где же ещё читатель сможет узнать о быте китайских территорий, особенностей английской колониальной политики и трудностях понимания иной культуры на острове Цейлон. Всё это из самых первых рук XIX век открывает ровно такие же темы, о которых мы с вами говорим спустя сто пятьдесят лет, понимая, что по сути ничего не изменилось.
I. Если нужно пробудить интерес, то стоит начать с Луи Жаколио. Этот француз изъездил добрую часть Азии и Океании, оставив детальные описания путешествий, а его труд по переводу важных литературных работ делает ему дополнительную честь. Самое большое, что удивляет в описаниях Жаколио он трактует всё с позиций рядового обывателя, которому больно за родную Францию, наглым образом изгнанную из своих же бывших колоний. Там, где Франция начинала общение с коренным населением, пытаясь наладить добрососедские отношения, туда позже приходила Британская Империя, внедряя политику подлога и военного давления, устраивая революции и подкупая людей перспективами богатой жизни, пытаясь получить контроль над максимально возможной территорией. Обо всём этом Жаколио рассказывает не жалея слов, сокрушаясь мягкостью характера своих соотечественников, которым совесть не позволяет действовать решительнее.