Во время первой фазы вхождения в атмосферу челнок стало трясти еще сильнее, уже не из-за изменения вектора ускорения, но из-за поперечных и продольных вибраций корпуса «Катастрофы» пока она не потеряла скорость и не перешла в скользящий полет на уровне сотни километров. Вход был резким, но челнок Мойтля мог не опасаться судьбы челнока с «Вольщана» это была уже совершенно иная технология, совершенно иной масштаб опасности. И все же тело помнило.
Тело помнило, и Замойский напрягал мышцы, сжимал зубы, сердце лупило, словно молот, адреналин выжигал в венах новые шрамы, гудение крови в ушах заглушало все прочие звуки.
Наконец «Катастрофа» выровняла полет, и Адам поднял веки, только сейчас поняв, что до этого он их зажмурил.
Снова тоннели в синеве. Безоблачное небо Нарвы омывало их со всех сторон. Замойский велел Верону развернуть проекцию на шестьдесят градусов, тогда увидел сквозь серый туман низких облаков темно-синий океан, цепочки островов, словно струпья выкипевшей пены и плоско втиснутый под горизонт край континента.
В голо со своей стороны Анжелика открыла многочисленные трехмерные окна, в них возникли данные, получаемые Вероном.
Кислород двадцать пять, азот шестьдесят, о, много двуокиси углерода, вы делали какие-то анализы вегетационного цикла местной флоры? На чем она работает, какой-то местный аналог хлорофилла? Я вижу, что они зеленые.
Они были уже над континентальными лесами, десять километров и все ниже.
Помню, что Джус сильно жаловалась на разницу в репликативных кодах, пробормотал Адам. У нас было мало оборудования Погоди. Нет, не знаю. Мол, отсутствие природных эволюционных цепочек и все такое. Поскольку мы знали о месте, ну и о Щелкунчике, да и само солнце мы решили, что здесь существовала старая цивилизация. Тогда это были бы не оригинальные флора и фауна, но энное поколение видов, спроектированных от самых основ для позабытых уже целей, а потом одичавших и мутировавших, сражающихся за имеющиеся ниши, которых еще не существовало, когда эти виды придумывали Оставить такое на пару миллионов лет и вуаля, перед нами целая биология, совершенно невозможная с эволюционной точки зрения. Верон, отдай. Сейчас.
Прошу.
Замойский сжал руки на рулях, и с этой хваткой вернулась его уверенность в себе.
Это то самое озеро? спросила Анжелика, вертя над собой голографические пейзажи.
Да.
«Катастрофа» управлялась, словно прямоточник сменной оси; выдвинулись широкие носовые плоскости, и челнок спускался к плоскогорью почти как планер, лишь время от времени корректируя полет импульсами из боковых дюз. Адам положил «Катастрофу» на левый борт, набрасывая вокруг озера низкую петлю.
Верон передвинул в голо увеличение береговой линии. Озеро имело форму слезы длиной более тридцати километров; из зауженной части вытекала река, разливаясь широкой катарактой вниз на несколько десятков метров по каменистому каньону. Противоположный, южный конец озера подступал под высокие клифы у густо заросших гор.
На восточном берегу Замойский искал поляну в форме клепсидры, которую он хорошо запомнил. Останки челнока должны были находиться сразу за ее сужением. Конечно, пуща могла за это время поляну и поглотить.
На восточном берегу Замойский искал поляну в форме клепсидры, которую он хорошо запомнил. Останки челнока должны были находиться сразу за ее сужением. Конечно, пуща могла за это время поляну и поглотить.
Он обыскивал взглядом густую зелень. Где-то здесь, в двух третях пути от реки к утесам
Есть! Садимся.
Он заметил стабилизатор, торчащий над плотной зеленью. «Катастрофа» зависла над ним, медленно вращаясь вокруг вертикальной оси, кроны деревьев дрожали под напором поднятого ветра, вставали вихри сорванной с веток листвы.
Замойский дернул «Катастрофу» вверх.
Тут ближе всего, Верон указал на каменистый сток, спускающийся к ручью, метрах в семидесяти от останков.
Окей, целься. Передаю.
Принял.
Верон приземлился настолько мягко, как ни один человек не сумел бы их посадить без изрядной доли везения. Едва «Катастрофа» коснулась земли, страхующие сетки кресел ослабли, а сами кресла опали на пол.
Замойский первым направился к выходу. В коридоре, что вел наружу, возник, тем временем, прозрачный шлюз: сквозь его двойные стены виднелись серые скалы, проплешины серого песка, вода, жемчужно переливавшаяся по каменистому ложу. Сила тяготения, как знал Адам, составляла 0,86g среди всех, которые он испытывал своей биологической манифестацией со времен, как они покинули африканский Мешок, она была ближе всех к земной.
Я тоже должен выйти? каркнул Смауг, полетев вслед Анжелике.
После того как он покинет корабль и развеется по окрестностям, вновь собраться на «Катастрофе» у него выйдет нескоро. Конечно, они могли стартовать, оставив часть нанополя здесь. Или же вообще не выпускать его из шлюза но тогда, в случае действительно неожиданной опасности, Смауг не сумел бы прийти им на помощь достаточно быстро.
Наконец, они выбрали промежуточный вариант.
В собранности, решила Анжелика. В сфере сколько? Пять метров?
Восемь, пробормотал Замойский.
Восемь метррров, кивнул двумя головами двуворон.
Они сошли на поверхность Нарвы.
Ой! Проклятие!
Что такое?
Я поранилась.
Анжелика подскакивала на одной ноге. Пятку другой пересекала красная полоса, быстро наливающаяся кровью.
А еще наверняка какая-то местная зараза бормотала она, злясь.
За это я бы не переживал, она наверняка некомпатибельная. Смауг, дай ей какую-нибудь защиту.
Делаю, проскрежетала птаха.
Адам не увидел никаких магических ботинок, что внезапно материализовались бы на ногах Анжелики, и все же с этого момента она не обращала ни малейшего внимания, по чему ступает, грязь не садилась на ее кожу, да и рана перестала кровоточить.
Двуворон указывал им дорогу. Деревья были со столетние секвойи, и они шли между стволами, словно между колоннами затененной базилики. Пахло горячим хлебом. Замойский, погрузившись в полумрак пущи, несколько раз глубоко вздохнул и пожалел, поскольку Луна сразу же засветила ему в глаза, и замаячили под веками руины римской виллы.
Больше никакой рассеянности сознания! Никаких воспоминаний! Гляди перед собою, гляди под ноги; сознание как струна, сознание как луч лазера.
Он скользил по поверхности впечатлений.
Этот свет листья были крупными, с тонкой, почти прозрачной тканью, и потоки солнца (терминатор не доберется до этого места еще два-три часа) плыли сквозь них словно сквозь фильтры прожекторов, сквозь иллюминированную фольгу; Анжелика и Адам шли в этой зелени, словно в распыленном с небес флуоресцентном газе.
Свет и шумы кора деревьев, кирпично-красная и поросшая фиолетовыми бородавками, вокруг которых кружили насекомые настолько мелкие, что заметить их можно было лишь в рое; кора же непрестанно потрескивала, напрягалась и расслаблялась в медленных, но мощных, дотягивающихся до самых корней судорогах волокон: тршк, тршк, тррррршк! Дерево за деревом, в рассогласованном ритме. Он не помнил, как Джус объясняла морфологию этих растений может, они таким образом дышат? Но впечатление складывалось, будто пуща непрерывно шептала сама себе темные секреты за твоей спиной, а может планы предательского нападения.
Потому когда из-за ближайшего ствола вынырнула квадратная башка животного, оба они, Адам и Анжелика, нервно вздрогнули, почти отскочив, когда ее увидели. Однако Смауг был на месте. Когда хищник (поскольку это был какой-то из видов хищников, абсурдная смесь кенгуру с вепрем и дикобразом) вышел на открытое пространство и, втянув в крупные ноздри воздух, отравленный запахом людей, двинулся к ним быстрой трусцой его моментально окружила сеть сверкающих разрядов. Раздался высокий визг, животное подпрыгнуло почти на два метра. Упало на землю уже мертвым.
Двуворон присел на трупе. Левым клювом принялся с интересом рвать бурую шкуру. Правая голова была расстроена.
Дурррная тварррь!
Анжелика захихикала, и Замойский рассмеялся тоже, разряжая напряженность.
Останки челнока застали врасплох обоих: они внезапно вышли на маленькую просеку, и вот слева от них уже возносился закругленный нос машины, почти белый.
Для Замойского удивление было двойным.
Это не наш, просипел он. Наш сгорел.
Не ваш?
Это тот второй, Митчелла и Финч.
Не понимаю.
Должно быть, они потом прилетели за нами. Мы думали, что они тоже разбились, связи не было. Потому что нас снесло, мы не тут должны были сесть.
А где?
У города. Мы сделали с орбиты полную топографию, и тот город был единственным следом цивилизации на поверхности, а потому Погоди, корпус нашего должен бы находиться где-то где-то там.
Замойский повернулся к челноку.
= Дал бы какую карту, а?
= Слушаюсь.
//присмотрелся к изометрической проекции территории, сконструированной на основании запомненных привойкой пейзажей. Если сами они находятся здесь, а озеро начинается тут
Вглядываясь в OVR-проекцию, Адам двинулся вперед, даже не став оглядываться на Анжелику. Проскочил корни очередного дерева, обошел черный папоротник (действительно ли это был папоротник?) и вот они на месте: остатки челнока, которым прилетели сюда Замойский, Вашингтон, Джус и Монклавье.
Машина на несколько метров воткнулась носом в мягкую почву Нарвы, кренясь на правый борт, вогнав в землю горизонтальный стабилизатор. Со всех сторон ее обрастали деревья, никак не меньше соседних; в выгоревшей скорлупе плодилась зелень.
Адам обходил останки медленно, высматривая следы Мойтля. Но корпус выглядел нетронутым человеческой рукою вот уже века: все отверстия в бортах заросли; в тени левого крыла гнездо каких-то змееподобных червей, вокруг которого Смаугу пришлось ставить электрическую стену, поскольку те густо полезли при одном виде Замойского
Он шел дальше, к дюзам. Вздымающиеся под углом, они целились в заслоненное плотной зеленью небо, он не мог туда заглянуть. Может, если бы на чем-то привстал Заметил рядом большой камень, выплюнутый из земли обломок белой скалы, изрезанный черными и красными венами.
И сразу ассоциации ударили залпом: камень Джус ссора похоронить Вашингтона крест или надпись на скале?
Он быстро отступил, ощущая дразнящие обоняние запахи ночной виллы. Уже собирался развернуться, когда в тени за камнем заметил призванный из воспоминаний силуэт.
Свет! крикнул Смаугу.