Мало кто подписывался на обновления её профиля auriss_ph, где за всё время его существования она не выложила ни одного селфи в самом деле, на свете есть вещи куда более замечательные, чем сосредоточенно заглядывающее в рыбий глаз камеры смартфона, до смешного серьезное лицо.
С появлением цифровой фотографии вечная память стала, наконец, доступной всему человечеству, и если раньше это были просто красивые слова, то теперь она реальность, ошеломляющая, захватывающая дух, внушающая гордость за братьев по разуму, сделавших её возможной Изображение, записанное в двоичном коде, не холст, который может обветшать, подвергнуться нападению вандала или погибнуть во время пожара в музее. Хранящееся на сервере в виде уникальной последовательности нулей и единиц, оно, что бы ни случилось, свежо и ярко стоит лишь вызвать его на экран кликом.
Даже немного страшно осознавать в полной мере как легко и просто мы входим теперь в вечность. Многие помнят, как за считанные часы разлетелась по интернету сделанная в аэропорту Пулково фотография десятимесячной девочки Дарины, погибшей при крушении самолета, выполнявшего рейс Шарм-эль-Шейх Петербург 31 октября 2015 года.
Каждый божий день люди не задумываясь бросают в бездонную копилку общей памяти человечества оторванные куски повседневной жизни селфи, сделанные в бистро, свои отражения в витринах, виды из окон общественного транспорта, детей, домашних животных «Люси», женский скелет, найденный в Эфиопии, позволил полностью восстановить внешний облик австралопитека, вида, жившего на земле больше трёх миллионов лет назад. Мы, в отличие от наших далёких предков, можем не опасаться за сохранность своей истории. Если произойдёт глобальная катастрофа и от нас не останется ничего, кроме, скажем, серверов Google, потомки, если, конечно, сумеют их заново запустить, будут знать о нас практически всё
Информация в интернете распространяется с ужасающей быстротой. Со скоростью мысли. Человек что-то подумал выложил это в сеть не прошло и нескольких секунд кто-то на другом конце света уже это читает, комментирует, делится этим с другими
Единое информационное пространство. То, о чём в середине двадцатого века ещё только робко задумывались писатели-фантасты притворилось в жизнь.
Айрис случайно прочитала заметку про «самого красивого мальчика планеты» Уильяма Франклина Миллера фотографии никому пока не известного школьника из Мельбурна опубликовала в своём Twitter некая японская девочка в течение двух дней снимки как вирус распространились по всему азиатскому сегменту интернета анимешная внешность мальчика, его хрупкость, тонкие точеные черты белого личика, большие выразительные глаза гипнотически действовали на жителей Японии и Китая Франклин Миллер получил больше сотни тысяч подписчиков в Instagram по всему миру, несколько выгодных контрактов и прекрасные перспективы модельной карьеры
Айрис была искренне возмущена этой историей. При просмотре фотографий знаменитого мальчика ей сразу пришло в голову, что в одном только её родном Петербурге десятки, а то и сотни таких «франклинов-миллеров» Другое дело, что их не лайкают, не репостят, не твитят, и вообще ни про одного из них никто не знает, что он есть на свете
Интернет грозная, слепая и совершенно непредсказуемая среда стихия. Люди существа стадные, и, если по чьим-то фото уже стоит больше тысячи «лайков», восемь из десяти, скорее всего, лайкнут тоже. Недаром возник термин «раскрутка», и некоторые ловкачи сейчас весьма успешно зарабатывают тем, что «крутят» в сети товары, блоги, сайты или какие-либо идеи
«Раскрутка» великая вещь. Достаточно внушить что-либо относительно большой группе и это станет приниматься как истина всё большим числом людей. Франклин Миллер далеко не единственный пример баснословной и абсолютно безосновательной популярности во всемирной паутине.
Айрис работала в офисе строительной компании заключала с клиентами договора долевого участия. В получасовой обеденный перерыв выскакивала за фаст-фудом, заказывала «с собой» и, взмокнув, прибегала обратно. «Висела» в интернете. По выходным ходила с подругами в кино или в бар. Иногда под настроение бродила по улицам с фотоаппаратом в поисках прекрасного. Обыкновенная жизнь обыкновенной девушки в большом городе.
С парнем разошлись после диплома. Детей не было. Съехались на втором курсе, доучивались, устраивались, «надо пожить для себя», «надо встать на ноги». Так и не поняли в итоге, встали или нет обнаружили вдруг, что не чувствуют прежней близости, отдалились у каждого своё. Так и разошлись. Тихо. Мирно.
Бабушка Айрис жила в коммуналке на Васильевском острове, и внучка иногда приезжала её проведать. Красная Шапочка. У Айрис в самом деле был малиновый берет. Надев его, она шла сквозь промозглые питерские дни, над бронзовой невской водой, под свинцовыми тучами, мимо серых пыльных фасадов старого города она шла, и берет, точно маяк, освещал путь озябшим хмурым прохожим.
Роскошные отреставрированные фасады офисов и дорогих гостиниц соседствовали с поношенными аварийными домами, в лабиринтах которых рождались, жили и умирали обыкновенные люди. «Город пышный, город бедный.» Петербург всегда таким был, и, наверное, останется. В этом его особенная болезненная роковая прелесть.
В длинном сумрачном коридоре Айрис каждый раз с отвращением проталкивалась сквозь нагромождение чужой одежды и обуви, каких-то старых вещей, которым уже не нашлось места в комнатах, пыльных коробок, сумок, банок с соленьями, санок, лыж, сложенных стопками книг.
Очень разные люди соседствовали с бабушкой Айрис. Пожилой профессор университета, схоронивший жену, который годами ходил в одном и том же засаленном свитере; одинокий некрасивый парень, который всем помогал чинил бытовую технику, затаскивал в комнаты тяжести, собирал упрямую икеевскую мебель; неряшливая пьющая женщина за пятьдесят, которая постоянно жалела «бедненькие мои», подбирала и притаскивала домой бродячих кошек. Некоторые спустя какое-то время убегали обратно, но появлялись новые таким образом количество кошек в квартире с незначительными колебаниями оставалось постоянным. В кухне соседи постоянно натыкались ногами на миски с какой-то бурдой, кошки шныряли по столам и подоконникам в вечных поисках съестного, а когда благодетельница варила своим подопечным рыбные хвосты вонь стояла такая, что невозможно было дышать.
Ещё две комнаты занимали какие-то очень незаметные люди, которые почти никогда не появлялись дома. Один приходил примерно дважды в месяц, всегда не один, причём спутница каждый раз оказывалась новая, закрывался с дамой на пару часов в комнате, а потом пропадал опять. Злые языки говорили, что он женат, и адрес на Васильевском держит за собой исключительно ради возможности предаваться гнусному блуду.
Жильцы последней комнаты постоянно менялись. Одно время там квартировали какие-то весёлые студенты, потом вздорные молодожёны, которые регулярно скандалили, потом ещё кто-то Хозяйка жила в другом месте и Айрис даже не знала, как она выглядит.
Красная Шапочка не забывала навещать свою бабушку. Ещё при подъёме по лестнице в сырой темноте подъезда в голове у девушки начинала звучать песня Сургановой «Весна»:
«В коммунальной квартире Содом и Гоморра»
Была даже некая интрига в том, какие звуки и запахи встретят её на сей раз, какого окраса кошка выбежит навстречу, чтобы ткнуться мордой в мех на сапоге, и кто заселился в последнюю комнату
Айрис нащупала крючок, сняла пальто, втянула носом спертый тёплый воздух. В кухне, по-видимому, готовили котлеты.
Детский смех. Тонкий и чистый, как перезвон бубенчиков лихой тройки в ясную морозную ночь. Новый звук. Ещё один инструмент в оркестре. «Кто-то приехал. Надо бы взглянуть»
В комнате бабушки как всегда всё дышало тленом. Выцветшие обои, кипы старых газет на продавленном диване, на полу, на стульях, непрозрачное от уличной пыли окно. Сама бабушка несколько лет уже перемещалась только в пределах квартиры, громко шаркая стоптанными тапками: у неё прогрессировала болезнь Паркинсона, голова моталась сама собой из стороны в сторону, пальцы левой руки плясали, будто крышка на кипящем супе.
В комнате бабушки как всегда всё дышало тленом. Выцветшие обои, кипы старых газет на продавленном диване, на полу, на стульях, непрозрачное от уличной пыли окно. Сама бабушка несколько лет уже перемещалась только в пределах квартиры, громко шаркая стоптанными тапками: у неё прогрессировала болезнь Паркинсона, голова моталась сама собой из стороны в сторону, пальцы левой руки плясали, будто крышка на кипящем супе.
Айрис приносила бабушке продукты, лекарства, газеты, без которых та жить не могла, иногда помогала старушке помыться или сходить в поликлинику. В другое время пожилую женщину навещала сиделка.
Усадив бабушку в кресло, Айрис накрыла журнальный столик ветхой, но чистой скатертью, выставила вазочки со сластями, протерла от пыли чашки, блюдца, сахарницу и отправилась на кухню ставить чайник.
Так и есть. Новые жильцы. У плиты стояла скорбно сгорбленная женщина среднего возраста в полинявшем пёстром домашнем халате. Два мальчугана лет трёх с моськами, перепачканными чем-то красным, с разных сторон тянули её за кушак. Ещё один ребёнок, по виду первоклассник, сидел за столом, сосредоточенно жуя котлету.
Виктор! Ты где!? Забери их сейчас же! воскликнула вдруг женщина резким, нервным голосом, обратив погасшее усталое лицо к выходу из кухни, у меня же тут кипяток! Виктор!
Ты меня звала, мама? в дверном проеме появился худощавый подросток в застиранной серой толстовке с капюшоном. Он длинно вздохнул и выжидающе прислонился к косяку.
Ну вот что ты встал столбом?! возмутилась женщина, уведи братьев отсюда, пока они ничего на себя не опрокинули! До чего же долго шарики в башке прокручиваются! Живо!
Подросток повернул голову и шагнул вперёд тень от капюшона перестала падать на его лицо и оно всё озарилось светом окна юное, нежное, ослепительное, как первый снег
Айрис так и замерла с пустым заварочным чайником в руке. Вот вам и «франклин-миллер». Явился не запылился.
Кто бы мог подумать? Здесь Среди немытой посуды, облезлых обоев, кошек, запаха дряхлеющих тел и горелых котлет в этой обители нищеты и скорби сошествие ангела
Когда он удалился, таща за руки двоих младших братьев, будто солнце скрылось за тучу в кухне сразу стало пасмурно, тускло. Тот ребёнок, что остался за столом, пока мать не видела, скормил что-то тощему рыжему коту в крупных проплешинах. Где-то вдалеке негромко заиграла не с начала популярная песня.