Роберт привстал на постели. За считанные секунды пот выступил у него на лбу, на висках, на груди, холодный, как осенняя роса. Онемела левая рука. Ощущались мелкие металлические покалывания в ладони вспоминался сеанс акупунктуры, когда несколько лет назад по совету сотрудника Роберт кодировался у восточного знахаря от алкоголизма. Он всё равно не перестал пить, и теперь это казалось забавным.
Телефон с приложением для моментального вызова агента лежал на тумбочке. Правой рукой Роберт потянулся за ним, осторожно, боясь спугнуть жизнь, ящерицу, всё ещё сидящую под камушками его рёбер.
Кнопка была нажата, оставалось ждать. Навалилась слабость будто тело стало жидким и растеклось. Жаль, штора заслоняет часть неба в окне. Роберт уже не сможет встать и сдвинуть её. Очень кстати перед смертью смотреть на звезды. Погода ясная славно. Красивая ночь, величественная. Неподвижная. Вдруг красный пунктир на листе пространства-времени самолет с мерцающими огнями пересек угол окна. И снова неподвижность. Стынь. Созерцание поглотило всё существо Роберта. Он казался сам себе как никогда мудрым и спокойным.
Абсолютная тишина делала квартиру проницаемой для всевидящей души. Роберту чудилось, будто он слышит, как вздыхают во сне в разных комнатах жена, сын, дочь. Живые, теплые, дорогие и бесконечно далёкие. Не только в этот момент, всегда. Неистребимая драма человеческой любви бесценная иллюзия близости двух сознаний, запертых в разных шлемах черепных коробок.
Перед глазами Роберта возникали и исчезали картины прожитой жизни. Первые прикосновения к рукам Маргариты когда ничто в мире не может быть более важным, чем держать эти пальцы, озябшие, гладкие, как сулугуни из холодильника. Пряные вечера с будущей женой: красное вино в стройных бокалах почернело в полумраке подобно камню гранату, они чокаются, сидя под пледом, по телевизору фонит сериал. Рождение сына акушерка выносит его зимой, дыша паром, на крыльцо родильного дома, замотанного, и протягивает Роберту конфету в голубом фантике.
Первый класс. Букет астр заслоняет испуганное лицо мальчика. Новый год в садике у дочери. Белые колготки. Чешки. Картинки замелькали быстрее и быстрее разлетевшиеся фотографии, подхваченные ветром. Роберт перестал успевать фокусировать взгляд на каждой. В дверь позвонили должно быть, приехал агент. В коридоре прошелестели взволнованные шаги. Щелкнул замок. Роберт почувствовал, что он нестерпимо зябнет на том ветру, что уносил куда-то, точно опавшие листья, фотографии-воспоминания.
Агент вошел в комнату и разложил оборудование на прикроватном столике. Подключил к сети питание блока основной памяти и мозговой иглы.
Компания Смертинет предусмотрела возможность обслуживания клиентов на дому. Помереть в родных стенах в среднем обходилось на двадцать процентов дороже.
Агент извлёк из жесткой спортивной сумки металлический термос, открыл его и через воронку стал медленно заливать жидкий азот в резервуар охлаждающего элемента карты.
Сверхпроводящее состояние достигалось в два этапа: сначала систему остужали азотом, и только затем гелием.
Нежный густой пар клубился над термосом и струей. Азот в воронке неистово кипел: шипел, клокотал, подпрыгивал точно нечто живое.
Он очень холодный? спросила жена.
Попробуйте опустить палец.
Но я же его сразу отморожу!
Агент вместо ответа смело погрузил палец в воронку. Вынул и показал изумленной женщине.
Вот видите, ничего не произошло. Это потому, что азот вблизи теплого предмета очень интенсивно начинает испаряться и создается воздушная подушка между кожей и поверхностью жидкости. Ожога не случается.
Роберт уже не дышал, когда последние приготовления были окончены.
Теперь я бы попросил вас всех выйти, сказал агент, опуская мозговую иглу в чехол, похожий на ножны, заполненный жидким гелием. Зрелище не самое приятное.
Дети стояли в дверях растрепанные, бледные, босые. Никто из них не плакал.
Роберт летел сквозь тоннель, ощущая необыкновенную лёгкость. Далеко впереди маячил голубой свет. Нечто, чем теперь стал Роберт, развило такую фантастическую скорость, что в ушах пело. Если они вообще были Уши
Свет в конце тоннеля уносился всё дальше и дальше.
Тоннель слабо изгибался кверху наподобие лыжного трамплина.
Ускорение не вызывало совершенно никакого страха.
Внезапно всё остановилось, пространство обратилось чёрным крепким сухарем. Обрушился треск, хруст. Мир сжался в математическую точку.
Сухарь сломался пополам и вокруг просветлело.
Роберт очнулся на берегу моря. Важные чайки неторопливо прохаживались по пляжу, нисколько не боясь, и искали корм. Он сидел, опираясь на руки; крупные песчинки липли к ладоням, оставляя на них малюсенькие отпечатки-крапинки.
У обветшалого затянутого мхом пирса покачивались деревянные рыбацкие лодки. И никого. Ни одного человека.
Роберт разминал песок в горсти, наслаждаясь его текстурой, гладил гальку, вдыхал сладковатый затхлый запах водорослей. Ещё никогда мир не казался ему настолько ярким, объемным, настоящим.
Он помнил, где видел пляж, сейчас явившийся ему из небытия, но это не имело значения. Теперь пляж был его.
Или?
Роберт принялся всматриваться вдаль. Ему показалось, что он заметил на горизонте силуэт идущей женщины. В легком красном платье, перехваченном на талии кушаком. Она приближалась. Ступала по одной линии, неся изящную чашу зрелых бедер. Свободная юбка как пламя полоскалась на ветру.
Роберт принялся всматриваться вдаль. Ему показалось, что он заметил на горизонте силуэт идущей женщины. В легком красном платье, перехваченном на талии кушаком. Она приближалась. Ступала по одной линии, неся изящную чашу зрелых бедер. Свободная юбка как пламя полоскалась на ветру.
Здравствуй, Роберт, сказала Евдокия, наконец ты пришел.
Она стояла перед ним такая, какой он её запомнил в шестнадцать: загорелая, хрупкая. В руках у неё было яблоко.
Держи, Евдокия протянула ему плод.
Зачем? Я только что умер. Мертвым не нужна еда.
Просто так. Возьми, оно вкусное.
Роберт послушался: едва зубы надорвали тугую глянцевую кожицу, и в рот ему брызнул сладкий прохладный сок, он понял: вкуснее этого яблока он ничего ещё не пробовал.
Ну как? В смертинете все ощущения сильнее. Привыкай!
Но ведь это всё иллюзия? Этого всего нет?
Ты уверен?
Евдокия склонилась, зачерпнула горсть песка и принялась пересыпать его в раскрытую ладонь Роберта. Солнечный свет золотым лезвием вспорол облака. Волна, ударившись об камень, разбилась, окропив робертову брючину и евдокиин красный подол.
Нет ничего более настоящего, чем ты сам.
Стряхнув песок с ладоней, она взяла его за руку и повела вдоль пляжа.
Кричали чайки. Контуры облаков блистали, как тиснение на открытке.
Внезапно пространство на пути идущих деформировалось, надулось пузырем, прогнулось, зарябило, словно поверхность жидкости там, где секунду назад был песок, возникла живописная роща.
Роберт тотчас узнал её. Дживанна! Он мог гулять здесь и с завязанными глазами. Вглубь по извилистой тропинке, еле видной среди кореньев и трав, мимо большой ели, сквозь кусты лещины зелёные орешки на них сейчас детские головки в панамах
В центре поляны большое старое дерево. То самое. Со складчатой, пористой корой Роберт не помнил себя от восторга: некогда нарисованный на бумаге мир обрел плоть! Цветы пахли, жужжали шмели, порхали пестрые лесные бабочки, земля дышала, кора деревьев была сухая, шершавая на ощупь Роберт ходил и трогал деревья, всё ещё не веря.
В плотном теплом воздухе повисло предчувствие дождя.
Евдокия сорвала дикий мак и заложила за ухо. Ало-желтый цветок смотрелся бесподобно в её каштановых волосах.
Роберт трижды обогнул старое дерево. Теперь он мог прочувствовать пальцами каждую вмятинку коры, каждую шишку на месте несбывшегося сучка. Запрокинув голову, он взглянул на небо сквозь вязь раскидистых ветвей. Большое дерево практически не имело листьев. Лишь несколько веток возле самой вершины оставались живыми и зеленели.
Давай посидим, Роберт указал Евдокии на мощный корень он поднимался над землей, точно выгнувший спину кот.
Давай, легко согласилась она, куда нам спешить. У нас не одна вечность впереди.
Из тела корня-кота вырастала и тянулась к солнцу тонюсенькая веточка с единственным листом как грибок.
Евдокия задумчиво кусала травинку.
Посмотри на меня.
Она повернулась, тени ветвей убежали со смуглого лба. В карих глазах мелькнули оранжевые отблески солнца.
Роберт прикоснулся пальцами к её щеке. Осторожно отвел от лица непослушные пряди. И кожа, и волосы, и запах этой женщины всё было таким реальным, сильным, прекрасным
Роберт понял, что такое счастье. Иллюзия, удачно сложившаяся из мгновенных впечатлений. Устойчивый баланс зрительных, слуховых, вкусовых, обонятельных ощущений, вызывающих положительные эмоции.
Мы оба мертвы. Мы электромагнитное поле в микросхемах. И всё, что осталось у нас это память. Я когда-то прикасался к женским волосам. Я гладил женскую кожу. Держал руку женщины. Здесь не ты. И не мои руки. Моё сознание сейчас всего лишь комбинация случайных фрагментов моей же памяти Это абсолютная иллюзия. Собранная из моих прошлых ощущений, возможно, далеко разнесенных во времени и в пространстве. Но каков эффект!
Евдокия молчала. Роберт привлек её к себе для поцелуя. Выпуклая лопатка под тонким ситцем встретила его ладонь.
Он был теперь совершенно счастлив. Правда, для этого ему пришлось умереть.
Конец
Хранитель ангела
рассказ
Айрис
Айрис
Она не называла себя фотографом. Просто с раннего детства Айрис училась останавливать время. Хотя бы ненадолго. На секундочку всего Завороженно замирать, не двигаясь, затаив дыхание, забыв обо всём. И смотреть. Запоминать то, чего раньше не было и больше никогда не будет. Мгновение.
Айрис не раскручивала своё имя, не пыталась вступить в ряды доморощенных студийных и свадебных фотографов, которых развелось в эпоху общедоступности хорошей фототехники великое множество она просто иногда публиковала в своём Instagram удивительные вещи. Нечто, в какой-то момент приковавшее взгляд, показавшееся ей достойным того, чтобы стать бессмертным.
Снежинка в виде правильной шестиконечной звезды на фоне мягкого коричневого ворса перчатки. Упавший лист необыкновенного оттенка. Неповторимый узор воды, застывшей при первых заморозках в мелких трещинках асфальта.