Это, правда? по-прежнему верит не полностью.
Правда. Как и другие сведения, указанные в письме. Только они предназначены для одного Григория Васильевича, убеждаю.
Ладно, давайте. Передам Анне Степановне. Пусть она решает, соглашается и протягивает в щель руку.
Я письмо заклею на всякий случай, информирую ее.
Соглашается. Заклеиваю конверт и вкладываю в руку.
Извините, Вы не назовете свое имя отчество? спрашиваю.
Зачем, проявляет подозрительность.
Если Григорий Васильевич не свяжется с автором письма, то будет ясно из-за кого пострадают люди, пугаю домработницу.
Не собираюсь я ничего скрывать. Письмо отдам, а там пусть хозяева сами решают. Клавдия Андреевна я, обижается.
Убираю ногу, прощаюсь и с облегчением иду к лестнице.
От кого, хоть письмо? Что сказать? спрашивает меня в спину.
Все в письме, отвечаю и сбегаю вниз.
Чувствую, как меня переполняет эйфория: «Я смог! Я сумел!» От восторга хотелось прыгать и орать.
Молодой человек! Вы из какой квартиры? отвлекает меня вопрос, донесшийся сбоку.
А я и забыл от радости, что внизу находится «церберная». Поворачиваю голову к дежурной. Женщина средних лет строго смотрит на меня, надевая очки. Вероятно, дежурная. Должна записывать всех гостей, посещающих квартиры подъезда, время их прихода и ухода.
Я от Карлсона, который живет на крыше, отвечаю и выскакиваю за входную дверь.
Быстро иду вдоль дома и выхожу на оживленную улицу.
«Что будет дежурной за несанкционированный пропуск в охраняемый подъезд неизвестного лица? Что она будет делать? Звонить?» возникают вопросы в голове.
«Если она не дура, то в первую очередь должна пройтись по этажам и проверить, не натворил ли гость ничего непотребного. Обратить особое внимание на квартиру высокопоставленного жильца. Возможно, даже поинтересоваться у домработницы обстановкой. Особенно, если слышала ее голос на лестнице. Убедившись, что все в порядке, я бы забыл об этом происшествии. Как поступит она? Все консьержи в подобных подъездах стучат в охранную службу. Заинтересуются ли в КГБ не прошеным гостем, если дежурная не испугавшись наказания, все же сообщит? Это зависит от того, что ей ответит Клавдия Андреевна», предполагаю развитие событий после моего ухода и пытаюсь спрогнозировать возможные последствия.
«Ладно. Дело сделано и уже от меня ничего теперь не зависит. Надо подумать, есть ли смысл искать чету Радченко? То, что первое письмо дойдет до Романова я уверен на девяносто девять процентов. Значит, есть шанс, что не дойдет. Поэтому, надо подстраховаться и попытаться передать второе письмо», анализирую и принимаю решение, двигаясь в сторону проспекта.
Удивляюсь, замечая справа сине-зеленый купол с полумесяцем и минареты какой-то мечети. Слышал, но никогда не видел мечеть в Ленинграде в советское время.
Есть, как всегда хотелось зверски. Вспомнил из будущего, что как-то в увольнении где-то на Невском зашел в какое-то заведение общественного питания и впервые попробовал суп-харчо. Пусть он был пустой, с жестким и костлявым мясом для невзыскательного советского потребителя, но вкус в памяти остался навсегда эталонным. Сколько потом пробовал в других местах, покупал готовые, сам варил по книжке, но так и не получал того удовольствия.
Расспросив прохожих, на трамвае добрался до Гостиного Двора. О кавказской кухне из прохожих никто не знал. «Нашел, где спрашивать? Здесь из местных пару человека на сотню», насмехаюсь над собой.
Купил в киоске новую карту Ленинграда, вместо оставленной в квартире тети Светы. Не выдержав мук голода, пошел трапезничать в кафе «Север». Пока ждал заказ нашел на карте адрес четы Радченко.
Оценив количество принесенных тарелок, в очередной раз упрекнул себя, что нарушил свой, данный когда-то в будущем себе зарок никогда не ходить по ресторанам, кафе и продуктовым магазинам голодным.
Наталья и Лев жили в двенадцатиэтажном новом доме. Передача письма прошла проще. Тоже пришлось упомянуть о ленинградском маньяке и дать прочитать отрывок из письма. Конверт заклеил и оставил. Надеюсь, что дочка точно передаст мое послание.
Можно выдохнуть! Теперь дело за Романовым. Он должен понять, что мне можно верить. На его месте я бы сначала поинтересовался кто это Соловьев Сергей? Глупостью с его стороны будет, если он запросит информацию обо мне через наши партийные органы. Дураков среди таких нет! Скорее пришлет доверенного человека или нескольких. Я бы послал одного, но кому доверяю полностью. Не должно не быть у него таких. Чем больше посвященных, тем вероятнее утечка. Даже своему человеку я бы всего не сообщил. Потом мне последует приглашение на беседу. Не всплыла бы наша деятельность с иконами. В остальном за мной негативного нет. Обычный советский подросток. Время покажет, верны ли мои умозаключения.
Вечером обрадовал тетю успешным завершением своей миссии и огорчил завтрашним отъездом. Она опять купила чего-то вкусненькое или хотела приготовить, как я понял из ее намеков. Побаловать меня. К тому же она похвасталась на работе, что у нее гостит племянник-песенник, который пишет замечательные песни. Подруги заинтересовались и решили устроить уик-энд завтра вечером у нее на квартире. Даже принести для меня гитару.
Я уже совсем превратилась в старую деву, а ты своим приездом вдохнул в мою жизнь свежую струю. И опять уезжаешь, грустно призналась она и ушла в свою комнату. (Наверное, плакать).
Мне третьего июля необходимо быть в Горкоме комсомола. Потом уезжаю в областной лагерь комсомольского актива на месяц. К августу прояснится ситуация с моими письмами и вероятно, меня вызовут сюда. Так что в середине августа приеду снова, рассказываю о своих планах и успокаиваю, когда она вернулась.
Мы так и поговорили толком. Я совсем ничего о тебе не знаю. Оказывается, ты комсомольский активист вдобавок, удивляется. Приезжай, в августе на весь месяц, даже если тебя не вызовут, предлагает. Спой, еще что-нибудь, просит.
Мне кажется, я понимаю ее. Личная жизнь не сложилась. Детей нет. После сорока лет женский закат. Впереди одинокая старость. Она готова свою материнскую нерастраченную любовь перенести на меня. Но у меня своя жизнь. Жалко ее. Привлекательная женщина ведь еще.
Подумав, пою «Солнце истины» Ж. Бичевской:
Жду тебя напрасно я и в метель и в дождь,
Солнце мое Ясное, скоро ль ты взойдешь?
Душу исцелило бы, заглушило б крик.
Солнце мое милое, покажись на миг.
А я в церковь давно не ходила, вдруг вспомнила тетя и замолчала. Продолжай, пожалуйста, просит.
Исполняю «Все пройдет» Дунаевского и Дербенева:
Вновь о том, что день уходит с Земли,
В час вечерний спой мне,
Этот день, быть может, где-то вдали,
Мы не однажды вспомним.
Вспомним, как прозрачный месяц плывёт
Над ночной прохладой,
Лишь о том, что всё пройдёт,
Вспоминать не надо.
Лишь о том, что всё пройдёт,
Вспоминать не надо.
Всё пройдёт, и печаль, и радость,
Всё пройдёт, так устроен свет.
Всё пройдёт, только верить надо,
Что любовь не проходит, нет.
У тебя когда поезд? интересуется неожиданно.
У тебя когда поезд? интересуется неожиданно.
Не знаю еще. Куплю билеты на ближайший в моем направлении, отвечаю. Не до песен ей сейчас, понимаю. Разбередил ей душу своим неожиданным приездом и внезапным отъездом.
Я ничего твоим родителям не приготовила, спохватывается. Не ожидала, что ты так рано уедешь, оправдывается.
Я завтра пробегусь по магазинам и закуплю все от нас двоих, обещаю улыбаясь.
Я тоже пройдусь с утра, посмотрю чего-нибудь для твоих. Потом провожу тебя на поезд, принимает решение. Пойду чай поставлю. Почаевничаем на ночь глядя, объявляет.
Встает, целует меня в макушку и уходит на кухню.
С утра иду в соседний гастроном. В колбасном отделе два сорта колбасы «Докторская» и «Любительская» и очередь небольшая. Покупатели заказывают у продавщицы колбасы по двести четыреста грамм. Вспоминаю, что мама из Москвы возила целыми батонами. Постеснялся заказать так же. Попросил взвесить по полкило разного сорта и то, показалось, что все посмотрели на меня удивленно или с негодованием. Не смотрел по сторонам. Было стыдно. В бакалее кофе приличного не было. Вернулся снова к мясному отделу и, отстояв небольшую очередь, купил тушку тощей куры.
В отвратительном настроении возвращаюсь в квартиру тети. Вспоминаю, как мы снисходительно или насмешливо относились к деревенским жителям, отоваривающимися в наших магазинах конфетами, макаронами, рыбой и другими доступными продуктами. Когда «выбрасывали» в нашем гастрономе колбасу, типа «рублевой» очередь заполняла половину территории немаленького магазина. Мама отпрашивалась с работы с утра и занимала очередь. После школы мы с некоторыми одноклассниками шли в магазин и вставали вместо родителей. Иной раз стоять приходилось до прихода мамы с работы. Когда подрос с негодованием отказался от этой миссии.
Когда проходили Выборы мама спешила на избирательный участок к открытию. Там в буфете продавали бутерброды с колбасой и другие дефицитные продукты. Покупала до пятнадцати бутербродов. Продукты в буфете избиратели разбирали быстро.
Унизительно жить при таком распределении продуктов. А что делать, если всего на всех не хватает? Когда в начале девяностых поманили народ двумястами сортами колбасы, доступными джинсами и западной аппаратурой, тогда все равнодушно приняли развал страны и отказ от социализма. Если бы либералы девяностых продолжили руководить страной и дальше в следующем веке, то территория России бы осталась не в пределах РСФСР, а сократилась до размера Московского княжества. Осталась бы без нефти, газа, золотого запаса, промышленности и сельского хозяйства, зато с многомиллиардными долгами. На территории бывшего СССР всем распоряжались бы транснациональные корпорации и банки. Надеюсь, что Романов не допустит подобного сценария.
Тетя Света, как и обещала, пошла провожать меня на вокзал. Собрала пакет подарков для родителей и написала маме письмо. По пути несколько раз порывалась мне помочь нести вещи. С билетом повезло. Ближайший поезд в моем направлении отходил через час. Перед вагоном тетя расцеловала меня и в очередной раз вытребовала обещание приехать к ней этим летом. С жалостью смотрел на удаляющуюся женскую фигуру с опущенной головой и поникшими плечами.
В купе я оказался в компании студентов художественного училища. Их небольшая группа ехала на практику. Пленэр как они говорили.