Их даже не преследовал никто.
Хорошо, Микаш отвернулся.
Гед прятался у Лайсве за спиной, боясь скопища людей. С трудом удалось его оттуда достать, чтобы познакомить со всеми. Он не плакал, решив, что плакать ужасно стыдно, но надувал губы и смотрел на всех волчонком. Окружающие посмеивались, переводя взгляды с мальчика на Микаша.
А это кто? лорд Артас указал на Хорхора, который сошёл с козел последним.
В разукрашенных шкурах, вывернутых мехом внутрь, увешанный железными изображениями зверей и птиц смотрелся шаман довольно непривычно, особенно среди одетых в строгие костюмы воинов.
Целитель для Геда. С Арсеном мне было неуютно, Лайсве улыбнулась, показывая, что возражений не потерпит.
Как скажешь. Только пока он у нас на службе, пускай не одевается, как дикий полночьгорский оленевод.
Лайсве не стала распространяться, что он и есть полночьгорский оленевод и вряд ли будет слушаться кого-то, кроме богов и духов. Хорхор сощурился по-лисьи, словно слышал её мысли. На том и порешили.
Глава 11. Его и ничья больше!
1541 г. от заселения Мунгарда, Веломовия, Белоземье, ИльзарВ тот же день лорд Артас оповестил орден, что его зять спас Лайсве от чудища. За это он будет принят в род Веломри и признан наследником Ильзара, раз Вейас от всего отказался. Лайсве написала брату письмо, в котором предупредила об исходящей от одержимых опасности и ещё раз попросила вернуться домой. Но Вейас так и не отозвался.
Вскоре из круга герольдов пришёл ответ, что к ним отправился распорядитель ордена, чтобы утрясти формальности. Нужно было срочно готовить пышное торжество.
Собирались все соседи и знакомые, не меньше, чем на свадьбу. Снова пришлось заниматься подготовкой, уборкой, нарядами, правда, без живота и ощущения, словно живёшь в набитом опилками сне, это оказалось намного приятнее.
Хорхор поддерживал мудрыми советами и наставлениями. Гед боялся оставаться в новом месте, с чужими людьми один, ведь до этого он не бывал в Дольнем мире. Малыш ходил за Лайсве хвостом, но постепенно обвыкался и уже не вздрагивал от каждого шороха. В скором времени он будет бегать по замку так же бесстрашно, как бегал по зачарованному лесу Ирия.
Микаш на людях отмалчивался, а наедине с ним Лайсве удавалось побыть редко. Они лишь обменивались короткими фразами вежливости, ощущая неловкость. Только поздно ночью, когда Лайсве уставшая падала в кровать, Микаш боязливо обнимал её за плечи. Так они лежали до первых петухов.
Распорядитель прибыл накануне празднества и намекнул, что их ждёт приятный сюрприз. Не зря они подготовили такую роскошную церемонию. Распорядитель с лордом Артасом и Лайсве уже обговаривали последние детали, как в зал ворвался рассерженный парикмахер. Манерный и женоподобный беженец из Сальвани вызывал у суровых белоземцев кривые ухмылки.
Я не могу работать с этим медведем! Наймите лучше зверолорда, чтобы хоть немного его укротить! визгливо возмущался он.
Микаш отказался от ваших услуг? нахмурилась Лайсве.
Парикмахер раздражённо фыркнул.
Хорошо, мастер Матейас, она обратилась к сухощавому кастеляну. Проследите, чтобы моему мужу никто не докучал. Я сама помогу ему подготовиться к празднику.
Хорошо, мастер Матейас, она обратилась к сухощавому кастеляну. Проследите, чтобы моему мужу никто не докучал. Я сама помогу ему подготовиться к празднику.
Но Лайсве, ты не прислуга! возмутился лорд Артас.
Это мой муж, и я имею право проводить с ним время и ухаживать так, как я захочу, отрезала она.
Отец оглянулся на распорядителя.
Кодекс этого не порицает, пожал тот плечами.
Спор исчерпал себя. Лайсве оставила Геда на попечение молодой няньке. Та справлялась со своими обязанностями куда хуже, чем старуха Эгле, но никого лучше отыскать не удалось.
Вернувшись в спальню, Лайсве обнаружила мужа стоящим у незанавешенного окна. Он наблюдал, как заходящее солнце опаляло рыжим макушки сосен вдалеке. Как говорят в народе, сколько волка ни корми, он всё в лес смотрит.
Лайсве подошла к разложенному на стуле костюму. Белую парчу расшили тонким узором в виде раскинувших крылья соек. Гербом рода Веломри была горлица, но Лайсве настояла на другой птице. Сойка когда-то служила командирским знаком Микаша и очень много для него значила. Памятная вещь обязана была его смягчить. Рукава украшал серебряный позумент, а на груди сверкали начищенные филигранные фибулы. На примерке Микаш выглядел очень внушительно, ни дать ни взять Архимагистр.
Лайсве мечтательно улыбнулась. Тёплая ладонь легла ей на плечо.
Мне передали, что ты меня искал, она обернулась и заглянула в вечно стылые глаза мужа.
Он облизнул пересохшие губы. Щёки покрывала густая жёсткая щетина, сбоку одна прядка волос была острижена, а остальные свисали неровным спутанным каскадом. Лайсве подтолкнула мужа к стулу. На тумбе рядом стоял таз с тёплой водой, лежало мыло, бритва с ручкой, украшенной перламутровыми вставками, щётка и гребень. Вначале стоило заняться бритьём. Лайсве густо намылила щёки Микаша. Стылые глаза напряжённо следили за ней.
Лайсве принялась брить его, вспоминая, как делала это раньше. Острое лезвие плавно скользило по щеке, собирая щетину. Нужно чуть усилить нажим, чтобы ничего не пропустить, но не настолько, чтобы испортить совершенство.
Закончив, Лайсве коснулась подбородка, показывая, что Микаш должен запрокинуть голову. Вздрогнул кадык, зрачки затопили почти всю радужку. Не доверял ли он? Боялся ли? Ведь Лайсве снова держала его жизнь в своих руках и могла прервать её одним движением бритвы.
Микаш запрокидывал голову так медленно, что почти слышно было, как хрустят позвонки. Лайсве взялась скрести шею ещё бережней, ведь даже от самой мелкой царапины хрупкое равновесие нарушилось бы.
Но всё обошлось. Лайсве сполоснула мыло с лица Микаша и попробовала пальцем, насколько гладкой стала кожа. Искушение оказалось нестерпимым: Лайсве прикоснулась губами к ямочке на подбородке, над которой работала особенно тщательно. Нежный бархат!
Микаш застыл ледяной статуей и перестал дышать. Лайсве помнила, как он реагировал на её ласки в самом начале их отношений. С годами он почти не изменился.
Она налила в таз чистую воду. Вымыв Микашу голову, Лайсве принялась расчёсывать его космы. Над ними тоже пришлось попыхтеть. Она прижимала волосы у корней и распрямляя каждую прядь, чтобы не дёрнуть лишний раз и не причинить боли, но вместе с тем сделать не хуже, чем получилось бы у капризного парикмахера. Завтра такой важный день!
Возилась Лайсве долго. Стемнело, замирали все звуки в замке. Лишь на улице собиралась буря. Накануне было очень душно, а теперь ветер завывал раненой волчицей. Трепетало свечное пламя, тени плясали по рукам и лицу.
Лайсве опустила ножницы, изучая результаты своей работы. В целом смотрелось очень недурно. Завтра с утра ещё нужно будет церемониальную гельерку заплести, и
Прежде чем она успела отреагировать, Микаш ухватил её поперёк талии и усадил себе на колени. Лихорадочные поцелуи стелились по щекам и шее проливным дождём, раскатывалось хриплое дыхание, бередя жаром чувствительную кожу. Ножницы с грохотом упали на пол. С губ слетел томный стон.
Вот так, принцесса, тебе же всегда нравилось, прошептал Микаш, впервые за этот вечер.
Лайсве прижалась лбом к его лбу, впуская в мысли: «Это ты мне всегда нравился, твоё внимание, твои ласки, твоя нежность, твои наливающиеся темнотой глаза, когда ты смотришь на меня с таким голодом. Никого другого я к себе не подпустила бы».
Его хватка ослабла. Лайсве поцеловала распухшие губы.
Стул чудом остался целым. Они ещё долго сидели, тесно прижавшись друг к другу и приходя в себя.
Микаш подхватил Лайсве и отнёс на кровать. Пока он возился со своей одеждой, Лайсве сменила помявшееся платье на ночную сорочку, погружаясь в мечтательные раздумья.
Первая их близость с Эскендерии оказалась безыскусной и дерзкой одновременно, как и всё в их жизни. За эти годы она отвыкла от него, умом понимала, что ему страшно и он жаждет ласки, близости, но оттаять и перестроиться получилось только сегодня, когда Микаш действовал сам. Видимо, и парикмахера выгнал, чтобы Лайсве уделила ему этот вечер. Но как же хорошо, когда он устраивается рядом. Можно прижаться к его боку, положить голову на его грудь и обводить пальцами тёмные ореолы его сосков, а низ её спины будет нежно гладить его рука.
За окном сверкали молнии, громы сотрясали стены так, что с них сыпалась пыль и штукатурка. Вода хлестала тугими потоками, словно хотела затопить весь мир. Хищный ветер молотил косыми струями в дребезжащие стёкла, рвались к небу тёмные силуэты деревьев за окном. Лайсве и забыла, как здесь страшно бывает во время грозы.
Помнишь, как мы были счастливы в Эскендерии? Давай всё вернём! заговорил Микаш воодушевлённо.
Сейчас я куда счастливее, чем была там. И счастливой меня сделал ты. Так почему же ты сам не счастлив?
Микаш фыркнул и напрягся. Как же сложно, гораздо сложнее, чем когда он возвращался чужим из походов. Между ними будто образовалась непреодолимая пропасть.
Как раньше уже не будет: мы изменились, обстоятельства изменились, сказала Лайсве.
Жалеешь, что вышла за меня?
Микаш принялся целовать её щёки и шею, стягивая сорочку с груди.
Мама! донёсся сквозь шум дождя и грохот крови в ушах птичий голосок.
Лайсве оттолкнула Микаша и суматошно натянула сорочку повыше. Они не заперли дверь! Почему эта ни на что не годная нянька не уследила за ребёнком?!
Что случилось? Лайсве развернулась лицом к Геду.
На нём была расшитая красными оберегами рубашка. Руки прижимали к груди засаленного, набитого соломой тряпичного зайца. Старую игрушку так и не удалось заменить на новую, дорогую, которых ему надарили целую прорву после возвращения в Ильзар. Глаза Геда округлились и грозили вылезти на лоб.
Мне стлас-с-сно! захныкал он.
Молния озарила комнату, гром звякнул по окнам. Малыш сжался в комок и задрожал. Он никогда не видел грозу!
Лайсве подскочила с кровати и подхватила его на руки.
Не бойся, всё пройдёт. Я с тобой!
Гед всхлипывал, больно цепляясь за её плечи.
Микаш хмуро щурился, откинув с груди одеяло:
Оставь! Твоё сюсюканье делает его слабаком. Он должен сам справляться со своими страхами.
Но он же ещё совсем маленький! заспорила Лайсве. Я побуду с ним. Извини!
Микаш раздосадовано вздохнул и отвернулся. Она поспешила за дверь, пока он не напугал Геда ещё больше. У отца с сыном пока не получалось найти общий язык, они старались даже взглядами не пересекаться, хотя Гед иногда делал робкие попытки показать ему свои игрушки или что-то рассказать.