Сиську-то небось хочется? продолжала свой монолог Василиса.
Директору за дверью уж точно хотелось сиську, но и он помалкивал и никак не обнаруживал своего присутствия.
Директору за дверью уж точно хотелось сиську, но и он помалкивал и никак не обнаруживал своего присутствия.
Сиська мягкая, тугая, да не про тебя, дразнила Василиса. Не то малыша, не то директора.
«Неужто догадывается баба? пугался директор. Нет, не может она догадываться. Совпадение это. Случайность».
А у твоей мамки-стервозы сиськи полные. Болят, поди. Она их перевязывает, а молоко все прибывает, злорадствовала няня. А ты, бедолага, на скудной смеси растешь. Да уж я тебя не оставлю. Выхожу. Еще таким молодцом станешь любо-дорого посмотреть.
Малыш продолжал пялиться и не думал засыпать.
Странный ты, однако. В твоем возрасте спать положено, а ты глядишь. Может, доктору рассказать? И расскажу, пожалуй.
Но малыш не хотел, чтобы на него жаловались доктору, и в срочном порядке засыпал.
А Василиса все продолжала сидеть, чтоб не потревожить любимца, чтобы дать ему время уйти в сон поглубже. И только потом аккуратно перекладывала его в люльку и шла заниматься делами.
То есть не шла, а летела. На радость директору. И стенам, и бутылкам, и пеленкам всему, до чего касалась и на что бросала глаз.
Как новенький? спрашивал по телефону Филантроп.
Как на дрожжах подрастает, подобострастно отвечал директор. И накормлен, и ухожен, и обласкан.
Хорошо, лаконично ответствовал Филантроп и бросал трубку.
И этому он, что ли, особо приглянулся? удивлялся директор. Надо же, какая персональная забота! А что в нем такого-то, в сморчке этом? Ну чего такого?
Может быть, если бы директорова мать держала его на руках так же долго, как это нынче делала с подкидышем Василиса, ему бы легче было найти ответы на свои вопросы. Но увы, его мать и в подметки не годилась рыжей няне.
Хотя бы уже потому, что пока директор внимал коротким гудкам, пришедшим на смену быстро законченному разговору, Василиса пела малышу колыбельную. Что-то вроде такого:
Мячик я куплю тебе, резиновый, цветной.
И пойдем гулять с тобой по травке луговой.
Завтра воскресенье,
Завтра день весенний
На этом Василиса прерывалась, как прерывалась всегда, потому что дальше слов не знала.
Но ее врожденная потребность в гармонии требовала завершения текста, пусть даже не в рифму и не в такт. Поэтому она вздыхала и заканчивала свое сольное выступление чем-нибудь эдаким:
Ох вы детки мои горемычные!
Горемычные в ответ только посапывали.
Летучая Василиса была очень хорошей девушкой.
После перевода детишек из ясельной группы в младшую детсадовскую она часто наведывалась туда и разузнавала об их житье-бытье.
Только не все ее груднички попадали в садик и не все там задерживались надолго. Потому что многих усыновляли бездетные пары. Об этом Филантроп заботился особо и самозабвенно.
Это ж кому чужие-то нужны? спрашивала Василису подруга.
Кто сам родить не может.
Ну и хорошо. Живи наслаждайся. Зачем на чужих здоровье тратить?
Детей любят, стало быть.
Не понимаю.
А я понимаю. Я бы и сама одного усыновила. Сладкий уж очень, глазастенький такой!
Ну вот еще! фыркала подруга. Тебе-то зачем? Сама еще и не жила. Порезвись сначала, потом замуж выйди, потом о ребенке думать будешь.
А я уж этого полюбила! Хороший он такой, особенный!
Особенный в это время попискивал и дожидался Василисиной смены. Потому что другие няни его явно устраивали гораздо меньше.
Он словно чует тебя, удивлялась ночная дежурная, приветствуя Василису. Вот только три минуты назад плакал, а как заслышал твои шаги, успокоился, и слёз словно и не бывало.
Да? наклонялась над кроваткой любимца Василиса. Меня ждал, сердечный? Меня хотел?
Ыыы, отвечал новенький.
Да он понимает! всплескивала руками ночная дежурная.
Конечно, понимает! Он у меня смышленый! Он у меня академиком будет, нобелевским лауреатом!
Малыш вроде бы не возражал.
Глава 8. 2027 год
Кирочка сделала горячее какао с молоком.
Наверное, это было как-то совсем по-детски и соответствовало ее новому статусу и наконец-то достигнутому возрасту куда меньше, чем кофе, который пили остальные.
«Ну и пусть! сказала она в ответ на критику какой-то другой, внутренней Кирочки. Зато так вкуснее!»
Сегодня был очень напряженный день последний перед стартом этого странного шоу, в подготовку которого они вложили столько сил и нервов.
Студия уже сверкала, как конфетная обертка, и провожала гулким отзвуком каждый Кирочкин шаг.
«Ничего, скоро тебя заполнит толпа и ты потеряешь свой собственный голос, говорила ей Кирочка, поеживаясь от присутствия этого невидимого, но оттого не менее навязчивого попутчика, который шел по пятам. Это просто резонанс, который съедят крикливые потные зрители».
Смешная Кирочка. Кого она вздумала поучать?
Студия не кажется ни испуганной, ни даже хотя бы обеспокоенной. Она слишком торжественна, слишком предвкушает завтрашний триумф, чтобы поддаться провокациям этой маленькой щуплой девушки.
А девушка почему-то не радуется завтрашнему дню. И это после того, что сама так старалась, чтобы все получилось на высшем уровне!
Сегодня она распечатала готовый сценарий будущего действа, скрепила копии и разложила по цветным папкам: для режиссера, для продюсера, для ведущего, для техников, для Да для кого только нет!
И строчки с аккуратных белых листов уже словно впечатались в ее собственный мозг, так что ей даже не надо подглядывать в сценарную шпаргалку. Она и так точно знает, что за чем, кто за кем.
Так почему же ей не хочется, чтобы завтра наступило? Почему боязно? Почему жутко от одной мысли о загадочном кудеснике, для которого приготовлен сверкающий подиум и роскошный трон?
Она ведь так мечтала попасть на телевидение, так ждала своей первой программы. А теперь завидует одноклассницам, которые стажируются не здесь, в этом задекорированном мишурой мирке, а в продуктовых магазинах и конструкторских бюро.
И в голове у нее только одно: горячее какао и пушистые тапочки, в которых хорошо бы утонуть ногам, гудящим и ноющим в знак протеста против высоких платформ.
Клара, поправляя перед зеркалом свою сложную прическу, дала ей сегодня последние наставления. Среди них было и требование проверить ручки трона.
Оказывается, в них сделаны маленькие полые ящики с задвижными крышками. Так что снаружи и не заметишь, и не распознаешь. А ей теперь предстояло убедиться, что открываются они легко и бесшумно. И закрываются тоже.
А зачем это? удивилась Кирочка.
Их учитель сердечник и астматик. Говорят, что во время сеансов может плохо себя почувствовать. В ящиках будут лежать лекарства и аэрозоли на всякий случай. Чтобы он мог ими воспользоваться, не прерывая шоу. Мы же, если что, камеры переключим, чтобы его не смущать.
Странно как-то, поморщилась Кирочка. Целитель, а себя исцелить не может.
Не может, не желает Это не наше с тобой дело. Кто знает, вдруг, помогая другим, он берет их боль на себя, жертвует собой.
Но
Нам это неважно. Нам важен рейтинг и приток рекламодателей. Да и сам заказчик нам неплохо платит. Так что делай, что тебе велят, и не задавай лишних вопросов.
Кирочка больше и не задавала. Проверила хитрую систему ящиков, убедилась, что все в порядке, засунула пальчики в проделанные в позолоченных ручках трона пустоты.
И все-таки это было странно. И неприятно. И ее настроение совсем испортилось. Так что стало очевидно: она заслужила немного какао и пару карамелек для полного счастья.
И вот она уже дома, и пьет этот обжигающий губы напиток, и дует на него, как маленькая, и сосет конфетку.
А за окном темно и тихо. А за другими окнами дышат другие люди.
Добрые и злые.
Здоровые, больные и ждущие исцеления.
И кудесник тоже там, среди них. Готовится к выступлению. Примеряет костюм. Глотает успокоительное.
Или наоборот: крепко спит и ни о чем не беспокоится. Потому что уверен в себе. Потому что знает, что одним движением руки, одним мановением пальца может изменить судьбу другого человека и повергнуть уверовавшего к своим ногам.
«И зачем только тот парень нам все это сказал? думает Кирочка. С тех пор мне никак не успокоиться. Так и вижу этого страшного человека. И толпу, распростертую ниц».
Наверное, это все потому, что у парня лицо в тот момент было такое отрешенное, такое полное веры и (ну да чего скрывать?) безумия.
Кирочка до сих пор никогда не видела подобных лиц.
Может быть, только однажды, еще в глубоком детстве Да, там была старуха с похожим лицом.
И Кирочка вспоминает, как мама купила ей надувного резинового зайца для плавания. И на резине было легкое напыление. Что-то такое под замшу, чтобы создать иллюзию мягкой шкурки. И она стояла на улице возле дома и ждала маму, которая накладывала последние штрихи косметики перед выходом на пляж (зачем, кстати, перед купанием краситься?), и держала зайчика под мышкой. А тут и подошла эта старуха.
Откуда она взялась? Может, соседкой была. Может, просто мимо проходила. Неважно. Зато, по всей видимости, она была подслеповатой и не разглядела как следует, что именно Кирочка держала в руках. И начала кричать на Кирочку:
Зачем ты мучаешь котенка? Отпусти его, проклятая! Отпусти! Иначе гореть тебе в вечном пламени. И будут мучать тебя до скончания веков!
Вечно! Вечно!
И глаза у старухи узкие, слегка затуманенные гноем излучали жуткую ненависть. И веру. Искреннюю веру. Такую же, как у того парня. Хотя он совсем не казался злым, а даже наоборот. И все-таки было между ними что-то общее.
Вот поэтому, наверное, Кирочка и боится. И сосет конфетку, а на глазах слезы. И не хочется ей завтра идти на работу. И видеть, как кудесник простирает пальцы над головой какого-нибудь увечного и, словно гвоздь плоскогубцами, вытаскивает из него привычное тому страдание. А сам задыхается, и хватается за сердце, и ищет еще совсем недавно полными силы и жизни пальцами аэрозоль, и прыскает, но не успевает вдохнуть и падает в обморок. Прямо к Кирочкиным ногам, которые сейчас пока в безопасности, обутые в мягкие тапочки с пухом.
Дастин сказал ей днем, что она настоящий и большой молодец. Потому что отлично справляется и ухитряется не особо раздражать эту мымру Клару.
Клара как раз тогда продефилировала мимо, и Дастин хитро подмигнул, косясь в сторону ее увенчанной сложной волосяной конструкцией фигуры.