Все это время сын молчал, а отец напряженно кивал.
Нет, это решительно, решительно невозможно!
Но это правда! не выдержал слепой. Вы так говорите, как будто не верите мне. Но я это видел! Клянусь, что видел!
Не то чтобы я не верил, мягко ответил доктор. Но согласитесь, что вы можете просто заблуждаться. У вас ведь нет опыта зрячей жизни. Вы просто могли перепутать. Тем более со сна.
Я не мог перепутать! упрямо заявил сын. Я видел то, что видел. Людей в масках, прожектор, шприц в поддоне. Это была операционная.
Ну откуда вы знаете, что это была операционная? В кино видели?
Не смейте иронизировать, возмутился отец.
Простите, понизил голос доктор. Я действительно погорячился. И все-таки, откуда он знает, что это было?
Я ему сказал, ответил отец. Он описал мне подробности сна. Так ярко, так живо. Я сразу понял, что он видел операционную. У меня нет в этом ни малейшего сомнения.
Хм только и ответил врач. В таком случае я решительно не понимаю, что здесь происходит. Это антинаучно. Совершенно антинаучно.
И тогда отец решился высказать робкое, но уже с полчаса, с момента увиденного на стене клиники лика, настойчиво стучавшееся в мозг предположение:
Может быть, это чудо?
Чудо? переспросил доктор. Простите, я врач и могу опираться только на известные медицине факты. Если вы желаете говорить о чудесах, думаю, вам надо поискать для этого другое место и другого собеседника.
Но, может быть, вы хотя бы можете проверить, посмотреть, закапать ему в глаза? Вдруг что-то изменилось?
Мы сделаем все проверки. Но я бы не советовал вам рассчитывать на какие-то сногсшибательные результаты.
И он дал команду сестре, которая тут же устремилась расчехлять аппараты и извлекать из ящика бутылочки.
Подождите в коридоре, сказал доктор отцу. Когда мы закончим, я вас позову.
Отец покорно вышел и сел на прежнее место.
Напротив сочился страданием одинокий, вырванный из фрески глаз.
Он словно спрашивал разгадавшего его тайну человека: «Ты тоже не веришь? Или готов попробовать?»
«Бред, бред!» сказал про себя отец и даже потряс головой, чтобы изгнать из воображения прилипчивый образ.
А за той самой стенкой, с которой взирал глаз убитого проповедника, исследовались другие, никогда прежде не ведавшие красок глаза. Тоже карие. Тоже часто полные печали.
Глава 12. 2001 год
Поутру Василиса, как всегда, сразу бросилась к кроватке любимчика.
Только вот ужас его на привычном месте не оказалось.
Где? взвыла Василиса. Где он?
Забрали, сказала ночная дежурная няня.
Как забрали? Куда забрали? Кто забрал?
Пришли какие-то люди поутру. С директором вместе. И забрали.
Нееет! еще громче заголосила Василиса. Родненький мой! Куда, куда дели?
Я-то откуда знаю? попятилась ночная дежурная. Да и чего ты так убиваешься? Должно быть, усыновили. Хорошо ему теперь будет. Дом, семья, свои игрушки. Кашка манная.
А моя, моя-то каша чем плоха была? с остервенением ощерилась Василиса.
Да ты ж, поди, не мать ему, а нянька. Как я да как другие. Начальству виднее. Чего тебе выть теперь?
Отдайте, отдааайте! не унималась Василиса. И похожа она была сейчас не на летучую волшебницу, а на ведьму, на фурию, на разъяренную рыжую медведицу, которая вцепится в горло и живым не отпустит.
Господь с тобой! Позову-ка я лучше директора, сказала ночная дежурная няня и нырнула за дверь.
Директор уже был наготове.
Ты, красавица, не переживай, по-отечески утешил он Василису, усадив за стол в своем солидном кабинете. Мальчонку твоего мы очень славно пристроили. Приличная семья, оба родителя работают, хорошо образованные. Будут они его баловать, выведут в люди.
Отдайте! прохрипела Василиса.
Да ты с ума, что ли, совсем сошла? ужаснулся директор. Кто тебе его отдаст? У него теперь мамка с папкой появились. А ты иди другим попы подмывай, вместо того чтобы истерики устраивать.
Отдайте! повторила Василиса. Он мой, мой. Вы не имели права. Не предупредили, не сказали. Да я сама, сама хотела.
Чего это ты хотела?
Усыновить его, вот чего.
Усыновить! аж прыснул директор. Да кто ж тебе дал бы? Ты безмужняя, без образования. Да по закону ты просто не имеешь права.
Это я-то не имею?! заверещала няня. Кто лучше меня за детьми-то может ходить? Кто? И он же с первых дней у меня на руках подрастал. Он меня любил!
Чего это ты хотела?
Усыновить его, вот чего.
Усыновить! аж прыснул директор. Да кто ж тебе дал бы? Ты безмужняя, без образования. Да по закону ты просто не имеешь права.
Это я-то не имею?! заверещала няня. Кто лучше меня за детьми-то может ходить? Кто? И он же с первых дней у меня на руках подрастал. Он меня любил!
Любил! передразнил директор. Скажешь тоже, любил. Он еще понимать-то ничего толком не понимает. Ему бутылка да попа сухая вот и вся любовь.
«Вот я тебя люблю!» хотел добавить директор, но удержался. А Василиса хрипела как раненый зверь.
Хоть скажите, куда увезли, кому отдали? умоляла она. Я бы поехала, посмотрела, как он там, хоть одним глазочком!
Совсем спятила девка, развел руками директор. Это ж государственная тайна. Разглашению не подлежит.
А ты знаешь, где он? посмотрела она хищно, внезапно переходя на ты.
Я знаю, поежился директор. А тебе знать не положено. Запрещено.
Скажи мне! Скажи по-хорошему!
Да ты чегой-то? Угрожаешь мне, что ли?
Словно подтверждая его мрачную догадку, Василиса взлетела со стула и бросилась запирать дверь кабинета изнутри.
Чур тебя! замахал руками директор, глубже вжимаясь в кресло и хватая со стола в целях самообороны массивное, подаренное ему за какие-то заслуги перед обществом пресс-папье.
Василиса же неумолимо надвигалась с сомнамбулическим выражением лица.
Скажи мне, где он, шепнула она прямо директору в лицо, чуть не обжигая кожу своим горячим дыханием.
Да не могу, ненормальная! Нельзя. По циркуляру не положено.
Скажи. Что угодно для тебя сделаю.
И, как безумная, она принялась лобызать его в крупный нос, в лысину, в подбородок, по которому лишь двадцать минут назад стекали струйки жирного супа, которые он всасывал обратно и не подозревал, что ждет его вскоре после завтрака.
Отпусти, взмолился он, теряя самообладание и ответно впиваясь губами в Василисин сочный рот.
Не пущу. Умучаю. Залюблю. Только скажи. Скажешь, что ли?
Ска-жу, прошелестел директор по слогам, не в силах удерживать дыхание.
А она уже расстегивала ему штаны и взлетала над ним. Как по волшебству, как на троне из благоговейно сгустившегося воздуха.
Только уж не обмани, скажи, голубчик, ворковала она.
Не обману.
Дай, дай адрес сейчас, напиши вот на бумажке.
Да вот он, еле дотягиваясь до ящика, стонал директор. Вот дело. Все оформлено честь по чести.
Давай сюда!
И вот уже Василиса вырывает у него из рук тонкую папку и засовывает под мышку, прямо под халат. И грудь ее вываливается наружу. И директор присасывается к ней, как младенец, жаждущий молока и жизни.
Люблю тебя! кричит он.
А Василиса спешит покончить с этим делом и убежать. Оправиться, умыться и броситься вдогонку за своим сокровищем.
Присмотри пока за детьми, кричит она совсем уже растерявшейся ночной дежурной. Я тебе из своих доплачу.
А наверху, в кабинете еще стоит туман, сотканный из ее дыхания и волшебного ее аромата.
«До приступа ж, почти до сердечного приступа довела ненасытная баба, приходит в себя директор, разминая жирную грудь. Однако ж сладко. Хорошо-то как!»
И только потом на смену последним хлопьям недавнего удовольствия приходят здравый рассудок и страх.
«Это что ж я натворил? За это меня по головке-то не погладят!»
И директор ходит по кабинету, как зверь по разоренному логову.
«Что делать? Что делать?» вопрошает он постылое пространство.
«Думай, думай!» велит он сам себе.
И привычный к начальственной службе мозг тут же включается, приходит на помощь, находит выход.
Директор бросается к телефону.
Слушаю, брякает бас на другой стороне линии.
Беда, говорит директор. Нянька наша выкрала папку с документами из моего кабинета.
Подробности, коротко приказывает Филантроп.
И директор рассказывает, в соплях и красках, как Василиса полюбила малого, как ходила за ним, словно за своим дитем, и как он видел ее выбегавшую из кабинета, растрепанную и с горящими глазами.
Должно быть, подкараулила, когда я отлучался по нужде. А я ящик открыл и вижу, что бумаг на месте нету. А только что были.
Ясно, говорит Филантроп и бросает трубку.
Поверил, выдыхает директор, вытирая вспотевшую от перипетий сегодняшнего утра лысину.
Он наливает из графина воды, пьет и садится за стол, уставившись в пространство и стараясь не думать о том, что будет дальше.
А Василиса уже в пути. Уже направляется по адресу.
Вот же он, этот дом, прямо через дорогу.
Василиса улыбается. Она не думает о том, как позвонит в дверь, что скажет. Она не боится реакции новоявленных малышовых родителей. Она просто хочет увидеть его, прижать к груди, чмокнуть в пухлые, на ее смесях взошедшие щечки.
И она бежит к заветному дому. И не видит, не слышит машины, которая резко срывается с места, как будто бы неслучайно, как будто бы ждала именно ее.
Задавили! Батюшки-светы! Девку задавили! кричит какая-то бабка в ботах, как раз вышедшая покормить кошек.
Какой марки была машина? Какого цвета? спросят ее потом на следствии.
Да я разве ж в этом разбираюсь? возмутится она. Кажись, темненькая такая. И стекла темненькие.
Висяк! подведет итоги следователь и передаст дело в архив.
Глава 13. 2027 год
Как и каждое утро, сегодня Клара тоже готовилась к волшебству.
Волшебство заключалось в ее фантасмагорическом на зависть любому биологическому виду! преображении из серой пижамной моли в яркое хищное млекопитающее.
На преображение требовалось около часа, но Кларин будильник был уведомлен об этом заранее, так что она не торопилась.
Пока набиралась ванна и варился кофе, Клара выстраивала в голове скелет сегодняшнего дня. Он получался ладным и совсем не скрипучим, потому что каждая деталь была продумана заранее и идеально соответствовала остальным.
В этом, собственно, и заключалась тайна высокого Клариного профессионализма все схватывать, все учитывать, все подстраивать, все использовать, все предусматривать, все контролировать, все
Этот рецепт мог некоторым образом варьироваться и менять ингредиенты в зависимости от Клариного настроения. Поэтому, наливая в ванну пену с ароматом экзотических цветов, она задумалась над очередным удлинением выработанной формулы.