Наконец мои сапоги были готовы свежепрошиты и пробиты, и я поспешил надеть их. К чести мастера надо признать, что они верой и правдой прослужили мне еще несколько месяцев.
Собираясь уходить, я протянул мастеру руку. Все обступили меня и по-русски произнесли приветственные слова. Уже на улице мне бросилось в глаза, что вся семья столпилась у окна и стала наблюдать за мной из-за потрескавшихся и заклеенных во многих местах оконных стекол.
«Вряд ли эти люди обрадовались столь неожиданному визиту немецкого солдата, однако он не мог не вызвать у них хоть каких-нибудь чувств», подумалось мне тогда, так как из головы не выходило выражение глубокого безразличия на их лицах.
Перед нашей дивизией была поставлена задача выйти юго-восточнее Смоленска к железнодорожному узлу Ельня. Рядом с нами шел пехотный полк «Гроссдойчланд», который являлся элитной воинской частью германских сухопутных войск. Мы продвигались вперед, почти не встречая сопротивления, и нам казалось, что длинный путь на Восток свободен, а главные силы советской армии полностью разбиты. Все были уверены, что эта война окажется такой же молниеносной, как и другие военные походы.
Меньше чем через три недели в середине июля мы взяли городок под названием Ельня и сверх того, нанеся удар, создали плацдарм радиусом примерно восемь километров. Моему дивизиону было приказано занять позиции в крайней восточной точке по центру выступа фронта, в то время как большинство немецких частей находилось еще далеко позади.
Первые несколько дней прошли относительно спокойно. Русские, правда, пытались атаковать в нескольких местах, но безуспешно. В штабе полка, который мне часто доводилось посещать по служебным делам, стало известно содержание радиограммы противника о том, что Сталин поручил командовать советскими войсками под Ельней маршалу Тимошенко[51]. Ему было приказано уничтожить элитные немецкие войска, а именно дивизию СС «Райх» и полк «Гроссдойч-ланд», «этих гитлеровских собак», как значилось в радиограмме. О том, какие силы были выделены для решения данной задачи, мы узнали уже в самые ближайшие дни, на себе почувствовав, что это были не пустые слова.
В один не самый лучший день по нашим позициям, оборудованным для круговой обороны, обрушился невиданный по силе шквал артиллерийского огня. Беспрерывный огонь, скорее всего, велся орудиями корпуса тяжелой артиллерии[52]. Мы стали закапываться в землю еще глубже, оставив машины в небольшом укрытии на обратном склоне высоты, находившемся рядом с огневыми позициями моего дивизиона. Окопы и блиндажи были отрыты на два метра в глубину и почти по всей длине перекрыты бревнами, которые укладывались друг на друга крестом в несколько слоев и пересыпались землей.
Каждый день приносил с собой новые, становившиеся все более ожесточенными атаки русских. По нашим позициям велся непрерывный артиллерийский огонь, противнику постоянно удавалось немного вклиниваться в нашу оборону, и положение приходилось восстанавливать в ходе кровопролитных контратак. Обе стороны бились с неслыханным ожесточением, не добиваясь существенного успеха. Но судьба приготовила для нас еще один сюрприз в один из дней русские бросили в атаку новые танки, которые раньше нам видеть не приходилось. Это были ставшие потом известными на весь мир Т-34.
Наши тогдашние противотанковые пушки оказались перед этими стальными махинами бессильными, и нам с большим трудом удавалось остановить сопровождавшую их пехоту. Но танки прорывались. Тогда речь еще не шла о массовом применении этих боевых машин, но и атаки двадцати тридцати танков нам хватало вполне. Позади переднего края обороны то и дело слышались сигналы «танковой тревоги».
На засеянных рожью полях, раскинувшихся вокруг холма на нашем плацдарме, то тут, то там возникали серого цвета солдаты, а над посевами возвышались танковые башни, водя длинными стволами своих пушек то влево, то вправо и стреляя по всему, что представлялось им целью. Позади этих чудовищ выскакивали наши солдаты с «коктейлями Молотова» в руках стеклянной бутылкой бензина, заткнутой пробкой, через которую был продернут хлопчатобумажный лоскут ткани. Перед броском этот лоскут поджигался, бутылка разбивалась о горячую бронеплиту, прикрывавшую мотор танка, и вскоре огонь охватывал всю машину.
Можно только представить себе эту потрясающую картину, когда солдат в рубашке с закатанными рукавами и с одной бутылкой в руках преследовал танк. Как ни странно, пусть не сразу, а спустя несколько часов, но эти чудовища всегда удавалось обезвреживать. Причем солдаты поднимались на них не только с бутылкой, но и с ручными гранатами и даже пистолетами. Меткий бросок гранаты в дуло стального колосса или в приоткрытый люк на башне все же принуждал экипаж к сдаче.
Командный пункт нашего дивизиона находился на восточной окраине Ельни, подготовленной к круговой обороне, на вершине небольшого холма, частично занятого полями с рожью. Пути подъезда к нему могли просматриваться противником, поэтому целесообразно было либо сделать небольшой крюк, либо пройти последний километр пешком. Русские артиллерийские наблюдатели повсюду имели отлично подготовленные позиции и реагировали на каждое движение. Иногда часть из них вместе с рациями прокрадывалась ночью через наши передовые позиции и оборудовала хорошо замаскированные наблюдательные пункты внутри плацдарма. Даже шлейфа пыли от мотоцикла было достаточно, чтобы немедленно вызвать по этому месту огонь.
Мне кажется, что тогда все мы медленно, но уверенно начинали покрываться грязью. Вода ценилась на вес золота, и наши полевые кухни были вынуждены каждую ночь отправляться далеко в тыл, чтобы раздобыть воду для приготовления пищи. О том, чтобы помыться, не говоря уже о стирке, и речи не было. К моей несказанной радости, рядом с моим блиндажом в глубокой глиняной яме собралось немного воды. Эту лужу я использовал для того, чтобы помыться. Но воды в ней хватило только на один раз. Для чистки зубов и бритья приходилось жертвовать утренней чашечкой кофе. Все же остальное откладывалось до лучших времен.
Мне кажется, что тогда все мы медленно, но уверенно начинали покрываться грязью. Вода ценилась на вес золота, и наши полевые кухни были вынуждены каждую ночь отправляться далеко в тыл, чтобы раздобыть воду для приготовления пищи. О том, чтобы помыться, не говоря уже о стирке, и речи не было. К моей несказанной радости, рядом с моим блиндажом в глубокой глиняной яме собралось немного воды. Эту лужу я использовал для того, чтобы помыться. Но воды в ней хватило только на один раз. Для чистки зубов и бритья приходилось жертвовать утренней чашечкой кофе. Все же остальное откладывалось до лучших времен.
Через четырнадцать дней, то есть к началу августа, потери нашей дивизии стали настолько большими, что потребовался отход в тыл для пополнения ее личным составом и отдыха. Ночью нас сменили две свежие дивизии, и мы направились на запад, радуясь предстоящим дням заслуженного отдыха. Но наша радость оказалась преждевременной нам не дали уйти далеко. Вскоре поступил новый приказ, согласно которому дивизии срочно предписывалось обеспечить защиту северных флангов и занять позиции вдоль автострады, шедшей на Ельню. С севера ожидалось наступление крупных сил противника, и их надлежало перехватить.
Наши мечты об отдыхе развеялись как дым, и мы отправились занимать новые позиции. Местность там была менее пригодной для организации обороны холмы покрывали большие полосы леса, и именно здесь нам довелось познакомиться с новой тактикой ведения русскими ночного боя. Противник просачивался мелкими группами в глубину нашей обороны, собирался там и внезапно атаковал ночной лагерь какой-нибудь части. Почти каждую ночь нас поднимали по тревоге, а командные пункты приходилось охранять усиленными патрулями.
Здесь в полной мере проявилась самобытность русских солдат. Во время этих ночных нападений они передвигались так же уверенно, как днем, сражались упорно и яростно, используя всевозможные хитрости. В конечном счете их просто невозможно было захватить, поскольку с наступлением светлого времени суток они скрывались в лесах, которые в силу этого постоянно таили в себе опасность. Применяя столь разрушительную тактику, русские вначале добились немалого успеха и нанесли нам большие потери. Позднее мы научились правильно планировать свои действия и отражать подобные ночные нападения, организуя особую караульную службу и выделяя сильные специальные резервы реагирования, которые находились в полной боевой готовности в нужных местах.
Командный пункт моего боевого товарища, обер-лейтенанта Шойфле, располагался примерно в трехстах метрах от главной линии обороны, проходившей по плоской долине. Добираться до нее приходилось чуть ли не ползком с соблюдением всех мер предосторожности. Напротив, на русской стороне, была небольшая впадина, и мне до сих пор непонятно, почему именно здесь противник решил осуществить прорыв. Как бы то ни было, русские более двенадцати раз предпринимали попытки атаковать по этой долине, и каждый раз в массовом порядке. Наш дивизион хорошо пристрелялся по данной узкой полоске местности, и при каждой атаке русские солдаты залегали уже при первых артиллерийских выстрелах. Вскоре постоянное повторение этих попыток атаковать стало нас ужасать. Ведь убитые лежали друг на друге буквально штабелями, а нам приходилось по ним стрелять и стрелять, поскольку эти образовавшиеся укрытия из некогда живых людей русские пытались использовать при приближении к нашим позициям.
Я частенько часами сиживал в укрытии у обер-лейтенанта Шойфле, поскольку за этим опасным участком местности требовалось вести постоянное наблюдение. С одной стороны, нас радовала эффективность применения наших артиллерийских орудий, поскольку лишь единицы русских солдат достигали дальности действительного огня стрелкового оружия, но, с другой стороны, постоянный вид этой низины, наполненной телами убитых, вызывал чувство омерзения. Причем мы ни разу не видели, чтобы русские предприняли хотя бы одну попытку вынести раненых. Возможностью спастись обладали лишь те, кто еще мог двигаться и пытался в перерывах между атаками доползти до своих. С подобным проявлением упрямства и тупости, с которым русские раз за разом, невзирая на неблагоприятную обстановку, стремились достичь поставленной цели, нам потом доводилось встретиться не раз.
На данном участке фронта русские систематически осуществляли также налеты авиации. Это были современные двухмоторные и быстрые машины. Однако в силу того, что не только люди, но и техника укрывались в хорошо оборудованных окопах, обычно ничего плохого не происходило. К тому же наши истребители во всем превосходили советские самолеты.