Нет, не делай этого.
Почему? Думаешь, не смогу?
Ну вот, реакция оскорбленного мачо. Это меня огорчило.
Ты меня поддержишь, понесешь костыли, и я прекрасненько дойду.
Он нехотя согласился, подхватил мои ходули, а я обняла его рукой за шею. Мы не произнесли ни слова. Я дохромала до кровати и наконец-то села. Слезы высохли, и я нервно захихикала:
Судя по всему, легкая жизнь меня не ждет!
Что до Эмерика, то он и не думал смеяться. Жесткое лицо было словно высечено в мраморе. Он метался взад-вперед по комнате, будто лев в клетке.
Что случилось?
Мне не нравится видеть тебя такой, сухо ответил он.
Бред какой-то: он нападает на меня. Я сразу взъерошилась, сил терпеть такое отношение у меня не было.
Мне тоже, представь себе! так же зло ответила я.
Я с ума схожу, когда ты в таком состоянии!
Мне никак не удавалось ухватить причину его негодования. Можно подумать, это он заливается потом, окончательно измучен, с ни на что не годной ногой в лонгетке, и потому злится на весь мир.
Могу я попросить тебя об услуге?
Могу я попросить тебя об услуге?
Чего?
Принеси мне, пожалуйста, стакан воды.
Он раздраженно швырнул пиджак на кресло и сделал то, о чем я просила. Когда я допила, практически вырвал у меня пустой стакан и унес на кухню, не пытаясь скрыть досаду. Он даже не пробовал притвориться, сделать маленькое усилие, чтобы поддержать меня.
Сколько ты будешь таскать на себе эту штуковину?
Точно не знаю, но больничный у меня на два с половиной месяца.
Он резко развернулся и подошел ко мне:
Так долго? Но почему?
Врач сказал, что так надо.
Он иронично ухмыльнулся:
А ты утверждала, что это чепуха
Но это правда, клянусь тебе. У всех танцовщиков случаются травмы, я не исключение
Кто он такой, этот врач? Где ты его отыскала?
Я вконец измочалена и еще должна оправдываться! Я обреченно пожала плечами. Интуиция подсказывала, что не стоит в подробностях описывать безумного профессора, если я хочу покоя.
Ортопед Огюста, хороший
Ты его знаешь? Бывала у него раньше?
Знаю, и все! Послушай, я провела целый день в клинике. Я разваливаюсь на куски.
Ладно-ладно. Так какой все-таки диагноз?
Я же тебе говорила, серьезный разрыв связок. Врач предпочитает перестраховаться, лишь бы избежать операции.
Операция?! Только этого не хватало!
Он продолжал нервно расхаживать по комнате.
Как ты справишься? Школа? Мы? Повседневная жизнь? Что ты собираешься делать?
Я больше не могла сдерживаться, нервы были на пределе, он давил, хоронил меня.
Хватит! заорала я.
Он резко остановился и уставился на меня, моя реакция явно его поразила. Но ведь и его реакция была неадекватной, чтобы не сказать иррациональной. Пора было выбираться из кошмара, в котором Эмерик кричал на меня. Комком нервов должна была быть я, а вовсе не он. Тем более что этот комок нервов еще и яростно нападал на меня. Чтобы немного взбодриться, я провела ладонями по лицу и оттянула волосы назад. После этого вонзила в него свой негодующий взгляд. И перебила еще до того, как он заговорил:
Замолчи, Эмерик! Больше ни слова. Нечего отчитывать меня, словно девчонку! Что я буду делать в ближайшие дни? Подумаю об этом в понедельник. Я упала меньше суток назад и только что вернулась из клиники. Я измотана, ночью почти не сомкнула глаз, мне больно и будет больно еще долго. Все это неудобно и хлопотно, не спорю. Но ты дополнительно все усложняешь. Не понимаю, почему ты винишь меня! Ты же не думаешь, что я нарочно расшиблась?
Это будет настоящий ад! выплюнул он.
Для кого?
Мы сверлили друг друга глазами. Впервые за всю нашу любовную историю он вызывал у меня отвращение. Мне хотелось, чтобы у меня достало сил выгнать его, но я сидела на кровати и была такой слабой, а он смотрел на меня сверху вниз с высоты своего роста, возвышался надо мной, казался сильным, мощным и способным раздавить. Звонок его телефона разорвал тишину. Он раздраженно отошел от кровати и достал телефон из кармана. Перед тем как ответить, сделал знак не шуметь. Его наглость потрясала, не говоря уж о том, что страшно ранила меня.
Э-э-э ты спрашиваешь, где я?
Я едва ли не видела, как мысли на бешеной скорости вращаются в его голове; он ведь всегда все предусматривал, все наши свидания были заранее запланированы и обеспечены легендой, а сегодня он действовал импульсивно, придя вечером проведать меня. Мне захотелось заорать, сказать, что я здесь, вот она я, что я существую. Его растерянность продлилась недолго, голос стал гораздо мягче, вернулось хорошо знакомое мне самообладание.
У меня деловая встреча. Не в офисе нет, я не вернусь на работу после нее Хорошо, сразу позвоню тебе из машины, я скоро освобожусь.
Он нажал отбой.
Мне пора.
Я не глухая.
Он закатил глаза и надел пиджак, потом подошел ко мне и раздраженно вздохнул:
Ладно
Спасибо, что пришел. Не опаздывай из-за меня. Хороших тебе выходных.
Он поцеловал меня в лоб.
Не думай, что мне легко, прошептал он.
Его самоуверенность, эгоцентризм и полное отсутствие понимания с его стороны просто-напросто парализовали меня. Перед тем как закрыть за собой дверь, он окинул меня хмурым взглядом, от которого я похолодела.
До понедельника.
Я услышала, как он быстро сбегает по лестнице. Я откинулась назад и, помогая себе здоровой ногой, свернулась калачиком и уткнулась лицом в подушку. Это не Эмерик, он не в себе, вот и все, что я могла придумать. Что на него нашло? Наша романтическая поездка случилась всего пару дней назад, но мне казалось, что сегодня я разговаривала с другим человеком. Мне была непонятна его жестокость. Если в двух словах, он считал меня виноватой в том, что произошло. Впервые за три года я отчаянно нуждалась в его поддержке, пусть и самой незначительной, в том, чтобы он был со мной, рядом, а он, как выяснилось, на это не способен. Этот незначительный эпизод показал, что мне нечего ждать от него, и, боже ты мой, как же это было больно, гораздо больнее, чем разрыв связок, на эту боль, в конце концов, я могла наплевать. Ущербность наших отношений ошеломила меня. Да и существуют ли они в реальности, эти отношения? От острого чувства одиночества я задохнулась. Мои глаза блуждали в пустоте и неожиданно остановились на фотографии родителей, стоявшей на ночном столике. Я смотрела, как они улыбаются в объектив, и у меня подкатил комок к горлу, я каждый день скучала по ним, но сегодня тоска была сильна, как никогда, по щекам покатились слезы, с которыми я не могла справиться, настоящие слезы тоски и страха, тяжелые, заливающие лицо, оставляющие на нем соленые дорожки, первые по-настоящему освобождающие слезы. Я была готова все отдать, лишь бы снова стать маленькой девочкой с разбитой кровоточащей коленкой, которая только что упала во дворе Бастиды, а в ее ране застряли кусочки гравия. Мне хотелось вновь пережить эти ощущения. Мама усадила бы меня, рыдающую, на стул в кухне, вышла бы на минуту и тут же вернулась с ватой и перекисью водорода, я бы крикнула своим детским голоском: Не надо, мама, будет щипать!, папа бы присоединился к нам с кларнетом в руках и принялся играть, мама бы потерпела музыку несколько минут, а потом отчитала папу: Хватит, дорогой, а то она опять начнет танцевать. И именно это я бы и сделала: спрыгнула со стула и затанцевала вокруг стола, словно принцесса, которой мечтала быть, и даже не заметила бы, что мама успела обработать разбитую коленку. Мне хотелось очутиться вместе с ними, в нашем доме, и тогда вечером после падения мама уложила бы меня в постель, а я бы уютно зарылась в простыни. Родители занялись бы моим лечением и напоили целебным лекарством от сердечных ран. А теперь в качестве волшебного бальзама мне остались лишь воспоминания о них. Но этого было недостаточно, чтобы забыть о том, что я обречена на долгие недели без танцев и что мне страшно, как бы окончательно не разорвалась протянувшаяся между мной и Эмериком нить любви, природа которой лежала вне пределов моего понимания.
До понедельника.
Я услышала, как он быстро сбегает по лестнице. Я откинулась назад и, помогая себе здоровой ногой, свернулась калачиком и уткнулась лицом в подушку. Это не Эмерик, он не в себе, вот и все, что я могла придумать. Что на него нашло? Наша романтическая поездка случилась всего пару дней назад, но мне казалось, что сегодня я разговаривала с другим человеком. Мне была непонятна его жестокость. Если в двух словах, он считал меня виноватой в том, что произошло. Впервые за три года я отчаянно нуждалась в его поддержке, пусть и самой незначительной, в том, чтобы он был со мной, рядом, а он, как выяснилось, на это не способен. Этот незначительный эпизод показал, что мне нечего ждать от него, и, боже ты мой, как же это было больно, гораздо больнее, чем разрыв связок, на эту боль, в конце концов, я могла наплевать. Ущербность наших отношений ошеломила меня. Да и существуют ли они в реальности, эти отношения? От острого чувства одиночества я задохнулась. Мои глаза блуждали в пустоте и неожиданно остановились на фотографии родителей, стоявшей на ночном столике. Я смотрела, как они улыбаются в объектив, и у меня подкатил комок к горлу, я каждый день скучала по ним, но сегодня тоска была сильна, как никогда, по щекам покатились слезы, с которыми я не могла справиться, настоящие слезы тоски и страха, тяжелые, заливающие лицо, оставляющие на нем соленые дорожки, первые по-настоящему освобождающие слезы. Я была готова все отдать, лишь бы снова стать маленькой девочкой с разбитой кровоточащей коленкой, которая только что упала во дворе Бастиды, а в ее ране застряли кусочки гравия. Мне хотелось вновь пережить эти ощущения. Мама усадила бы меня, рыдающую, на стул в кухне, вышла бы на минуту и тут же вернулась с ватой и перекисью водорода, я бы крикнула своим детским голоском: Не надо, мама, будет щипать!, папа бы присоединился к нам с кларнетом в руках и принялся играть, мама бы потерпела музыку несколько минут, а потом отчитала папу: Хватит, дорогой, а то она опять начнет танцевать. И именно это я бы и сделала: спрыгнула со стула и затанцевала вокруг стола, словно принцесса, которой мечтала быть, и даже не заметила бы, что мама успела обработать разбитую коленку. Мне хотелось очутиться вместе с ними, в нашем доме, и тогда вечером после падения мама уложила бы меня в постель, а я бы уютно зарылась в простыни. Родители занялись бы моим лечением и напоили целебным лекарством от сердечных ран. А теперь в качестве волшебного бальзама мне остались лишь воспоминания о них. Но этого было недостаточно, чтобы забыть о том, что я обречена на долгие недели без танцев и что мне страшно, как бы окончательно не разорвалась протянувшаяся между мной и Эмериком нить любви, природа которой лежала вне пределов моего понимания.