Инквизиция установила, что зачинщицей была Магда Липке, сама она была на следствии зла, запиралась, говорить не хотела и не каялась. На вдову Вайс она клеветала, так как сын её ко вдове ходил за мужским. И та его привечала. Петра Раубе и Марта Кройсбахер тоже на вдову были злы и клеветали, так как мужья их ходили к вдове за мужским и та их привечала. Обе жены сии говорили неохотно, только после покаялись. Писарь Вольфганг Веберкляйн не запирался, говорил охотно и каялся, зла на вдову не имел, бумагу стал писать за мзду в два талера, что сулили ему жены, что зло затеяли.
Брат Ипполит вздохнул, ещё раз обвёл глазами собравшихся. Все, и женщины, и мужчины, и солдаты, и даже кавалер с ротмистром внимательно слушали, ждали, когда монах продолжит и тот продолжил:
Святой Трибунал постановил: Магду Липке бить кнутом у столба пятнадцать раз.
Женщина смотрела на него яростно, а по залу прокатился ропот удивления.
С мужа Марты Липке взять пятнадцать талеров земли Ребенрее или четырнадцать талеров славного города Ланна. А язык ей усечь, как положено за клевету и наговор.
Да как же так, это что, праведный суд? Орал кто-то, люди заволновались, а кавалер выглядел орущего и указал на него ротмистру пальцем. Какая ж в нём праведность. Невинных судят!
Солдаты тут же схватили человека, а он надумал сопротивляться, так на нём платье дорогое тут же порвали и били его в кровь, а он орал:
Неправедный суд, неправедный!
Его поволокли по полу и выгнали из зала.
Подлость, заорала Магда Липке, вскакивая с лавки и придерживая разодранное в лохмотья платье, подлость, а не суд.
Будешь ещё Трибунал облаивать, так мы тебе ещё и клеймо присудим, тоже встал со своего места отец Николас и указал перстом на злую бабу. На лоб! Угомонись жена, Богом тебя прошу.
Женщина села, но успокоиться, не могла. А брат Иона оглядел всех и продолжил, негромко:
Петра Раубе, тебя Трибунал приговаривает бить кнутом у столба, десять раз, пусть муж твой заплатит пять талеров земли Рбенерее Трибуналу, также мы приговариваем тебя к усечению языка за навет и клевету.
А-а-а, заорала женщина, потом зарыдала.
А отец Иона говорил дальше:
Марта Кройсбахер, приговариваем тебя бить кнутом у столба десять раз, пусть муж той заплатит за тебя пять талеров, приговариваем тебя, также, к усечению языка.
О Господи, да за что же, завыла толстуха, это они меня подбили на клевету.
За навет и клевету. Закончил брат Иона.
Я не виновата, Господи, ну вы хотя бы денег у мужа не берите. Он убьёт меня.
Не убьёт, заверил толстуху отец Николас, то грех, а вот поучить тебя, пускай поучит, чтобы урок был.
Да и так уже будет, рыдал женщина. Не берите денег с него.
Ему и самому урок будет, как в блуд ходить, добавил отец Иоганн.
Бабы рыдали, их пришлось тычками затыкать, чтобы не мешали читать приговор отцу Ионе. Только злобная Магда Липке молчала, таращилась на судей да горела внутри огнём злобы.
Трибунал приговаривает, продолжал толстый прелат-комиссар тихим голосом, Вольфганга Веберкляйна, писаря городского магистрата к десяти талерам земли Ребенрее штрафа в пользу Трибунала Святой инквизиции. За корысть. И пусть два талера, что взял за подлое дело, тоже принесёт.
Юноша встал и низко кланялся несколько раз судьям.
Волков думал, что уже закончили, но к его удивлению отец Иона продолжил чтение приговора:
Святая Инквизиция также постановила, Гертруду Вайс, вдову Её что-то нету здесь, удивлялся монах, ну да ладно, бить её у столба кнутом пять раз и взять с неё два талера земли Ребенрее штрафа в пользу Трибунала. А также пусть она день стоит у столба, чтобы все видели её.
Брюнхвалд озадаченно уставился на Волкова, но тот сам об этом слышал впервые. Он и сам был удивлён.
Деньги все пусть выплати городской магистрат из казны, а город пусть потом все деньги взыщет с виновных.
Люди из магистрата и сам бургомистр рады такому раскладу не были, стояли с кислыми лицами. Да разве тут поспоришь?
Святым отцам города Альк, ночью быть при осуждённых, исповедовать их и дать им причастие. На том всё. Трибунал свою работу закончил. Кавалер, добрый человек, проследите, чтобы приговор зачитали на рыночной площади и у главной кирхи города.
Да, простит нас Господь.
Люди стали расходиться, женщины завыли снова. И с новой силой. Их потащили в тюрьму. Приговор Волков забрал у писаря и передал Брюнхвальду, а сам поспешил поймать бургомистра, и поймав его сказал:
Господин бургомистр, деньги мне принесите сегодня, мне нужно будет с трактирщиком рассчитаться.
Господин Гюнтериг кивнул невесело.
И те десять монет, что обещали мне за содействие вашему писарю. Не забудьте.
Гюнтериг опять кивнул.
И не забудьте, что к рассвету эшафот на площади должен быть готов. И чтобы лавки для святых отцов были.
На этот раз Гюнтериг даже не кивнул, только смотрел на Волкова, поджав губы.
И не смотрите на меня так, вон на баб своих так смотрите, зло говорил кавалер, если бы не они, нас тут не было бы.
На этот раз Гюнтериг даже не кивнул, только смотрел на Волкова, поджав губы.
И не смотрите на меня так, вон на баб своих так смотрите, зло говорил кавалер, если бы не они, нас тут не было бы.
Господин бургомистр и на этот раз промолчал.
Он ещё не доехал до постоялого двора, как его догнал Брюнхвальд и заговорил сразу.
Отчего попы вдову решили наказать?
Волков глянул на него удивлённо, но ничего не ответил.
А вы знали, что вдову пороть собираются? Продолжал ротмистр, видно этот вопрос не давал ему покоя.
Нет, с чего мне знать, я ж не выношу приговоров.
За что бабу бить будут, не понятно.
Всё понятно, за блуд.
Волкову было понятно, а вот Брюнхвальду нет, он не соглашался.
Так не замужем она.
Карл, я не буду спорить, мне всё рано.
Они въехали во двор трактира, но видимо ротмистр не считал разговор законченным:
Кнутом бить будут, да ещё два талера возьмут.
Ничего, не обеднеет, сыр всегда людям нужен будет.
И ещё у столба стоять весь день, на позоре.
Карл, что вы хотите? Волков слез с коня.
Может попросить попов, чтобы изменили приговор? Предложил Брюнхвальд.
Вы в своём уме? Волков стал пристально его разглядывать, изменить приговор, да Максимилиан его уже на рынке прочёл, теперь у церкви читает, да и с чего бы попам менять приговор.
А-а, старый вы дурень, Брюнхвальд, догадался кавалер, вам что, приглянулась вдова?
Причём здесь это, бурчал ротмистр, приговор не справедливый.
А по мне так справедливый.
Пять ударов кнутом по женской коже? Справедливо?
Скажем Сычу, чтобы бил милостиво, чтобы не попортил кожу.
А два талера?
Карл, я целыми днями думаю о том, чем платить вашим людям и вам, начинал злиться Волков, и я даже представить боюсь, сколько ещё с меня попросит трактирщик за постой. И уж я, не задумываясь, возьму с вдовы два талера, а раз вы так за неё переживаете, отдайте эти пару монет сами.
Брюнхвальд насупился, стал таким, каким Волков его увидел в первый раз, суровым и жёстким:
У столба её будут день привязанной держать.
Попы уедут, сразу отпустим.
Позор ей будет.
Ей уже позор. Весь город знает, что к ней мужики ходили. Да и весь город знать будет, что трём бабам из-за неё языки повырывали.
Думаете ей лучше уехать? Думаете, что семейство Липке ей не простит этого?
Кавалер развёл руками, мол: Ты и сам всё понимаешь. Он бросил поводья Ёгану и пошёл в трактир, ему совсем не хотелось продолжать этот разговор, а вот Брюнхвальд ещё, видимо, не закончил. Шёл за ним.
Да на счастье Волкова почти в дверях трактира его встретил брат Ипполит, и, поздоровавшись, произнёс:
Господин, есть ли у вас время поговорить с бароном?
Есть, сразу согласился кавалер. А что он хочет?
Думается мне, он вам хочет дело предложить.
Дело? Один барон мне уже дело предлагал. Мне не понравилось. Волков готов был отказаться, да нельзя отказывать человеку, который ездит на карете с гербом герцога Рбенрее, даже не выслушав его. А что за дело, не знаешь?
Не знаю, думаю, дело будет конфиденциальное.
Брюнхвальд хмурый стоял рядом, ждал, Волков глянул на него и сказал монаху:
Конфиденциальное. Ну, пойдем, послушаем.
Барон уже не лежал в кровати, выглядел лучше, Волков сразу это отметил:
Рад, что вы идёте на поправку, барон, сказал он, садясь в кресло и беря у слуги стакан с вином.
Всё благодаря вам, кавалер, этот молодой монах на удивление неплохой лекарь, и чтец, и умник, отвечал фон Виттернауф, садясь в кресло напротив. Как идёт ваша инквизиция?
Дело закончено, ведьм не нашли, бабы оклеветали вдову к которой ходили их мужья.
Как раз тот случай, когда вдова была весёлой. Усмехнулся барон.
Ну, теперь ей уже не до веселья, получит пять кнутов и ненависть семей, чьим жёнам палач отрежет языки за навет.
В общем, все получат то, что заслужили.
Да.
Вы не пьете вино, заметил барон, ах, да, я забыл вы держите какой-то свой пост.
Святые отцы решили, что я недостаточно свят для их миссии, наложили епитимью. Волкову было нелегко, речь барона была изыскана и утончённа, в прошлый раз, когда они были тут с Брюнхвальдом, барон говорил проще. Кавалер пытался говорить так же.
Я позвал вас, чтобы поговорить с вами. Вас это не удивило? Начал барон.
Судя по тому, сколько вы обо мне расспрашивали, это должно было случиться. Заметил Волков.
Да, наверное, вы правы, может быть для вас, моё приглашение было очевидным, едва заметно улыбнулся фон Виттенауф. понимаете, у меня есть одно дело, но
Он замолчал. И кавалер продолжил за него:
Вы бы хотели услышать от меня обещание, что ваше дело будет тайной, и я никому о нём не расскажу?
Вы удивляете меня соей проницательностью, сказал барон, именно об этом я и хотел вас просить.
Волков чуть подумал, вздохнул, и отпил вина, пост постом, а когда речь идёт о серьёзном деле можно и вина выпить. И начал:
Барон, у меня сейчас не простое положение, через неделю я должен выплатить людям довольствие, ещё мне нужно будет заплатить за постой в этом трактире, а он не дёшев. Думаю, что мне потребуется сто монет, а Трибунал не собрал в этом городе и пятидесяти. Мало того, я не могу бросить святых отцов и заняться другими делами. Поэтому, я не буду вам ничего обещать, вряд ли я смогу помочь вам. Так что, лучше, не раскрывайте мне своего тайного дела.
С вашими делами смог справиться и ваш ротмистр. Заметил барон. Охранять попов не мудрёное дело.