Они-то откуда знают, они со мной на войне не были.
Ёган видел, как вы дрались на поединке, ночью в одном замке и как ранили хорошего воина. И как били стражников одного барона, какого-то. И как вы зарубили топором упыря. И как вы дрались на арбалетах с самым лучшим рыцарем герцога Ребенрее, и убили его после того, как он вас ранил. Это все видели. Говорил юноша почти восхищённо.
Глупости всё это, я бился потому, что другого выхода не было у меня. Смог бы так, и не бился бы.
Ёган говорит, что после того как вы бились ночью на дуэли и победили, знатная и очень красивая дама вас в свои покои пустила. Восхищался Максимилиан Брюнхвальд.
Болтает, дурень, а ты слушаешь. Отвечал кавалер, как ни странно, все эти рассказы и всё восхищение юноши не вызывали в нём гордости. Только лёгкую досаду. Он и сам не мог понять, почему.
Всё равно, я хочу просить вас. Не сдавался Максимилиан.
О чём?
Я хочу просить вас о нескольких уроках, я брал уроки владения мечом, и хочу, что бы вы мне хоть немного показали.
Я тебе уже говорил, что воевать больше не желаю, и тебе не советую выбирать воинское ремесло. Твой отец полжизни воюет, а серебра не нажил. И всё что было, потерял, хотя он и добрый воин. А я хоть и нажил немного, да вот ран, что меня изводят, намного больше, чем того серебра. А многие так и вовсе не дожили до лет моих.
Я помню, господин, говорил юноша, снимая с больной ноги поножи, но вдруг мне понадобится меч в делах чести.
Ладно, но сначала попрактикуйся в стрельбе из арбалета и аркебузы, да и неплохо было бы вам поработать с солдатским тесаком, у вашего отца есть пара солдат, что неплохи в этом деле.
Да и копьё с алебардой лишними не будут. Умение воинское не лишнее, даже если и ремесло мирное будет. Поучу.
Спасибо, господин. Радовался Максимилиан.
Ну, а тебе чего? Наконец обратил внимание кавалер на монаха.
Господин барон, коего я лечу, всё время о вас спрашивает.
Зачем? Насторожился Волков.
Не говорит, только всё о вас знать желает.
И что ты сказал уже? Как и Ёган болтаешь, сочиняешь байки обо мне?
Нет, только правду говорил, что упырей вы извили в Рютте. Что чернокнижника поймали в Фёренбурге.
Так почему он спрашивает? Не мог понять кавалер.
Не знаю, иной раз читаю ему книги, чтобы он не скучал, а он меня прервёт, да про вас и спросит. Каков вы, да как вы упырей искали.
Ясно, так чего ты хочешь? Спросил Волков, вставая и разминая тело после доспеха.
Барон спрашивает о вас, а я иной раз и сказать не могу, не знаю, дозволите ли вы говорить о вас это.
Говори, всё, что, правда. И без бахвальства. Только узнай, зачем он спрашивает.
Барон спрашивает о вас, а я иной раз и сказать не могу, не знаю, дозволите ли вы говорить о вас это.
Говори, всё, что, правда. И без бахвальства. Только узнай, зачем он спрашивает.
Да господин.
Идите, он завалился на кровать, Максимилиан, узнай, когда ужин. А ты, монах, сходи к солдатам, там двое прихворали.
Молодые люди кланялись и ушли, а он лежал на перинах и опять немного завидовал ротмистру. Он и сам был не прочь пообщаться с красивой вдовой после ужина.
Глава 8
Он когда-то особо и не разбирался в еде. Еда есть еда, главное чтобы брюхо было сыто. Солдатская заповедь. Но это было до того, как он попал в гвардию. Там он стал привыкать к белому хлебу, к яйцам, к молоку и мёду на завтрак. Привык настолько, что бобы с луком и хлеб, даже на оливковом масле, вызывали у него раздражение. Настроение после такого завтрака было у него плохое. А тут ещё бургомистр пришёл. Господин Гюнтериг, вроде, как и говорил заискивающе, и вид у него был просящий, но на самом деле он упрямо гнул своё:
Наш город верный слуга императора. Понимаете?
Все мы верные слуги императора. Сказал Кавалер.
У нас есть грамота от императора, где он записал наши привилегии в торговле сеном и овсом. Когда еретики были у стен Ланна, мы поставляли императору фураж бесплатно.
Сие похвально.
Скорбью было бы для нашего города, что жёнам нашим был уготован позор. Мы не хуже других городов.
Так для любого города было бы скорбью, а от меня вы что хотите? Спрашивала Волков, надеясь, что отец Иона выйдет из нужника и этот разговор можно будет закончить.
Общество хочет знать, что ожидает жён и юного писаря?
Так спросите у святых отцов, я только страж. Откуда мне знать.
Но вы же вели следствие!
Помогал, только помогал. Тем более, что приговоры выносят отцы, а не я. Так что спрашивайте у членов Святого Трибунала.
Отцы комиссары дело уже прочли, наверное, и решение уже приняли.
Уж больно отцы комиссары суровы, к ним и подойти боязно, бургомистр не собирался от него отставать, может, вы мне скажете.
Не правда, ваша, прелат-комиссар отец Иона добрейшей души человек.
И всё-таки, я бы от вас хотел услышать, мы всё-таки миряне, нам легче договориться
Гюнтериг начинал уже раздражать кавалера, Волков понимал, куда тот клонит, да ещё и отец Иона сегодня засиделся. И он спросил напрямую:
Да что ж вам сказать-то? Чего же вы хотите от меня? Говорите, чего ходите вокруг, да около.
Надобно, освободить от суровой кары, жён наших. Выпалил бургомистр. Посодействуйте. Общество просит.
Общество? А не то ли общество на меня кидалось драться? Не общество ли ваше било палача и людей его? Он замолчал, и, приблизив своё лицо к лицу Гюнтерига, добавил. Люди ваши на меня, рыцаря божьего, руку поднимали!
Раскаиваются, ни капли не смутился Гюнтериг, господин рыцарь, они раскаиваются. Просят содействовать жёнам.
Жёнам? Или Магде Липке?
Магде Липке, родственники очень волнуются за неё.
Да не за неё они волнуются, они за себя волнуются. Не хотят, чтобы их бабу на площади кнутом били, он опять приблизился к бургомистру, то позор большой. Для всей семьи позор.
Просят они за неё Сулят. Не отставал бургомистр.
Сулят! Мне их посулы ни к чему, да и пустое это. Святые отцы больно злы на наветчиков. И я зол. Так что ступайте к святым отцам, за кого другого ещё просил бы, а за Магду Липке я просить не буду. Из-за навета тут сидим, время тратим и деньги, вместо того, чтобы ведьм суду предавать.
Ну, а за нашего писаря, за Вольфганга Веберкляйна попросите? Родители его так убиваются, так убиваются. Нижайше просят о снисхождении. Он хороший молодой человек, неопытен ещё.
Хорошо, о нём поговорю, согласился кавалер, сколько дадут родители, чтобы ему не было позора?
Они люди не богатые
Сколько?
Десять талеров, монетой земли Ребенрее.
Не сильно они за сына волнуются. Кривился Волков.
Они люди не богатые. Молитвенно сложил руки бургомистр. Очень надеются на доброту вашу.
Хорошо, за него я поговорю, согласился кавалер, тем более что к мальчишке он злости не испытывал. А за остальных двух женщин не просить?
Пусть Бог им судьёй будет, отвечал бургомистр, и всё-таки, может, походатайствуете насчёт Магды
К святым отцам, перебил его кавалер. Кстати, бургомистр, вы бы эшафот перед ратушей поставили бы. И палачу деньги вперёд выдайте.
Да как же так, искренне удивился бургомистр, неужто всё на казну города ляжет.
Именно, комиссия только расследование ведёт, правду ищет, и суд вершит приговор выносит. А экзекуция то дело власти мирской. Ваше дело.
Экзекуция? Переспросил бургомистр.
Исполнение.
За счёт казны?
Эшафот и палач за ваш счёт. И не забудьте помост с лавками, для святых отцов, чтобы следить за делом могли. И не делайте грустного лица, мы не сами сюда приехали, это ваши жёны нас сюда пригласили.
Бургомистр и сам начинал ненавидеть баб и их проклятый навет. Он кивал понимающе, а сам подсчитывал расходы городской казны.
Кавалер настраивался на сложный разговор со святыми отцами по поводу писаря Вольфганга Веберкляйна, но разговор вышел на диво лёгкий и быстрый.
Это тот писарь, что донос писал? Спросил отец Иоганн.
Да, и семья просит от казни его освободить, пояснял кавалер.
За десять монет?
Да.
Так мало они дают за язык сына.
Бургомистр сказал, что семья не богата.
Не богата? Ну, что ж, берите, что есть, сказал отец Николас, нам алчность не к лицу. Ещё штраф ему выпишем десять монет, и будет хорошо.
Да, да, кивал отец Иоганн, будет хорошо. Будет достойно. А только за писаря деньги предлагали?
Нет, ещё за зачинщицу, отвечал кавалер, за Магду Липке, но я отверг. Подлая баба, не раскаялась.
Ну, что ж, сказал отец Иоганн, может даже и чуть разочарованный. Пусть так. А за остальных жён давали?
Нет, бургомистр сказал, что Бог им судья.
Ну, что ж, ну, что ж, отец Иоганн внимательно смотрел на Волкова, и тихо произносил, сын мой, утаить серебро от Святого Трибунала, есть грех корысти. Не утаил ли ты себе мзду?
Отец мой, Волков не отводил глаз и говорил так же тихо, даже думать о том, что я утаю мзду, для меня оскорбление.
Да благословен будь, отец Николас осенил кавалера крестом.
Но Волков не считал, что разговор окончен:
Святые отцы.
Да сын мой.
Куда пойдёт серебро, что мы возьмём тут? Затраты у меня велики, добрым людям платить нечем, как время платить придёт.
Да знаем мы, знаем, успокаивал отец Иоганн, всё серебро, что тут возьмём, пусть людям твоим идёт.
Не волнуйся, рыцарь, в другом городе найдём ведьм, все затраты покроются. Говорил отец Николас.
Не было такого, чтобы сатана Святой Трибунал без серебра оставил, добавил отец Николас.
И оба отца засмеялись, а Волков приободрился, видя, что не волнуются монахи.
Отец Иона бледен был, хворь не отпускала его, поэтому вставал с лавки он тяжело, и говорил не громко. И чтобы было тихо, чтобы слышали его люди, что битком набились в зал, кавалеру пришлось предпринимать усилия, и кое-кого взашей гнать на улицу.
Провинившиеся сидели на лавке, вокруг них солдаты, и монахи сидели, остальные все стояли. Слушали внимательно. А отец Иона говорил:
Господом, и Святой Церковью, право данное мне судить пусть оспорит кто. Есть такие?
Никто не оспорил. Брат Иона обвёл всех взглядом и продолжал:
Нет никого? Писарь, пиши, оспаривающих нет. Я, брат ордена Святых вод Ёрдана, ауксиларий славного города Ланна и приор монастыря Святых вод Ёрдана, прелат-комиссар Святого Трибунала Инквизиции брат Иона. И архипресвитер кафедрального собора славного города Ланна и члена комиссии Святого Трибунала Инквизиции, отец Николас. И брат ордена Святых вод Ёрдана, каноник, член комиссии Святого Трибунала Инквизиции, отец Иоганн, взялись вести расследование по делу о навете, и пришли к такому решению: Магда Липке, жена головы гильдии кузнецов города Алька, и Петра Раубе жена столяра, и Марта Кросбахер, и писарь городского магистрата Вольфганг Веберкляйн, решив сотворить зло, удумали навет, и клеветали против вдовы Гертруды Вайс, что держит сыроварню здесь же в городе Альк.