Он провел левой рукой по бедру, нащупав керамбит.
Надо подумать. Хорошенько подумать, прежде чем действовать.
Кончик пальца коснулся холодной стали в форме когтя. Вверх и вниз. Вверх и вниз.
Осторожно, предостерег Харри. Там наверняка скользко.
Я вижу, сказал Бьёрн, аккуратно тормозя перед поворотом на мост.
Дождь прекратился, но асфальт перед ними покрылся блестящей ледяной коркой.
Что дальше? спросил Бьёрн.
Было ясно, что прокатились они напрасно: Руара Бора в загородном доме не оказалось.
Дорога выпрямилась после того, как они переехали реку, и Бьёрн увеличил скорость. Знак сообщал, что до Осло осталось 85 километров. Машин на дороге было немного, и, если бы у них под колесами был сухой асфальт, они запросто добрались бы до города за час с небольшим.
Может, все-таки объявить его в розыск? предложил Бьёрн.
Харри в ответ неопределенно хмыкнул и закрыл глаза. Он размышлял. Руар Бор приезжал на дачу совсем недавно: газета, лежавшая ведре с дровами, вышла шесть дней назад. Но сейчас его там не было. Никаких следов на снегу перед дверью. Никакой еды. Лишь плесень на остатках кофе в чашке на журнальном столике. Армейские сапоги у дверей были сухими, наверное, у него несколько пар таких.
Знаешь, произнес Харри, я позвонил тому эксперту по трехмерным технологиям, Фройнду. Кстати, его имя Сигурд.
Почти Зигмунд Фрейд. Бьёрн хихикнул. Прикинь, Катрина предлагала назвать нашего малыша Бреттом в честь вокалиста группы «Свейд». Бретт Братт. Так что сказал тебе этот Фройнд?
Что посмотрит карту памяти и даст мне ответ после выходных. Я объяснил ему, насколько это важно, но он предупредил, что с недостаточным освещением мало что можно сделать. Однако, зная высоту дверного проема и ширину крыльца дома на Хольменколлвейене, он сумеет определить рост человека на записи с точностью до сантиметра. Если я заявлю, что Бора необходимо объявить в розыск на основании того, что мы нашли, вломившись в его загородный дом без ордера на обыск, то у тебя тоже будут проблемы, Бьёрн. Поэтому лучше использовать тот факт, что рост человека в дверном проеме совпадает с ростом Бора, тут уж никто не сможет сказать, что ты имеешь какое-то отношение к тем записям. Я позвоню в Крипос, объясню, что у меня есть фотографии, свидетельствующие, что Бор мог находиться на месте преступления, и предложу им обыскать его загородный дом. Конечно, они обнаружат разбитое стекло, но ведь разбить его мог кто угодно.
Харри увидел мигающий синий свет в конце прямого отрезка дороги перед ними. Они проехали мимо знака аварийной остановки. Бьёрн сбросил скорость.
На обочине с их стороны дороги стоял трейлер. А напротив, возле ограждения вдоль реки, виднелись остатки легковой машины. То, что некогда было автомобилем, показалось Харри похожим на смятую жестяную банку.
Полицейский подал им сигнал ехать дальше.
Подожди, сказал Харри, опуская стекло. Судя по номеру, эта машина из Осло.
Бьёрн остановил «вольво» рядом с полицейским: бульдожье лицо, бычья шея и руки, которые казались слишком короткими для столь большого и тренированного торса.
Что случилось? спросил Харри, предъявляя ему удостоверение.
Полицейский посмотрел на него, кивнул и ответил:
Водителя трейлера допрашивают, так что скоро узнаем. Скользко, это вполне мог быть несчастный случай.
Не слишком ли прямая дорога для несчастного случая?
Тут просто заколдованное место какое-то, удрученно пояснил полицейский. Каждый месяц случается как минимум одна авария. Мы называем этот участок дороги the green mile[40]. Ну, вы знаете: последний отрезок пути, который в Америке проходят приговоренные к смерти по дороге на электрический стул.
Ясно. Видите ли, мы ищем мужчину, проживающего в Осло, поэтому нам интересно знать, кто был за рулем этой машины, сказал Харри.
Его собеседник тяжело вздохнул:
Только представьте, что происходит, когда автомобиль весом около тысячи трехсот килограммов на скорости восемьдесят-девяносто километров в час въезжает в лоб пятидесятитонному трейлеру. Здесь никакие ремни и подушки безопасности не помогут. Даже если бы за рулем этого автомобиля был мой родной брат, я бы его не узнал. Могу лишь сообщить, что машина зарегистрирована на некоего Стейна Хансена.
Спасибо, поблагодарил его Харри и поднял стекло.
Дальше они ехали в молчании.
У тебя словно гора с плеч свалилась, когда ты услышал имя, заметил Бьёрн через некоторое время.
Правда? удивился Харри.
Ты считаешь, что Бор слишком легко отделался бы, если бы таким образом избежал ответственности, да?
Погибнув в автокатастрофе?
Я хочу сказать оставив тебя в этом мире, где ты день за днем должен страдать в одиночестве. Это же несправедливо, да? Ты хочешь, чтобы он страдал так же, как и ты сам.
Харри выглянул в окно. Через щель в плотной завесе туч пробивался лунный свет, окрашивая серебром лед на реке.
Бьёрн включил радио.
«The Highway Men».
Харри немного послушал, а потом достал телефон и набрал номер Кайи.
Ответа не последовало.
Странно.
Харри немного послушал, а потом достал телефон и набрал номер Кайи.
Ответа не последовало.
Странно.
Он позвонил еще раз.
Харри дождался, когда включится автоответчик. Ее голос. Напоминает голос Ракели. Гудок. Харри кашлянул.
Это я. Перезвони.
Наверняка она снова сидит в наушниках и слушает музыку, врубив ее на полную громкость.
Дворники чистили стекло. Туда-сюда. Новое начало, чистый лист каждые три секунды. Вечное отпущение грехов.
По радио пели йодль на два голоса под аккомпанемент банджо.
Глава 29
Руар Бор стер со лба пот и посмотрел на небо над пустыней.
Солнце расплавилось, поэтому его не было видно. Оно расползалось желтой медью по затуманенной голубизне. А под ним черный гриф, расправивший трехметровые крылья, черный крест на медно-желтом фоне.
Руар Бор снова огляделся. Здесь их всего двое. Одни посреди пустыни, кругом лишь пологие горы и груды камней. Конечно, они нарушили все инструкции по безопасности, когда отправились за пределы лагеря без должной защиты. Но в рапорте будет написано, что он рассматривал это в качестве жеста доброй воли по отношению к односельчанам Халы: начальник погибшей девушки лично доставит ее труп родным и приедет без охраны, как простой человек.
Еще месяц, и он уедет отсюда, вернется в Норвегию из своей третьей и последней командировки в Афганистан. Он скучал по дому, он всегда скучал по дому, однако не радовался, оказавшись там. Он знал, что после возвращения пройдет всего две-три недели и ему снова захочется сюда.
Но больше командировок не будет, он подал заявление и был принят на работу директором в недавно созданный Норвежский национальный институт по защите прав человека в Осло. Организация эта формально подчинялась стортингу, но действовала как независимый орган. Институту предстояло разбираться в вопросах соблюдения прав человека, информировать и консультировать парламент, а в остальном его полномочия были довольно расплывчатыми. Но это неплохо: сам Бор и восемнадцать его сотрудников смогут сами определять круг своих обязанностей. Во многих отношениях эта работа будет похожа на то, чем он занимался в Афганистане, только у него не будет оружия. Поэтому он согласился. Генералом ему все равно не стать. В определенный момент человеку тактично и деликатно дают понять, что он не принадлежит к числу немногих избранных. Но ему надо было уехать из Афганистана не по этой причине.
Он видел перед собой лежащую на асфальте Халу. Обычно она носила западную одежду, лишь скромно кутала голову в хиджаб, но в ту ночь на ней был синий шальвар-камиз, задранный до талии. Бор помнил обнаженные бедра и живот, светящуюся кожу, медленно теряющую блеск. Точно так же жизнь уходила из других прекрасных глаз. Даже мертвая, Хала удивительно напоминала Бьянку. Он заметил это сходство сразу, в самый первый раз, когда ему представили его личную переводчицу. На него словно бы смотрела Бьянка, вернувшаяся из мира мертвых, со дна реки, чтобы снова быть вместе. Но Хала, разумеется, не могла этого знать, да он и не хотел ничего ей объяснять. А теперь вот и ее не стало.
Но он нашел еще одну женщину, похожую на Бьянку, начальницу службы безопасности Красного Креста, Кайю Сульнес. Может быть, Бьянка теперь жила в ней? Или в ком-то другом? Надо приглядываться к окружающим повнимательнее.
Не делайте этого! умолял молодой мужчина, стоявший на коленях на асфальте позади «лендровера», припаркованного на ответвлении дороги.
Мужчина был в светлой камуфляжной форме, а нашивки свидетельствовали о том, что он сержант спецназа. Руки его были сложены на груди, вероятно, потому, что запястья стягивали полоски белого пластика, которыми обычно связывали военнопленных. Пятиметровой длины цепь тянулась от наручников к креплению на задней части «лендровера».
Отпустите меня, Бор! У меня есть деньги. Наследство. Если отпустите, я буду молчать! Никто никогда не узнает о том, что произошло!
А что произошло? спросил Бор, не убирая дула своего «Кольта Канада C8» ото лба сержанта.
Сержант сглотнул.
Афганская женщина. Хазарейка. Все знают, что вы с ней были очень близки, но если никто не поднимет шума, то скоро обо всем забудут.
Ты не должен был никому рассказывать о том, что видел, Воге. Поэтому мне придется убить тебя. Уж больно длинный у тебя оказался язык.
Два миллиона. Два миллиона крон, Бор. Нет, даже два с половиной. Наличкой. Как только мы вернемся в Норвегию.
Руар Бор пошел в сторону «лендровера».
Нет, нет! вопил его солдат. Вы же не убийца, Бор!
Руар Бор сел в машину, завел двигатель и поехал. Он посмотрел в зеркало заднего вида: дорога прямой дрожащей лентой тянулась к горизонту. Он не почувствовал сопротивления, когда цепь подняла сержанта на ноги и тот побежал за автомобилем.
Руар увеличил скорость. И еще немного поддал газу, когда цепь начала ослабевать. Он видел, как привязанный к машине человек бежит с вытянутыми вперед руками, сложенными будто для молитвы. Сорок градусов в тени. Даже при ходьбе пешком у сержанта на такой жаре вскоре произошло бы обезвоживание, он не смог бы держаться на ногах и сломался. Навстречу им по дороге на повозке, запряженной лошадью, ехал крестьянин. Когда афганец проезжал мимо, сержант стал кричать и звать на помощь, но крестьянин только склонил голову в тюрбане и посмотрел вниз, на вожжи. Иностранцы. Талибан. Их война не его война, сам он ежедневно сражался с засухой и голодом, вел вечную борьбу за выживание.