Да почему? возразил капитан. Ты же читал, что там предполагали. Левченко держал курс в хреновых метеоусловиях. Летели в глубоком циклоне. В облаках. Без связи, при неизвестном ветровом сносе. Солнца и звёзд не видно. Пеленга никакого нет. В высоких широтах компасы, что у них стояли, показывают всё что угодно, кроме правильного направления. А потом, судя по всему, с ними случилось тот же, что и с нами белое свечение и их переносит сюда. Вообще, этот феномен следовало бы изучить
Каким ка́ком? фыркнул помощник. У нас есть приборы для изучения «зелёных человечков»? Вот пусть они там, в 2016-м и изучают теперь. Куды целый ледокол подевался.
После последней фразы капитан бросил короткий взгляд на собеседника, но промолчал. Сидел, медленно перемешивал сахар, постукивая ложечкой. На столе перед ним лежали пожелтевшие листы оставленного Леваневским письма. Собственно, это был короткий хронологический отчёт, приколотый к двери в грузовой отсек. Что с ними произошло в последние часы полёта и за те шесть дней, которые они оставались на месте падения, прежде чем отправиться в путь. На материк.
Мне интересно, хоть кто-то из них дошёл?
Конечно, их кинуло сюда никак не восемьдесят лет назад. Пять, максимум десять. Причины таких выводов понятны, Шпаковский пожал плечами, но о них наверняка бы стало известно. Личности яркие, мужики волевые о себе бы заявили.
Черто́в снова опустил глаза на записи. Строки были немного неровные, в некоторых местах поплыли от влаги, но вполне разборчивые:
«шли на двух двигателях из-за отказа масляной системы. Постоянно барахлила рация. Кроме треска помех, почти ничего не было слышно. Принимают ли наш сигнал?
21:00 Передняя кабина стала обледеневать, пришлось её покинуть. Это спасло нас при жёсткой посадке впоследствии.
22:3 °Совершенно сбились с курса. Полёт в никуда. Из-за отказа двух двигателей пришлось снизиться. Однажды привиделось, что летим прямо на горы. Оказалось кучевые облака. Полная потеря ориентации.
В какой-то момент на нас сверху словно обрушилось северное сияние, ослепило белым светом. Потеряли сознание (это показал опрос всех уцелевших членов экипажа).
На часах 02:00. Самолёт на земле. Точнее на льду. Как падали, никто не помнит. Кастанаев утверждает, что это он посадил машину. Но он плох. Бредит. У него сломаны рёбра и обе ноги.
На часах 02:00. Самолёт на земле. Точнее на льду. Как падали, никто не помнит. Кастанаев утверждает, что это он посадил машину. Но он плох. Бредит. У него сломаны рёбра и обе ноги.
Левченко при посадке погиб.
Утро. Думаю, что 14 августа. Похоронили Левченко. Самолёт разбит. Жалкое зрелище. Коля Галковский уверяет, что рацию восстановил, но в эфире полное молчание. Только помехи.
15 августа. Взяли высоту Полярной. Определились с широтой, а вот долгота вызвала вопросы и немало споров. Поднялся сильный ветер. Наружу не выходим.
18 августа. Три дня бушует ураган. Сегодня решили, что идём. Надежды, что кто-то ответит в эфире, уже нет. Всё давно готово: нарты, лыжи, припасы, оружие.
19 августа. Умер Кастанаев. Похоронили. Отложили на ещё один день. Сильный ветер. Завтра.
20 августа. Выходим. Направление на юго-запад. Не прощаюсь. Леваневский».
Увидев, что капитан перечитывает записки, Шпаковский принялся успокаивать:
Да найдём! Там льды старые. Основательные, паковые. Мы как взлетели, сразу банку с маркером уронили. Понимаешь, да? Чтоб не возле самого самолёта, но и недалече.
Ты уже говорил. Но отыскать всё равно будет непросто.
Отыщем. Никуда он не денется. Из Арктики.
Великая сибирская полынья
Узэнько, узэнько! бормотал капитан, рассматривая изображение, передаваемое беспилотником. Но уж лучше, чем ничего.
Полынья, та, которая «Великая», оказалась совсем не великой относительно узкая полоска вдоль материковой линии, между припаем и нависающим с севера обширным массивом. Не без сюрпризов которые уже не пугали, к ним привыкли и со знанием дела, перекладкой руля, обходили если какую из шальных льдин закручивало течением, затягивало в кильватер или спутным потоком кидало «под колёса» позади идущему.
Так что ход держали хороший. Любо-дорого!
Зиновий Петрович мог радоваться, что, по крайней мере, в кильватерной колонне, на малых и сверхмалых дистанциях, его корабли теперь заткнут за пояс любого, самого разопытного флотоводца. И эта чёткость взаимодействия держалась не только благодаря супер-пуперским радиостанциям. Была уже выстраданная опасностью и льдами практика. Да и Рожественский, что бы там ни говорили по эскадре о его сволочном характере, «накрутил хвосты» бездельникам и неумехам теперь при маневрировании полагались не только на беспроводную связь, но и на семафоры.
Невзирая на то что до Берингова пролива оставалось пройти чуть больше тысячи миль, все уже мысленно были в Тихом океане. Думая о предстоящих сражениях. Война уже гуляла на устах, она щупалась руками, при начавшихся тренировках орудийной прислуги, зримо глядела медными футлярами полузарядов, стоящих рядками в снарядных кольцах «чемоданов».
Адмирал, дождавшись более чистых вод по курсу, получив на то и подтверждение с ледокола, рьяно занялся эскадренным маневрированием.
Воздушная разведка гарантировала бассейн с не менее чем десятимильной шириной, вытянутый на все тридцать, а то и больше.
«Черноморцы» послушно изображали из себя неприятеля, а отряд броненосцев на больших скоростях «вальсировал» вокруг, накручивая коордонаты.
Впрочем, издалека эволюции особо резвыми не казались.
С ушедшего вперёд миль на шесть «Ямала» броненосцы выглядели, как серые увальни на поверхности моря, пачкающие дымом рассвет. Пожалуй, только «Ослябя» отличался более светлым пятном.
Черто́в с помощником для удобства вышли на открытый балкон сразу за крылом мостика. Стояли, курили, смотрели в бинокли, как эскадренные броненосцы, разойдясь фронтом, накатывали с кормового сектора на створенные в кильватерном строю пароходы, потом резко совершали поворот «все вдруг», выстраиваясь в линию, условно сосредотачивая огонь на концевом «противнике». Потом снова перестраивались, опережали, охватывая голову колонны. И так по нескольку заходов.
Пароходы практически постоянно держали не меньше тринадцати узлов, изредка совершая незначительные отклонения и лишь однажды проделав какую-то контрэволюцию. Явно по приказу с флагмана.
Медленно постепенно, не прекращая экзерсисов, группа кораблей и судов нагоняла ледокол.
Слышь Шпаковский был без перчаток (а мороз покусывал), поэтому он то и дело перехватывал бинокль то левой, то правой, попеременно грея руки в карманах. Холодрыга!
Слышь! повторил он. А ребята неслабо насобачились ходить плотным строем. Смотри, и не только хвост в хвост. А и при перестроениях не особо размыкаются.
Бояться перестали. Понимают друг друга. И пошагово по радио предупреждают о манёвре, видимо, капитану надоело наблюдать за снующими вдалеке жирными утюжками. Отвернулся, прислонившись спиной к стальному лееру, закуривая. Всё забываю спросить что Рожественский сказал о находке? Наверно, ничего интересного, раз ты молчишь?
Ну да. Поначалу он вообще не впечатлился. Хрен его знает, может, линкор ракетный ожидал. А тут леталка какая-то. Правда, когда я ему привёл длину-размах, массу и скорость этого практически воздушного корабля, он немного покудахтал, охая оценил.
Зря ты ему Нефиг бы ему знать подробности. Меньше знаешь, дольше спишь.
Да что уж Шпаковский снова прильнул к биноклю, в этот раз долго всматриваясь, всё так же шипя на мороз, отогревая руки. И лишь минут через десять подал голос: Наигрался Зиновий с пароходами. К нам трюхает.
При двенадцати узлах «Ямала» семнадцатиузловый, практически максимальный ход «бородинцев» сближение подзатянул.
Успели перечаёвничать в «ходовой» с прочей послеморозной физиологией. Вышли наружу, когда корабли уже были совсем близко.
Выкрашенный в светлый тон «Ослябя» на льду не особо выделялся, а тут на серых волнах ну прям красавец! Нагонял по левому борту. «Александр», заметно отстав, обходил по правому. «Суворов» погонщиком телепался по корме. Ещё дальше выдерживали дистанцию транспорты.
«Ослябя» подкатился совсем уж близко, оказавшись всего в двух кабельтовых.
А всё ж ничего такой, заметил Шпаковский.
Ага, нейтрально ответил кэп, бычкуя, ща я им Тоже мне, загонщики.
И нырнул в дверь ходовой рубки.
Через минуту почувствовалось, как «Ямал» наддал, выжав как бы не все двадцать с небольшим узлов, заметно отрываясь от приблизившихся кораблей.
Хлопнула рубочная дверь капитан выскользнул из тёплых ледокольных внутренностей.
Ты чего это? прихохатывая, спросил Шпаковский.
А чтоб не задавался! Я ещё для Зиновия сообщение оставил, что «То́го так просто догнать себя не позволит. Если только вынужденно хромая». И что это за свинство маневрировать в близости, не предупреждая!! Я уж не говорю о радио, но на «Ослябе» даже «набор» не сменили13. Ща будет отмалчиваться, как индюк надутый!
Однако, видимо, Рожественский тоже понял, что немного заигрался ответ пришёл почти незамедлительно.
Рожественский на связи! высунулся вахтенный из рубочной двери. «Намерен выдвинуться вперёд для проведения учебных стрельб». Сообщил.
А-а-а, козёл! Хорошо, подтвердите приём. Ход на «малый», пусть обходят.
Широкая туша ледокола «приосанилась» увесисто придавливая волну. Броненосцы стали сокращать расстояние. Первым так и шёл «Ослябя», приближаясь на левой раковине, всхлёстывая форштевнем пену.
Да-а-а. Красавец! Ты видел, как он себе поободрал обводы в носу? Наши тут накопали, что у «Осляби» оконечность совсэ-эм «худая». В смысле не бронированная. Вроде и Зиновушке тему подкидывали, полпачки А4 извели на принтере, а он не чешется. Может того предложить Зиновию ибн Бэру бригаду со сваркой, чтоб налепить чего-то типа маски в районе клюзов? А то вдруг они сами стесняются попросить?
Посмотрев на уже поравнявшийся «белый броненосец», капитан покивал и скупо заметил:
Ватерлиния выглядывает подъели угля. А впереди ещё льды. У Врангеля паркуемся на бункеровку. Рожественский в курсе. Там и потолкуем.
Стоянку у острова Врангеля планировали ещё при обсуждении похода с Дубасовым как пункт бункеровки, а также для подготовки эскадры к бою. Поскольку не исключали вероятность японского дозора в Беринговом море.
Там же намеревались перекрасить корабли в ослепляющий камуфляж. Может, поэтому «Ослябя» и прошёл весь поход, выделяясь белым цветом просто не стали в Кронштадте делать лишнюю работу.