Лето подходило к концу, по утрам в воздухе чувствовался намек на прохладу, хотя днем по-прежнему стояла духота. Такая, что невозможно вдохнуть полной грудью.
Я постояла у семнадцатого дома, не в силах войти внутрь и столкнуться с трудностями. Свернула на тропинку, которая шла вокруг дома к небольшому садику позади и с самыми неприятными ощущениями устроилась на скамейке среди роз.
Не знаю, долго ли я сидела рядом с громко жужжащими пчелами, сжав голову руками. Когда я услышала шаги, то заставила себя посмотреть, кто идет.
Все хорошо, саксоночка? Это был Джейми с огромной коробкой лекарств и бинтов. Судя по его встревоженному взгляду, выглядела я не очень. Мне не хватало сил, чтобы выглядеть нормально.
Все хорошо, саксоночка? Это был Джейми с огромной коробкой лекарств и бинтов. Судя по его встревоженному взгляду, выглядела я не очень. Мне не хватало сил, чтобы выглядеть нормально.
Я просто решила ненадолго присесть, беспомощно махнула я рукой.
Вот и молодец. Он поставил коробку на желтеющую траву и сел передо мной на корточки, всматриваясь в мое лицо. Что случилось?
Ничего, ответила я и вдруг заплакала. Никаких рыданий, всхлипов и дрожи, слезы просто потекли из глаз против моей воли.
Джейми заставил меня подвинуться, сел рядом и обнял. На нем был старый килт, и от запаха пыльной, истончившейся с годами шерсти я совсем расчувствовалась.
Он обнял меня крепче и, прижавшись щекой к моей голове, начал говорить что-то нежное на гэльском. В попытке понять его слова я немного успокоилась. Сделала глубокий вдох, и Джейми выпустил меня из объятий, хотя все еще поддерживал одной рукой.
Mo nighean donn26, тихо сказал он и убрал волосы с моего лица. У тебя есть платок?
Я рассмеялась. Точнее, из горла вырвался какой-то сдавленный смешок, но все же
Кажется, есть. Я достала из корсажа застиранный квадратный кусочек ткани, несколько раз высморкалась, затем протерла глаза, думая, чем объяснить мое тревожное состояние как духа, так и тела. Я не знала, с чего начать, поэтому просто заговорила:
Ты когда-нибудь нет. Я знаю, что у тебя это бывает.
Скорее всего, улыбнулся Джейми. Что бывает?
Ты видишь пустоту бездну. Когда я произнесла эти слова вслух, в груди снова появилась дыра, которую наполнил холодный ветер. Несмотря на жаркую погоду и тепло, исходящее от Джейми, по телу прошла дрожь. Конечно, она всегда где-то рядом, прямо под ногами, только большинству людей удается не обращать на нее внимания, не думать о ней. У меня это почти получилось. В медицине по-другому нельзя. Я вытерла нос рукавом, потому что уронила платок. Джейми достал мне свой.
Ты имеешь в виду не только смерть? уточнил он. Ее-то я много повидал. И не боюсь лет с десяти. Джейми посмотрел на меня и улыбнулся. Да и тебя она вряд ли пугает. Я тысячу раз видел, как ты побеждаешь смерть.
Это еще не значит, что я ее не боюсь, усмехнулась я. Обычно как раз наоборот, и тебе это известно, уж я-то знаю.
Он хмыкнул, соглашаясь, и нежно обнял меня. Это всегда успокаивало, но сейчас легче не стало, и чувство безысходности только усилилось.
Просто ничто. Бесконечное ничто. Что бы ты ни делал, кем бы ты ни был все это не важно, все это поглотила бездна Я закрыла глаза, но темнота меня испугала, и я снова их открыла. Я Я подняла руку, потом опустила. Не могу объяснить, сдалась я. Этого ощущения не было после того, как в меня стреляли, или же я его не заметила. Я не видела эту пропасть, когда едва не умерла. А вот чувствую себя такой такой чертовски хрупкой! Ужасно напуганной.
Я сжала кулаки, из-за чего проступили костяшки и голубые вены, спускающиеся к запястьям.
Не смерти я боюсь, шмыгнула я носом. А тщетности. Бесполезности. Клятой энтропии. Смерть хоть иногда имеет смысл.
Знаю, ответил Джейми и взял меня за руки; его крупные ладони были изувечены и покрыты шрамами. Поэтому воин не боится умереть. Он надеется, а иногда даже уверен в том, что его смерть не будет напрасной.
«Никого не волнует то, что случится со мной между прошлым и будущим».
Эти слова, казалось, пришли ниоткуда и поразили меня в самое сердце с такой мощью, что я едва не задохнулась. Давным-давно он, полный отчаяния, сказал мне их в подземной тюрьме Вентворт. За мою жизнь он был готов отдать нет, не свою жизнь ее у него уже отобрали, а душу.
«Меня волнует!» возразила тогда я и, вопреки всему, освободила его душу.
А потом все повторилось: неистовая потребность вынудила его без колебаний пожертвовать собой ради своих солдат и ради ребенка, которого я носила. И душу пришлось отдать мне, и мы оба видели в этом смысл.
Смысл никуда не делся. Скорлупа страха треснула, изнутри вырвался смешанный поток крови и воды; я рыдала, прижавшись к груди Джейми, пока не осталось слез и не перехватило дыхание. Обессиленная, я приникла к нему, глядя, как в небе на востоке появляется полумесяц.
Что ты сказал? Я наконец-то опомнилась. Чувствовала себя слабой и рассеянной, но зато спокойной.
Я спросил, что такое энтропия.
А-а. Я вдруг задумалась: кажется, понятие энтропии в этом времени еще не сформулировали. Это, ну отсутствие порядка, предсказуемости, неспособность системы функционировать.
Какой системы?
Тут ты меня подловил, призналась я и, поднявшись, вытерла нос. Просто идеальной системы с тепловой энергией. По сути своей, второй закон термодинамики гласит, что в замкнутой системе, которая не получает энергию извне, энтропия будет постоянно нарастать. В общем, это такой научный способ сказать, что в итоге все рушится.
Джейми засмеялся, и я, несмотря на мое расстройство, вместе с ним.
Что ж, не мне спорить со вторым законом термодинамики, сказал он. Похоже, так все и есть. Ты когда последний раз ела, саксоночка?
Не знаю, ответила я. Есть не хочется. Хотелось мне лишь одного сидеть рядом с Джейми.
Мы немного помолчали, а потом он спросил:
Видишь, какое небо? Безупречно фиолетовый горизонт окаймлял бескрайнее сине-черное небо, в котором далекими огоньками загорались звезды.
Еще бы.
Ну да. Он откинул голову и смотрел вверх, я же любовалась четкой линией его длинного прямого носа, нежным крупным ртом и вытянутой шеей, как будто видела их в первый раз.
Разве это не бездна? Джейми не отводил глаз от неба. И все же мы не боимся смотреть.
Тут все иначе, сказала я. В этой бездне есть свет. Мой голос звучал хрипло, и я сглотнула слюну. Хотя даже звезды, согласно второму закону, когда-нибудь перестанут гореть.
Джейми хмыкнул.
Люди могут придумывать какие угодно законы, а вот Господь дает надежду. Звезды не погаснут. Он повернулся ко мне и, взяв за подбородок, осторожно поцеловал. И мы тоже.
Шум города уже затих, однако темнота сдерживала не все звуки: вдалеке слышались голоса, кто-то играл на скрипке. Наверное, в одном из домов дальше по улице собралась компания. Низкий звон колокола церкви Святого Георгия отбил время девять часов. Все шло по плану.
Пойду-ка навещу своего пациента, сказала я.
Глава 119
«Увы, бедный Йорик!»27
17 сентября 1778 годаЛагерь Миддлбрук, Нью-ДжерсиДве ночи спустя Уильям стоял у мрачного леса, наблюдая, как свет кривобокой растущей луны падает на лагерь Миддлбрук. Стук сердца отдавал в ушах, дыхание участилось, пальцы сжимали рукоятку лопаты, которую он только что украл.
Он правильно понял, как добиться гостеприимства. Изобразил заметный акцент и выдал себя за молодого иммигранта из Англии, желающего присоединиться к войскам Вашингтона, после чего семья Гамильтонов пригласила его на ужин и предоставила ночлег. На следующий день старший сын Гамильтонов, ровесник Уильяма, отвел его к лагерю, где и познакомил с капитаном Ронсоном, одним из немногочисленных командиров, что еще оставались в Миддлбруке.
Слово за слово Уильям перевел разговор на сражение при Брендивайне и британских военнопленных и в итоге ему показали небольшое кладбище.
Он был осторожен, упоминал Бена только в ряду других знакомых его семьи, которые, как он сказал, принимали участие в битве. Некоторые из собеседников вообще не отреагировали, но двое или трое вспомнили, да-да, английский виконт, пленный, его поселили у семейства Тобермори, такой воспитанный парень, жаль, что погиб
Некий лейтенант Кори сказал то же самое, однако в его взгляде при этом что-то мелькнуло. Уильяму хватило ума сменить тему, хотя намного позже, когда Кори не было поблизости, он снова заговорил о капитане Бенджамине Грее.
Он похоронен где-то рядом? изображая обыденный интерес, спросил Уильям. Я знаком с его семьей. Хотелось бы, знаете, написать им сообщить, что побывал на могиле
Путь до кладбища, расположенного на небольшом лесистом холме, предстоял неблизкий. Кое-где захоронения были упорядочены, другие же остались безымянными, а большинство могил явно рыли в спешке. Сопровождающий, похоже, никуда не спешил и высказывал желание помочь; он разыскал журнал, в который помощник командира записывал имена скончавшихся, и, немного поплутав, привел Уильяма к осевшему бугорку: из земли торчала рейка с именем «ГРЕЙ», выцарапанном ногтями.
Хорошо, что успели до очередной зимы, заметил сопровождающий, выдернув деревяшку и придирчиво ее рассмотрев. Он покачал головой, достал из кармана графитовый карандаш и, с силой нажимая на него, обвел буквы, после чего вставил рейку обратно в холмик. Может, продержится хоть какое-то время, если родные решат поставить памятник.
Вы так добры. Уильям с трудом сдерживал эмоции. Я обязательно расскажу об этом его семье. Однако нельзя было плакать о парне, которого он как бы не знал, так что Уильям взял себя в руки и на обратном пути решил поговорить о чем-нибудь заурядном.
Позже, оставшись один, он в поисках утешения прижался к боку кобылы, которую назвал Мирандой, и тогда-то расплакался. Миранда, не особо бойкая, но в общем и целом хорошая лошадь, в ответ на его всхлипы лишь слегка запыхтела и переступила с ноги на ногу.
Уильям продолжал упрямо верить, что здесь какая-то ошибка. Бен не мог умереть. Своим сомнением в правдивости полученных вестей дядя Хэл лишь поддерживал его уверенность. Звучало вполне логично, ведь что бы ни замышлял Иезекиль Ричардсон, Греям он добра не желал.
Но вот она, прямо перед ним: молчаливая и грязная могила Бена, усыпанная желтеющими сентябрьскими листьями. Вокруг гнили тела других погибших и пленных, и солдат Континентальной армии, и членов ополчения все равные после смерти и такие одинокие.