Это латынь, язык римлян, пояснил он, вернувшись назад после недолгих переговоров.
Я догадался, что они не местные колхи. Наверное, такие же путешественники, как и я.
О да, они путешественники, только путешественники во времени. Это патриции из рода Манилиев.
Они братья?
Они родственники в некотором смысле. Первый Манилий, самый старший, был великим воином, спасшим родной город от нашествия варваров. Но по какой-то злой иронии судьбы предание это спасение приписало не ему, а гусям. Так и гласит легенда: «Гуси спасли Рим», чем этот герой страшно недоволен, ведь он-то никак не гусь. Второй был гладиатором и выступал в амфитеатре в смертельных поединках, а также в первый год от рождества Гая Юлия Цезаря от скуки устраивал беспорядки в родном городе; после же, оставив свою родину и спасаясь от той самой скуки, оказался здесь на краю света. Несмотря на известных гусей из предания, он жутко завидует своему первому родичу, его славе и судьбе. А третий, самый младший из Манилиев и последний из римлян, действительно, самый несчастный из них, ибо видел медленную, но неотвратимую гибель родного города. Все они жили в разное время, и теперь волею судеб оказались здесь, чтобы бесконечно спорить и упрекать друг друга. И никогда их спор не закончится, ибо в этом городе ничто никогда не кончается. Если бы это было возможно, для спора им следовало выбрать иное место. Хотя хватит о них, пойдем, поищем Диомеда. Средний Манилий сказал, что он дома, хотя точно не знает, в какой именно комнате. Ты его сразу узнаешь по большому родимому пятну у правого виска. Сказав это, капитан открыл первую дверь и вошел в маленькую полутемную комнату, откуда доносились женский крик и запах свежих накрахмаленных полотенец.
Геродот мельком увидел лежащую на кровати и оголенную ниже пояса женщину со вздутым животом и широко расставленными ногами, орущую что есть силы. Врач, стоящий у кровати, обеими руками сильно давил на живот роженицы.
Вам сюда нельзя, здесь роды, пожалуйста, покиньте помещение, кинулась к дверям какая-то женщина в белом переднике.
Неожиданно к женскому крику присоединился крик младенца. Женщина в дверях, забыв о вошедших, побежала обратно. Врач уже держал в руках окровавленное тельце маленького сморщенного человечка, вопившего во всю мочь. Несмотря на полумрак в комнате, у новорожденного отчетливо выделялось большое темное пятно у виска.
Это он и есть, Диомед, твой проксен, прошептал капитан, каков молодец, орет, как сто мужчин, вместе взятых. Впрочем, мы попали не туда, пройдем дальше.
За следующей дверью показался широкий светлый зал, наполненный одетыми в черное людьми с печальными и постными лицами. Играла траурная музыка, время от времени прерываемая унылым женским плачем. В середине зала на высоком столе возвышался гроб с телом высохшего старика со сморщенным лицом и черным родимым пятном у правого виска. И хотя пятно на лице покойника уже потеряло свой цвет и стало каким-то бледным, Геродот безошибочно узнал ее: это была все та же метка, которую только что видел у новорожденного. Он с удивлением взглянул на капитана. Тот осторожно перешептывался с одним из присутствующих:
За следующей дверью показался широкий светлый зал, наполненный одетыми в черное людьми с печальными и постными лицами. Играла траурная музыка, время от времени прерываемая унылым женским плачем. В середине зала на высоком столе возвышался гроб с телом высохшего старика со сморщенным лицом и черным родимым пятном у правого виска. И хотя пятно на лице покойника уже потеряло свой цвет и стало каким-то бледным, Геродот безошибочно узнал ее: это была все та же метка, которую только что видел у новорожденного. Он с удивлением взглянул на капитана. Тот осторожно перешептывался с одним из присутствующих:
И давно преставился?
Уже третьего дня, завтра хоронить будут.
Как жаль, вполголоса проговорил капитан.
Конечно, жаль, согласился незнакомый собеседник, хороший человек был старик Диомед, весь город чтил и уважал его.
Понимаете, в чем дело, капитан взял собеседника подруку и отвел в сторону. Мы только что чуть не присутствовали при его рождении, а теперь попали на его похороны, в общем, мы запутались в этих комнатах.
Незнакомец понимающе кивнул головой и рукой молча указал на следующую дверь.
Нам, вероятно, надо туда, только постарайся не шуметь, а то на нас уже люди смотрят, почти шепотом прошипел капитан и, взяв Геродота за руку, осторожно приоткрыл красную дубовую дверь.
Та бесшумно захлопнулась за спиной, и звуки траурной музыки исчезли. Они теперь оказались в маленькой уютной комнате, скорее всего, рабочем кабинете хозяина дома. Возле распахнутого во двор широкого окна сидел человек. Низко опустив голову, он что-то писал. При шуме захлопнувшихся дверей он поднял голову и посмотрел на посетителей живыми, умными глазами.
Диомед, мир твоему дому, сказал капитан, приветственно подняв руку и сразу переходя к делу. Я привел к тебе далекого гостя, это Геродот из города Галикарнаса.
Вы вышли из похоронного зала, значит, видели, как меня хоронили. Я сам никогда этого не видел, да и не увижу никогда, с грустью в голосе произнес Диомед.
Мы стали свидетелями не только твоих похорон, но и еще кое-чего, бодро отозвался капитан.
Понимаю, ответил человек за столом, потом, повернувшись к Геродоту, учтивым голосом добавил: Вы видели мое рождение, видели мою смерть, видите меня сейчас, живого и молодого. Наверное, знакомиться нам уже и не стоит.
На правом виске Диомеда чернело все то же огромное родимое пятно, но к тому времени, когда Геродот, как это полагается учтивому гостю, произнес в ответ приветственную фразу, он уже перестал чему-либо удивляться и покорно доверил себя течению последующих событий.
Диомед, ты опять сочиняешь свои истории? спросил капитан, указав рукой на лежащую на столе открытую тетрадь.
Весь мир состоит из разных историй, я всего лишь собираю и записываю их.
Ну тогда вы быстро найдете общий язык, отозвался капитан, твой гость тоже историк и большой любитель сочинять.
Это правда, вы пишите истории? Тогда мне крупно повезло, включился в беседу Геродот, который до сих пор молчал, чувствуя некоторую стеснительность.
Наш капитан, может, не совсем правильно выразился. Я не пишу истории, а сочиняю небольшие, порой странные рассказы, скажем так, описываю не события, а живых людей.
Чем же они странные? спросил Геродот.
Видите эту картину на стене, я приобрел ее на местном рынке по сходной цене, и когда остаюсь один дома, часто смотрю на нее.
Гости невольно обратили взгляд на висящий на стене портрет молодой женщины.
Что здесь примечательного, баба как баба, недоуменно повел плечами капитан.
Вы тоже такого же мнения? учтиво спросил Диомед молодого историка.
Геродот еще раз сосредоточенно посмотрел на портрет, откуда на него глядела миловидная дама с застывшими чертами на непроницаемом лице, и только меж слегка приоткрытых губ играла легкая улыбка.
Портрет довольно правдоподобный, хотя и странный.
В чем же его странность?
Не знаю. Может, в улыбке на губах, из-за которой выражение ее лица кажется каким-то непонятным и загадочным. В ней нет ничего, и в то же время есть все.
Вот именно, подтвердил Диомед. Вы не знаете, кто она, какая она: добрая или злая, счастливая или несчастная, великодушная или коварная, любит или ненавидит, все в ней есть. Вот про это и пишу в своих историях, наблюдать за этой игрой человеческих чувств великое удовольствие.
А по-моему, в жизни так не бывает, возразил капитан. Обычно, когда на человека посмотришь и немного пообщаешься с ним, сразу видно, что за птица перед тобой.
Вы в этом уверены? Диомед порылся в столе и достал оттуда старую потертую тетрадь.
Вот здесь у меня записана действительно странная история, она произошла с одним моим знакомым проповедником, и этот рассказ я записал с его слов. Странная, потому что существует как бы вне времени и пространства, в ней одни и те же люди ведут себя по-разному в одной и той же ситуации, что в реальной жизни, согласитесь, немыслимо.
Можно, я прочту ее? спросил Геродот и уже через некоторое время углубился в чтение этой странной истории.
Странная история (рассказ священника из тетради Диомеда)Эта история произошла много лет назад. В то время царь лазов принял христианство и пригласил меня, чтобы я проповедовал новую веру среди его подданных. Эх, хорошее было время! Я тогда был еще молод, полон сил и, несмотря на то, что ходил в рясе, целыми днями пропадал на охоте. А какие там охотничьи угодья, в лесах полным полно дичи. В общем, что я рассказывал; и три месяца не прошло после моего приезда в эту страну, как произошла эта странная история.
В то утро я закончил воскресную службу. Прихожане только что разошлись, когда в комнату ко мне вошел послушник и полушепотом сказал, что княгиня Миранда желает встретиться со мной и ждет возле алтаря. Я наспех переодел рясу и направился к ней, Княгиня, стоявшая на коленях перед иконой Богоматери, при моем появлении встала и медленными шагами приблизилась ко мне. Лицо ее все было в красных пятнах, глаза распухали от слез. Несмотря на это, она и сейчас выглядела моложе своих лет. При моем приближении пробовала даже улыбнуться, но, как видно, не смогла себя сдержать. Неожиданно подбородок ее задрожал, и из уст вырвался громкий плач.
Отец, что я наделала! Себя загубила и душу свою обрекла на вечные муки!
От такого неожиданного начала я смутился, осторожно взял княгиню за руку и сказал несколько утешительных слов. Было видно, что какое-то несчастье случилось с ней, хотя из ее бессвязных слов трудно было что-то понять. Спустя некоторое время она все-таки смогла взять себя в руки, вытерла слезы и заговорила более спокойно:
Я пришла на исповедь. Сама во всем виновата и не собираюсь скрывать собственное преступление. Единственное, что может оправдать меня перед богом, это то, что убила мужа ради спасения сына. Хотя попробую рассказать все по порядку. Мой муж, князь Губаз, был младшим представителем княжеского рода и владел двенадцатью деревнями. Родовое поместье и крепость остались по наследству старшему брату, и новую усадьбу он выстроил сам на берегу реки. Надо сказать, что человек он был сложного характера, хотя и с добрым сердцем. С ним мои юные годы прошли спокойно. Через два года после свадьбы у нас появился сын. Этот ребенок стал нашей надеждой и счастьем. Других детей бог нам не дал, и мы просто молились на нашего единственного наследника, балуя его сызмальства и надеясь, что в старости он будет нашей опорой и надеждой. Но, как видно, небо решило наказать нас за какие-то грехи. Наш сын, чем дальше он взрослел, тем больше проявлял дурные черты характера. Сердце у него было холодное, и не любил он никого, кроме самого себя. Наверное, это странно слышать, когда мать ругает своего собственного ребенка, но ведь я его воспитала, и то плохое, что было в нем, было и моим плохим. Хотя я и отвлеклась сейчас от основной темы, но рассказать об этом надо, чтобы вы поняли, как сын смог поднять руку на родного отца. Все началось с того, что Торнике решил убить моего мужа, дабы завладеть наследством. Для этого он и денег не пожалел, наняв убийцу. Но, видимо, в чем-то они не сошлись. Наемный убийца явился к мужу, все ему рассказал и передал взятые от Торнике деньги. Разгневанный муж мой в тот же день бросил сына в подземелье нашей крепости. Конечно, князь Губаз любил сына, но справедливость для него была превыше всего. И я поняла, что если ничего не предпринять, дело получит огласку и дойдет до суда. Вы сами знаете, царские законы суровы: сына, поднявшего руку на родного отца, могли осудить на смерть. Вот такое несчастье могло обрушиться на мою голову. С одной стороны любимый муж, с другой единственный сын. Пополам разрывалась, мучилась, не знала, как быть. Ведь оба они для меня были самыми близкими людьми. Но, в конце концов, мать во мне победила. За спиной мужа мне удалось подкупить охрану и проникнуть к сыну. Если бы вы видели, где он сидел: темный подземный каземат, холодный каменный пол, мокрые, покрытые плесенью стены, даже здоровый человек здесь за месяц превратился бы в безнадежного больного. Мой мальчик, как только увидел меня, со слезами на глазах бросился ко мне.