Виртуальный мир книжности принес миру реальному неисчислимые выгоды и достоинства, обеспечив, в частности, совершенство, богатство, выразительность самого русского языка и разветвленную стилевую систему его употреблений, соответствующую усложняющейся коммуникативной жизни общества.
Масс-медийные тексты все заметнее отходят от книжной традиции словесных способов передачи знания, вовлекая изобразительные в качестве едва ли не главных поставщиков сведений.
При этом естественно возрастает и воздействующая сила текста, поскольку включаются рецепторы, связанные с разными видами восприятия: логико-мыслительным и субъективно-эмоциональным, с разумом и чувствами. Это принципиально важно для массовой дистантной коммуникации, жизненный лозунг которой «Оставайтесь с нами!». Иначе говоря, основной задачей такой коммуникации является поддержание устойчивой связи с публикой, для чего все средства хороши.
При этом естественно возрастает и воздействующая сила текста, поскольку включаются рецепторы, связанные с разными видами восприятия: логико-мыслительным и субъективно-эмоциональным, с разумом и чувствами. Это принципиально важно для массовой дистантной коммуникации, жизненный лозунг которой «Оставайтесь с нами!». Иначе говоря, основной задачей такой коммуникации является поддержание устойчивой связи с публикой, для чего все средства хороши.
Вербально-изобразительные тексты воздействуют непосредственно на механизмы безусловных рефлексов, открытых и изученных И.П. Павловым. При интенсивном потоке информации нашим современникам, запрограммированным условиями быстротекущих событий на улице или на автоматизированном, быстродействующем производстве, все труднее отслеживать резкие изменения, контрасты. Нынешние дети не могут противостоять красочным кадрам, мелькающим на экране, сменяющим друг друга непредсказуемым образом. Тексты масс-медиа как раз и диктуют, как достичь цели обеспечить устойчивость канала связи, вовлечь в свой мир массовую аудиторию. Виртуальный мир экрана («голубого нигде») подменяет собою мир реальный, изолирует ребенка от настоящей жизни. Сказанное о детях относится и к «бывшим детям» большинству взрослых телезрителей, привычно подпадающим под пресс безграничных возможностей манипулирования сознанием и поведением масс населения (не говоря уже об «эффекте 25-го кадра»).
Психолингвисты пишут о «креолизованном тексте», т. е. о тексте, «структура которого состоит из двух негомогенных частей, а именно: вербальной (языковой/речевой) и невербальной (принадлежащей к другим знаковым системам, нежели естественный язык)», т. е. о сочетании в тексте слова и рисунка.
Начало XXI века со всей очевидностью свидетельствует, что мы возвращаемся разумеется, на новой основе к более естественному миру рисунка и звука. Точнее было бы определение: мир становится знаково-символическим, что, конечно, связано с изменением места языка в жизни и в труде людей, которыми и ради которых и создаются тексты. Технические открытия фиксации, хранения и воспроизведения изображения, звучания, движения, цвета ослабляют необходимость языкового облачения информации.
Люди все чаще обращаются к изобразительности, все охотнее пользуются символикой, приобретающей международный характер. Знаки дорожного движения, указатели и обозначения отрываются от надписей и складываются в надъязыковые интернациональные семиотические системы. Наглядность представляется более простым и доступным путем передачи и восприятия информации, нежели вербальная книжность в письменной форме. Разные знаковые системы взаимодействуют в смешанных буквенно-цифровых записях.
Отдельный человек все чаще идентифицируется не вербально на бумажных документах, но по цветному изображению, отпечаткам пальцев, сетчатке глаз, голосу, иным деталям. Проверяющий всего лишь сопоставляет вклеенный чип с данными, запечатленными в банке данных на электронных носителях информации. Вспомним, что всего 100 лет назад паспорта и удостоверения были без изображения владельца в силу нераспространенности фотографии. Человечеству, судя по всему, суждено выйти на иной тип коммуникативных связей, иную структуру, а может быть, и базу общения.
Все заметнее опираясь на внеязыковые способы передачи информации, стилистика текстов уже сегодня явно расширяет свой диапазон. Уже нынешнему поколению становится все затруднительнее полноценно воспринимать информацию, не поддерживаемую звуком, музыкой, пением, изображением, цветом, движением.
На транспорте, в рекламе, на приборных панелях аппаратуры, станков, автомобилей, кухонных приспособлений словесные надписи, сообщающие о назначении сигнальных ламп, а также кнопок, клавишей, рычагов управления, сопровождаются схемами и рисунками, а все чаще вообще ими заменяются. С уходом неизбежного облачения информации в языковую форму люди все чаще и охотнее обращаются к более экономичным и сильнее воздействующим приемам оформления информации. По удачному опыту прямодействующих знаков дорожного движения любые указатели и обозначения отрываются от надписей и складываются в семиотические системы, приобретающие к тому же надъязыковой международный характер.
Общечеловеческим «иероглифом» стало сердечко, передающее в широком смысле понятие приязни, любви, но это не конкретное слово, а вообще не опредмеченное языковое выражение. Распространившийся по всему миру лозунг-слоган Я Москву допускает обращение к разным глаголам с соответствующим согласованием: Я люблю Москву. Я влюблён в Москву. Мне нравится Москва. Я восхищаюсь Москвой Сердечко интернационально понятно и может быть расшифровано как I love, like, admire, I am fond of, delighted with, carried away by Ich liebe, habe gern J'aime, prefere, goute, je suis ravi, je me plais Иероглиф читается по-разному, нивелирует стилистические и даже смысловые оценки возможных «прочтений». Наиболее популярные мировые валюты (доллар, фунт, евро, иена) давно зашифрованы символами; обсуждается вопрос о иероглифическом обозначении российского рубля. Во всех странах люди привыкли к символам, хотя «читает» (озвучивает) их названия каждый по-своему на своем языке.
Конечно, не следует забывать, что понимание символов сопряжено с языком не только потому, что мы так воспитаны, но и по глубоким психологическим и даже физиологическим причинам. Пусть картинки легче воспринимаются и быстрее понимаются, но в памяти остается лишь обозначенное словами. Мы ощущаем, различаем запахи не непосредственно, а давая им словесное обозначение, нам известны даже обозначенные, хотя не воспринимаемые органами чувств феромоны. Мы прочно запрограммированы на логически точную книжность и игнорируем факт иного восприятия текстов в неписьменных формах.
Уже нынешнее поколение людей оказывается приученным к «тексту трех измерений», к получению информации в слиянии звука, речи, изображения как бы выполняя завет Чюрлёниса о единстве поэзии, музыки и живописи, о единстве трех главных их основ ритма, пропорции, грации. Многие, преувеличивая, вероятно, роль Интернета и его глобализирующую силу, пишут о том, что сегодня он уже породил новую культуру, в частности, единую евразийскую.
Тем временем даже беллетристика начинает мыслить кадрами и их блоками, обращается к искусственным чередованиям разных единиц (иной раз прибегая к рисункам, схемам, графике и сложной верстке) вместо творческой лепки художественных образов традиционными приемами «развертывания словесных рядов».
Эти опасности имеют общечеловеческий характер. Американский психолог Глория де Гаэтано, борец против телевизионного отупления детей, пишет о том, как и почему так трудно читать привычные нам тексты детям, уже приученным к иному представлению знания к современной механической, краткой и броской, быстро меняющейся расфасовке информации в виде блоков-клипов с поддержкой изображением, движением, цветом, звуком и другими невербальными носителями.
Привычка к восприятию информации в вербально-изобра-зительной форме с частой сменой кадров и крайне лаконичной языковой составляющей укорачивает нормальный срок восприятия информации (полагают, что полное восприятие надписи или проговариваемой фразы составляет не менее трех секунд), но краткость и яркость восприятия мешает ее поверить разумом, по-настоящему «переварить». По имеющимся данным, уже целое поколение молодых людей испытывает неспособность к настоящему чтению, полагая и обычные неспециальные (кроме написанных в клиповом ритме детективов), и специальные книжные, и даже газетные тексты неодолимо трудными, неприятными, занудными. Это явление, названное A.D.D. (Attention Deficit Desorder), бурно обсуждается и осуждается американскими учеными и педагогами, в частности, потому что оно ведет к утрате способности к профессиональному обучению.
Безусловно, форма реализации информации, опредмеченной тем или иным способом, не должна быть безразлична для тех, кто собирается с помощью полученного текста формировать какое-либо знание у подрастающего поколения. Старшее поколение вряд ли примет безоговорочно все коммуникативно-языковые новшества, а молодежь уже сегодня во многих фантомах видит красоту. Человечеству, судя по всему, суждено выйти на иной тип общения, иную его структуру, а может быть, и базу, иное функционирование языка.
Разные формы общения имеют свои преимущества и недостатки. Да, письменный текст не передает интонацию, тон, тембр и модуляции голоса, ударений (но можно написать: взвизгнул, пролепетал, прошептал, оглушил и т. п.). Именно поэтому, где-то отвлекаясь от частностей, он позволяет сконцентрировать внимание на содержании преподносимого знания. При этом первоначальная невозможность передать письмом позы, жесты, телодвижения породила впоследствии в языке массу их вербальных обозначений, а также средств передачи отношения к описываемым движениям, нвозможное стало возможным! Почему до сих пор при получении информации в целях формирования знания целесообразно отдавать предпочтение главенству письменной формы? Потому что чтение требует постоянного напряжения разума и воображения, скептической оценки прочитанного.
Кажется, что звукозрительное овеществление события может передать намного больше письменного его описания. Но внеязыковые носители информации зачастую распыляют внимание воспринимающего, который проходит мимо осмысления. Непередаваемый визуально авторский текст часто содержит бесценные языковые находки, которые обогащают ум и речь того, кто читает книгу. Нет пока режиссера, который смог бы придумать мизансцену для передачи ильфо-петровской фразы из «12-ти стульев» Зарвавшийся беспризорный понял беспочвенность своих претензий и отстал. Разве что голос за кадром прием, используя который постановщик расписывается в своей беспомощности. Как сыграть булгаковское Машину зря гоняет казенную, наябедничал кот, жуя гриб. Как сыграть здесь наябедничал?