Он извинился тихо и всё же осмотрел рану, слегка разодрав длинное бордовое платье весьма странного для меня кроя, и без того раньше вспоротое ножом. Цокнул языком досадливо, и внутри всё закрутилось узлом я умираю? Вдруг резко захотелось жить. Хотя бы в этом пока непонятном мне мире.
Что там? спросила, остро желая вызнать подробности.
И тут же поняла, что сглупила. Ведь тот надменный аристократ а он явно был непростых кровей, это даже я, жительница мегаполиса, где аристократов не каждый день встретишь в булочной, понимала, сказал, что ранила я себя сама. И результат моего неосторожного вопроса проявился тут же: мужчина глянул подозрительно и удивлённо.
Там глубокая рана, мейси. Вы что же, не помните, как сами себя ударили ножом? Или прикидываетесь дурочкой?
Так. Похоже, ко мне здесь если не все, то многие относились с непонятной неприязнью. И что самое паршивое я ведь и правда ничего не знала из того, что случилось перед тем, как меня нашли. На минуточку, с ножевым ранением.
Я Я не знаю. Я помню всё очень плохо
Я Я не знаю. Я помню всё очень плохо
Иногда прикинуться дурочкой не самый плохой вариант. Тогда мужчины начинают относиться снисходительней: мол, что с неё, блондинки, взять. Порой выгодно. Похоже, эта хитрость сыграла и здесь. Незнакомец вздохнул, закатив глаза, а потом вновь вперился в мой бок, осторожно его ощупывая.
Кровь надо остановить и перевязать вас, иначе может обернуться плохо, без особых эмоций сообщил он. Кинжал вошёл неглубоко и, кажется, ничего важного не задел. В Стражи вас не взяли бы с такой-то меткостью.
Кто такие эти загадочные Стражи, я, понятное дело, и понятия не имела а потому благоразумно промолчала на его слова, которые, видно, должна была воспринять как колкость. Мужчина снял со своего пояса нечто наподобие фляжки, открутил крышку и щедро плеснул мне на рану. Наверное, я взвыла, как буйвол в любовной горячке. По крайней мере, никогда раньше таких звуков в моём горле не рождалось. Даже в ту пору, как мама неосторожно отдала меня в хоровое отделение музыкальной школы, непонятно с чего решив, что у меня есть слух. Из глаз тут же вышибло слёзы, а дыхание заколотилось в груди, словно сотни маленьких раскалённых камешков. Как больно-то!
С ума сошли? прохрипела я, выгибаясь на жёстком, трясущемся вместе с каретой диване.
И тут все мои и без того скудные силы разом схлынули. Я распласталась, не способная пошевелить ничем больше. Только чувствовала жгучую боль, которая охватывала, кажется, уже не только бок, а всё тело, въедалась даже во внутренности.
Что у вас там творится? раздался возмущённый оклик снаружи. Стоять!
Карета резко остановилась, и я едва не скатилась с дивана. Распахнулась дверца, и внутрь заглянул тот самый мрачный аристократ. Он перевёл гневный взгляд с меня на моего невольного мучителя, а тот только развёл руками.
Делаю, что могу, мениэр ван Берг. Вы же приказали. Её бы лекарю показать. Да и женщина тут справилась бы лучше жаль, погибла. А так Как бы не загноилось.
Божечки, похоже, об антисептиках здесь слыхом не слыхивали, кроме того, что выплеснули мне на бок только что.
Покажем. Геролфу покажем, как доберёмся до поместья, уже спокойнее проговорил тот. Но вы всё ж поосторожнее. Отец не будет рад подпорченной невесте. Хотя Целость её шкуры не имеет особого значения. Но всё ж неприятно столько расходов.
«Ах ты ж какой гад!» подумалось с вялой злостью. Просто мозг был сейчас настолько ослеплён болью, что даже ругательств никаких толковых в нём не могло возникнуть. Но то, с каким пренебрежением он отозвался о, между прочим, моей шкуре, всё ж укололо где-то в подвздошье. А уж потом до меня дошёл смысл остальных его слов. Невеста отца Какого, простите, чёрта?! Мало того что очнулась не пойми где, так ещё и в статусе невесты какого-то очередного незнакомого мужика. И как ни мало мне нравилась вся эта мутная ситуация с самого начала, а чем дальше, тем нравилась всё меньше.
Но тот, кого назвали мениэром ван Бергом, только равнодушно скользнул по мне взглядом, словно по дождевому червю, который переползал дорогу перед ним. Так и представилось, как он заносит ногу и давит меня без единого проблеска сожаления. И было так дико видеть на чьём-либо лице столько омерзения, что я даже затихла от потрясения, перестав судорожно всхлипывать. Да в чём же успела перед ним провиниться?
Не в силах более выносить его ненасытный взгляд, я отвернулась, а он захлопнул дверцу кареты. Повозка качнулась и поехала дальше, сопровождаемая всадниками по обе стороны. Но на миг это перестало иметь хоть какое-то значение. Потому что меня настигло ещё одно понимание. Я была не я.
Вернее, я, но в какой-то другой оболочке. Мои разметавшиеся по сиденью волосы оказались чёрными, совсем как шкура вороного коня ван Берга. Куда подевался мой пепельный блонд?! Мало того что я вдруг стала брюнеткой, так ещё и моё вылизанное волосок к волоску каре до плеч превратилось в копну густых вьющихся локонов. Они теперь стелились под моей головой и спиной, местами слипшиеся от грязи, но всё равно невероятно красивые. Даже завораживающие. У меня никогда в жизни не было таких длинных волос.
Превозмогая боль, я подняла руки и оглядела их точно не мои. Длинные пальцы, даже чуть костлявые, но в целом красивой формы. Естественно, никакого маникюра. И попросить бы у кого зеркало, но это будет выглядеть очень уж подозрительно. Да и вряд ли у того коновала, что неуклюже взялся за моё лечение, окажется вдруг зеркальце за пазухой.
Пока он возился в перекинутой через плечо увесистой сумке, я ощупала своё лицо, конечно, ничего толком не понимая, но смутно догадываясь, что и оно принадлежит не мне. Нет, это точно попахивало черепно-мозговой травмой. Примерила платье, называется.
Одно хорошо: тот мужчина, на чьё попечение меня оставили, всё ж нашёл, чем перевязать рану. После прижигания тем лютым пойлом, вонью с которым не мог потягаться даже дешёвый виски, боль немного успокоилась, но чувство назойливого жжения никак не уходило. К тому же от крепкой перевязи было тяжело дышать. Но не мне в моём положении жаловаться. Ещё недавно я и предположить не могла, что могу умереть от удара в бок ножом, а сегодня эта возможность замаячила передо мной пугающе отчётливо.
К тому же чем дольше я ехала в этом сыром экипаже по соседству с незнакомцем, которого успела уже неплохо разглядеть, тем больше убеждалась, что это не сон и не наваждение. И даже не бред. Я и правда каким-то неведомым образом попала то ли в прошлое, то ли и вовсе в какой-то другой мир. Не зря померещилась мне та девица в зеркале. Ох, не зря. Это было вовсе не порождение жары, которая маяла с самого утра.
Как вас зовут, мениэр? после затянувшегося молчания всё же решила спросить моего спутника, который сел в противоположном углу кареты и вперился в маленькое оконце.
После наблюдения за всем, что он делал, за тем, как смотрел на меня и как разговаривал, я сделала вывод, что раньше мы не были знакомы. Он повернул ко мне слегка взлохмаченную голову, хмуря чёрные, будто углем нарисованные брови. Но, кажется, ничуть не удивился вопросу: а значит, я не ошиблась.
Алдрик.
А как меня зовут, вы знаете? Мужчина нахмурился ещё сильнее, потому пришлось пояснить: Просто не знаю, представляться вам или нет.
Он слегка успокоился и повёл плечом.
Знаю. Паулине дер Энтин. Можете не представляться. Вас сейчас в окружении йонкера Хилберта ван Берга мало кто не знает. А уж его отца тем более.
Он хмыкнул то ли презрительно, то ли насмешливо. А мне немного полегчало. Хотя бы удалось выведать имя предводителя всей этой шайки. Уже в этом не попаду впросак, если придётся к нему обращаться. Осталось только выяснить имя того мужчины, которому я неведомо каким сомнительным счастьем приходилась теперь невестой.
Вот же подстава! Собиралась замуж за Антона, которого знала уже вдоль и поперёк, а тут просватана за того, кого не знаю, как и зовут. Лютое средневековье, что тут скажешь.
Паника накрывала меня рваными волнами. Но я старалась успокоиться: что-то да выведаю о нежданном женишке. А там мало-помалу, может, удастся разузнать, кто я вообще теперь такая тоже вопрос не из последних. Может, пойму даже то, как вернуться назад в свой мир и своё тело. Вот своего тела было особенно жаль. В остальном же я вообще мало представляла себе, как буду выкручиваться, когда дело коснётся того, что я должна знать, а не знаю. Ведь этот мир совершенно мне не знаком: какие тут порядки, какие устои? Может, мужчины здесь жрут жён после свадьбы кто их знает?
Но пока что меня везли не на казнь, а, похоже, на собственную свадьбу. И, судя по всему, торжество предполагалось нерадостное.
Глава 2
Погода снаружи, похоже, совсем испортилась. Застучал по крыше дождь, не сильный, но изматывающий: от такого обычно становится пустой голова. Вот и моя опустела, кажется, просто переполнившись, словно оперативная память компьютера. Я уже не способна стала ни о чём-то переживать, ни бояться будущего. Только лежала на сиденье кареты, монотонно покачиваясь, и морщилась, когда колесо налетало на камень или попадало в ямку на дороге тогда в боку отдавалось острой болью.
Всадникам, похоже, тоже не особо нравилось ехать под дождём, а потому они то и дело поругивались и ворчали. Я слышала множество голосов, что отрывистыми фразами вспыхивали то в одной стороне, то в другой. И поначалу ни разу голоса Хилберта ван Берга. Похоже, ему одному было всё равно. Но из обрывочных разговоров мужчин мне удалось всё же понять, что едем мы в некий городок или деревню под названием Моссхил. Там собирались и заночевать: потому в словах каждого то и дело проскальзывало предвкушение тепла и отдыха.
Они обсуждали тех, кто, видно, напал на меня. Напал и перебил всё моё сопровождение вернее, сопровождение Паулине. Хорошо, что трупы я не видела это оказалось бы выше моих сил. Мужчины безуспешно пытались разговорить своего предводителя, да тот либо молчал, либо отвечал так коротко и тихо, что невозможно было разобрать слов. Будто нарочно так делал, чтобы я ничего не поняла. А ведь любая информация сейчас была для меня полезной.
Они обсуждали тех, кто, видно, напал на меня. Напал и перебил всё моё сопровождение вернее, сопровождение Паулине. Хорошо, что трупы я не видела это оказалось бы выше моих сил. Мужчины безуспешно пытались разговорить своего предводителя, да тот либо молчал, либо отвечал так коротко и тихо, что невозможно было разобрать слов. Будто нарочно так делал, чтобы я ничего не поняла. А ведь любая информация сейчас была для меня полезной.