Что случилось? спросонья зевнул Торн, прикрывая рот рукой.
Ничего. Приснился кошмар, буркнула она, пытаясь подняться.
Но просто встать и уйти не получилось. Торн поймал ей за руку и потянул на себя, обратно в кровать.
Куда это ты так торопишься?
Гаитэ не была настроена на лирический лад. Меньше всего ей сейчас хотелось ласк, объятий и поцелуев. Когда голова рвётся от тяжёлых мыслей, а сердце от тягостных предчувствий, тело становится бесчувственным. Но отказать Торну сейчас было равносильно тому, что поставить точку в их отношениях и признать, что его подозрения имели под собой основания. Поэтому Гаитэ уступила, лишь бы не усложнять, не затягивать слишком и без того запутанный, противоречивый клубок.
«Я сделала свой выбор, внятно произносил голос внутри Гаитэ. И ничего не изменить. Если я отвергну его, это приведёт к очередной ссоре, укрепит в уверенности, что я не люблю его. Или люблю, но недостаточно сильно, чтобы не грезить о другом. И о ком?! О его брате. Как так случилось, что человек, которого я совсем недавно считала последним негодяем, внезапно стал столь притягательным для меня? Что за наваждение?».
Поначалу Гаитэ ощущала лишь невыносимую горечь. Она ведь выросла с убеждением в том, что брак это сделка. Что он не имеет ничего общего с любовью. И уже одно то, что её будущий муж хорош собой, молод и любит её можно считать дарами судьбы.
Хотя любит ли?..
В сероватом рассветном сумраке лицо Торна было словно незнакомым. Тело, лежавшее на ней, было тяжёлым, а под своими руками, обнимавшими его, Гаитэ ощущала сильные, словно витые канаты, мышцы.
Но у него были тёплые, мягкие губы. И прикосновения, вопреки ожиданиям, были такими нежными, что Гаитэ почувствовала, как потихоньку словно оттаивает, слабеет и действительно подчиняется ему, увлекающему за собой, как поток увлекает упавшую в него песчинку.
В теле начало разгораться тепло, всё жарче и жарче, пока не превратилось в пламенеющий, яркий цветок, опаляющий её блаженным, ослепительным светом.
Это было словно волна, накрывающая внезапно и с головой, так, что Гаитэ невольно не смогла подавить тихий полувсхлип-полустон.
Доброе утро, госпожа герцогиня, улыбнулся Торн.
А Гаитэ, всё ещё потрясённая своей внезапной капитуляцией, нашла в себе силы лишь слабо кивнуть.
В дверь постучали. Упреждая возражения Гаитэ Торн поспешил сам отворить замок, предварительно грубо осведомившись:
Кого чёрт принёс?
Господин, откройте, это я.
Маркелло? Торн рывком распахнул дверь. Чего тебе надо?
Господин, вас повсюду ищут. Его Величество срочно вызывает к себе.
Что-то случилось? нахмурился Торн.
Не могу знать. Меня никто в тайны не посвящает.
Ладно. Сейчас приду. Ступай, махнул он рукой. Боюсь, сеньорита, что я не могу наслаждаться вашим обществом столько, сколько планировал. Долг вынуждает меня повиноваться приказам отца.
Откинув рукой полог, Гаитэ взглянула на Торна с улыбкой:
Я не смею вставать между вами и вашим долгом. Но я буду ждать вас, как и полагается преданной хм-м? Невесте? Или любовнице?
Гаитэ пыталась пошутить, но Торн слишком буквально воспринял её слова.
Я поговорю с отцом о нашей свадьбе и постараюсь, чтобы дату назначили, как можно быстрее.
Отчего-то в последнем Гаитэ не сомневалась. Всё лучше всего сбывается именно тогда, когда тебе не очень-то этого и хочется.
Впрочем, близость с Торном принесла покой в душу Гаитэ. В жизни по-всякому бывает. Иногда тело идёт вослед за душой, иногда душа вслед за телом.
Гаитэ успокоилась, поняв, что её мимолётное умопомрачение не могло быть ничем больше, чем «вспышкой молнии». В глубине души она надеялась, что её странная одержимость Сезаром пройдёт также внезапно, как накатила.
«Это как болезнь. Нужно просто подождать до выздоровления», сказала она самой себе и решила больше об этом не думать.
Приставленная к ней придворная дама (как странно, никогда раньше Гаитэ не прислуживали даже обыкновенные крестьянки, а теперь ей, оказывается, полагается личный придворный штат!) решила, что её госпоже необходимо добиться полагающегося положения блеска. Несмотря на то, что Гаитэ раздражали властные холодные манеры приставленной к ней знатной наперсницы, она старалась сдерживаться.
В комнату доставили лохань для купания, наполнили её горячей, на грани терпения, водой. В воду добавили миндаль, порошок с запахом листьев лавра и отвара из лаванды. После того, как Гаитэ разомлела от кипятка, её уложили на кушетку, и толстая банщица с четверть часа растирала кожу пронзительно пахнущим розовым маслом.
И всё это время новоявленная придворная дама не уставала её распекать:
Конечно, в Храмах умеют заботиться о душе, но тело пребывает в приступном небрежении. Только взгляните, как огрубели ваши руки? С этим же надо что-то делать? Да и лицо ваше покрыто загаром, словно у крестьянки. А у принцессы кожа должна был, как лепесток лилии.
Гаитэ слышала её, но не вслушивалась. Может быть, кожа её и не эталон для знатной дамы, но, как показала жизнь, чтобы нравиться мужчинам не обязательно походить на идеал без изъянов. В любом случае загар на её лице нисколько не оттолкнул ни Торна, ни Сезара.
Гаитэ слышала её, но не вслушивалась. Может быть, кожа её и не эталон для знатной дамы, но, как показала жизнь, чтобы нравиться мужчинам не обязательно походить на идеал без изъянов. В любом случае загар на её лице нисколько не оттолкнул ни Торна, ни Сезара.
После косметических процедур Гаитэ, словно в футляр, упаковали в платье из тёмно-алого бархата, отделанного, как каймой, тонким дорогим кружевом с золототканой оторочкой. Шею оплело тяжёлое жемчужное ожерелье.
Гаитэ было, решила, что её готовят к какому-то событию, но оказалось, то было обычное рядовое утреннее одевание. И теперь, когда туалет завершён, она свободна распоряжаться собственным временем, как пожелает.
Поскольку никаких планов и желаний у неё не было, а в комнате суетилось слишком много прислуги, она решила выйти на галерею, пройтись и подышать свежим воздухом.
Не успела Гаитэ сделать несколько шагов в сторону от двери, как из-за колонны тихий, как тень, выскользнул Сезар:
Наконец-то! Я всё утро тебя жду.
Против воли сердце в груди забилось сильнее. Из всех человеческих органов этот самый своевольный. Его совершенно невозможно контролировать!
А кожа слишком чувствительно отреагировала на прикосновение его пальцев, увы, но даже тяжёлый бархат не стал достаточным препятствием.
Это было сиюминутным порывом, не похожим на объятия она слишком быстро шла, он, выскользнув ей навстречу, словно ненароком сжал ладони на неё предплечьях.
Спокойно, стараясь не показывать своего смятённого состояния, Гаитэ мягко отступила на шаг, высвобождаясь. Если бы могла, она бы закрылась от взыскательного, внимательного и вопросительного взгляда, нацеленного в лицо, если не в душу.
Всё в порядке? Торн тебя не обидел?
Его беспокойство по этому поводу одновременно грело душу и оскорбляло.
Почему вы думаете, что он способен меня обидеть?
Мгновенно почувствовав её настроение, Сезар тоже отступил на шаг назад.
Зная брата я не мог не беспокоиться, улыбка скривила его губы так, что её сложно было назвать приятной. Не уверен, что рад увидеть, что между вами всё хорошо.
Что на это ответить?
Гаитэ сложила руки на животе, под грудью.
Платье, в которое её обрядили было красивым, но ужасно неудобным. Один волокущийся длинным хвостом по плитам шлейф чего стоил? В нём чувствуешь себя не живой женщиной, а ходячим величием; статусом, но не человеком.
Но сейчас это, может быть, к лучшему?
О чём вы хотели поговорить? спросила Гаитэ, медленно двинувшись вдоль парапета, оплетающему галерею.
Сезар, заложив руки за спину, шёл рядом, примеряя свой шаг к её.
Не выходи за Торна.
Это прозвучало не как просьба. Скорее, как требование. Учитывая ситуацию, взятый Сезаром тон, был, по меньшей мере, странен.
Я знаю, он умеет кружить женщинам головы, но это подлая душа в смазливой оболочке. Он не принесёт тебе счастья.
Возмутительно! До такой степени, что даже не возмущает.
Гаитэ пожала плечами:
Браки существуют не для счастья. Вам, как человеку женатому, Ваша Светлость, об этом должно быть прекрасно известно. К тому же не все в этом мире рождены стать счастливыми. Видимо, я счастья заслуживаю не больше других.
А я не принесу вам счастья?
Гаитэ остановилось, резко повернувшись к собеседнику.
Сезар выглядел бледным и сосредоточенным. И в выражении его лица читался скрытый вызов.
Нет, Ваша Светлость. Особенно вы.
Он опустил ресницы, наклоняя голову. Пришла его очередь прятаться от её взгляда.
А как же чувства? в тихом голосе звучала злость. На себя, на ситуацию и на неё тоже.
Снова предательское сердце застучало сильнее. Вот какого чёрта оно так волнуется, а? Почему пресекается дыхание? Это из-за туго затянутого корсета она задыхается, и мир вокруг качается, как волна? Так бывает, когда на качелях сначала взмываешь вверх, а потом летишь вниз резко, словно с обрыва.
И нечем дышать.
Чувства?.. едва слышно переспросила Гаитэ.
Сезар, расставив ноги и заложив большие пальцы за широкий пояс, опоясывающий тонкую, по сравнению с плечами, талию, вновь смотрел на неё и Гаитэ физически ощущала тяжесть его взгляда.
Ты станешь делать вид, что не понимаешь о чём я говорю? с тихой яростью протянул он.
А потом двинулся на неё, решительно и твёрдо:
Гаитэ, я уже давно выбрал себе дорогу в жизни, но сейчас мне всё это кажется пустым.
А потом двинулся на неё, решительно и твёрдо:
Гаитэ, я уже давно выбрал себе дорогу в жизни, но сейчас мне всё это кажется пустым.
Он остановился рядом, видимо, не желая пугать её. Лицо Сезара просветлело, озаряясь такой неожиданной, редкой, и от того ещё более привлекательной улыбкой. И это была именно улыбка не усмешка, не ухмылка, без сарказма, привычной иронии или язвительности. Улыбка это преобразила его лицо, словно освещая каждую чёрточку изнутри:
Я люблю тебя, сказал он простых три слова, которые из-за частоты употребления почти потеряли свой сакральный смысл, но в устах Сезара они отчего-то прозвучали, как клятва.
Гаитэ сомневалась, что в обычае Фальконэ было разбрасываться такими словами.
И этот отблеск света на его лице
Нет, она не сомневалась в том, что Сезар говорит правду. Тем более горько становилось от сознания, что этот мимолётным отблеск сейчас вот-вот погаснет. Кто знает, повторится ли когда-нибудь впредь?