Гаитэ не была удивлена подозрениями Торна. Зная его нрав и характер она к этому готовилась.
Я на вашей стороне. Сейчас слишком много всего навалилось, чтобы нам ссориться. Мы должны быть едины. Все.
Ты права. Ворота во дворец заперли?
Кристоф посоветовал мне сделать это, как только мы поняли, что вас отравили. Эффидель с мужем здесь.
Отлично. Всех посетителей гнать прочь! Болезнь мою и отца следует держать в тайне. Это поможет выиграть время.
Мы можем попытаться, но вряд ли получится, вздохнула Гаитэ.
Передав приказ Торна секретарю, она, напоив мужа целебным отваром из трав, которые должны были нейтрализовать остатки токсинов в его организме, направилась в покои императора.
Лекарь передал тревожное сообщение. Их Величества пришли в себя, но, скорее всего, не проживут до рассвета.
К собственному удивлению, Гаитэ не застала царственного свёкра в постели. Он велел отнести себя в тронный зал. Всё это было странно, нереалистично, жутко. Высокий зал, неровные всполохи факелов, эхо шагов, тени.
И умирающей в высоком кресле.
Рядом с Алонсоном стояли его дочь и любовь последних лет его жизни, красавица Франческа.
Жозе Рокор, муж Эффидель, стоял в отдалении.
А, вот и ты, последняя из Рэйвов, тихим, ровным голосом проговорил Алонсон. Подойти ближе. Скажи, как мой сын?
Пришёл в себя, Ваше Величество.
Он будет жить?
Вне всякого сомнения.
Мы рады это слышать, откинулся на спинку кресла император. Известие скрашивают нашу боль, которую мы почти не в силах выносить.
Гаитэ, не говоря ни слова, приблизилась к императору и, присев у его ног, положила свои руки на его. Исцеление было невозможным, процесс интоксикации зашёл слишком далеко, но облегчить его муки она всё-таки могла. Правда, в изрядной степени разделяю их.
Благодарю, дитя, мужчина отнял ладони, покачав головой. Но не стоит. Слишком поздно, тяжело вздохнул он. Слишком поздно для многого.
Нет! всхлипнула Эффидель. Нет, папочка. Не покидайте нас! Мы не готовы
Дитя моё, к смерти нельзя подготовиться. В такой час, как мой, нужно быть благодарным за жизнь, которую прожил. А мы прожили интересную жизнь, о которой немногие могли бы мечтать. В этом дворце я видел и рай, и ад, вкусил сполна и любовь, и предательство. Здесь я видел смерть и не раз сам был её причиной. И все же, пусть на душе моей много грехов, я не жалею ни о чём. Люди могут говорить что угодно, но всё, что я делал, я делал для будущего процветания моей страны и воцарения нашей династии.
Императору каждое последующее слово давалось труднее предыдущего. Он тяжело дышал.
До этого часа из всех войн, в каких довелось участвовать, я выходил с надеждой. Даже если проигрывал, всегда находил способ вновь начать игру с преимуществом в положении. Но в этот миг сердце наше не спокойно. Наши сыновья недостаточно сильны и мудры для того, чтобы править. Торн слишком самовлюблён, а Сезар дыхание императора всё учащалось, делаясь прерывистей. Сезар слишком амбициозен. Оба слишком легко идут на поводу страстей. И единственная надежда, которую я даже сейчас храню в своём сердце, что ты сумеешь примирить непримиримое, найти равновесие там, где его изначально не было. Я должен был бы передать этот перстень тому из сыновей, кто займёт моё место на престоле. Но вокруг меня нет сыновей. Лишь женщины. Ты, как будущая королева и мать моих внуков, передашь этот символ власти вашему новому королю.
Тяжёлый перстень с кровавым рубином лёг в ладонь Гаитэ.
Нет, отец, нет! сжала руку отца, рыдая Эффи. Не говорите так. Мы вылечим вас! Спасём. Правда же, Гаитэ? Ну скажи ему!
Но Гаитэ и без дара было видно, как душа Алонсона медленно, но верно покидает его бренное тело, отходит.
Папочка! Как же мы будем жить без тебя?! причитала, всхлипывая, Эффи.
Если ты любишь меня по-настоящему, дитя моё, будь щедра, не держи меня больше здесь. И не плачь. Мне пора в последний, самый трудный бой, моя девочка. Пообещай позаботиться о них, обратил он последний взгляд на Гаитэ.
Обещаю, кивнула та.
Мой день подошёл к концу. Ночь близка выдохнул, угасая, Алонсон перед тем, как в последней смертной судороге упасть на руки плачущих женщин.
Спустя четверть часа Гаитэ была вынуждена войти в опочивальню мужа с тяжёлым известием:
Ваш отец, Их Величество император Саркассора, Алонсон III, умер. Король умер. Да здравствует король!
С этими словами она надела оставленный кровавый перстень на руку мужу.
Какое-то время Торн хранил молчание, откинувшись на подушки, прикрыв глаза рукой. Потом тихо произнёс.
Нам всем следует готовиться к худшему. Власть мало получить. Её нужно завоевать. А Бог свидетель врагов у нас немало.
Глава 4
Ваша Светлость, подошёл к Гаитэ премьер-министр. Мы не можем больше ждать. Наша обязанность перед поданными сообщить о смерти императора.
Так делайте то, что должны.
Откройте ворота! Откройте ворота! гудела толпа, заполнившая всю площадь.
Стемнело. Среди ночи леденящим ужасом наполнял душу этот рёв, что страшнее звериного.
Факелы в руках толпы будили в душе Гаитэ, наблюдавшей с верхней галереи, застарелые, укоренившиеся фобии её самым большим страхом было сгореть на костре.
Самые отчаянные из смутьянов сделали из бревна таран и теперь тащили его к воротам, что гвардейцы изнутри заперли на тяжелый засов. Те ходили ходуном на массивных петлях.
Толпа ревела и бесновалась. Мужичьё держало в руках импровизированное оружие от вертелов, на которых обычно жарили рябчиков, до заржавевшей сабли, неизвестно как попавшей в лачугу простолюдина.
Что будем делать, Ваша Светлость? вытирая пот с бледного лица проговорил кто-то из мужчин.
Судя по форме, один из военных. Кажется, капитан?
Они вот-вот прорвутся.
Чем можно противопоставить толпе, чтобы привести её в чувства? вопросительно поглядела на него Гаитэ.
Нечто более действенное, чем простая алебарда и аркебуза.
Тогда велите приготовиться мушкетёрам, распорядилась Гаитэ. И пусть готовят пушечные жерла. Раскалите до красна прутья. Если убедить толпу словом не удастся, нам придётся думать о наших жизнях и жизнях тех, за кого мы в ответ.
Вы правы, мидели. Мы должны быть готовы дать серьёзный отпор, одобрил её решение капитан.
Гаитэ плотней запахнула на себе плащ, подбитый волчьим мехом. Ночь была прохладной, да и страх, поднимавшейся в душе, порядком вымораживал.
Что с нами будет? услышала она рядом с собой встревоженный голос Эффидель, подошедшей неслышными, мягкими, как у кошки, шагами. Что с нами со всеми будет, Гаитэ? Брат должен что-то сделать.
Торн очень слаб, он едва дышит. Толку от него сейчас будет меньше, чему ему вреда от подобной активности.
Как назло, от моего муженька никакой пользы! с досадой притопнула ногой Эффи. Знаешь, что он делал, когда я покинула наши покои? Он молился! Представляешь? Молился!
Иногда молитва бывает животорящей.
Сомневаюсь, что она возымеет волшебное действие, если не предпринимать ничего больше.
Мы отобьёмся, постаралась успокоить Гаитэ девушку. Дворец неприступная крепость. Даже если чернь прорвётся во внутренний двор, это ещё не конец. В опасности не столько мы, сколько все эти люди. Если бы только можно было избежать большой крови, вздохнула она.
Тем временем солдаты, вооружённые мушкетами, выстроились в два ряда напротив ворот в прямоугольное каре. После первого залпа первая шеренга должна была уступить место второй.
Если первые два огневых залпа не остановят людей, дальше сцепиться придётся в рукопашную.
Пролившаяся кровь могла либо испугать людей, либо окончательно превратить их в кровожадных зверей.
Их голоса, нервно передёрнула плечами Эффидель. Похоже на рёв океана.
Они вот-вот выбьют ворота. Нужно спуститься вниз.
Зачем? Эффидель посмотрела на Гаитэ, как на сумасшедшую.
Чтобы в последний раз попытаться поговорить с людьми нормальным языком перед тем, как заговорим на языке оружия.
Думаешь, с ними можно нормально разговаривать?
Нужно попытаться хотя бы понять, чего они от нас требуют? Чего им надо?
Спустившись, Гаитэ встала перед воротами.
Отворите! велела она страже.
Все вокруг смотрели на неё с явным сомнением в её умственных способностях.
Спустившись, Гаитэ встала перед воротами.
Отворите! велела она страже.
Все вокруг смотрели на неё с явным сомнением в её умственных способностях.
Открывайте! настаивала Гаитэ.
Гвардейцы, подчинившись, отошли в стороны. Тяжёлые деревянные воротины разошлись в стороны и в образовавшийся проём хлынул поток дубин, колов, топоров.
Всё, как кровью, залито багровым светом факелов.
Пока толпа с дикими воплями заполняла внутренний дворцовый двор, военные стояли молча, кто, положив руки на эфес клинка, кто, держа мушкет на мушке, кто, готовый запалить фитиль. Все бездействовали в ожидании приказа начать атаку.
Вперёд! Бей! кричали люди и лица их искажались, словно они были одержимы бесами.
Гаитэ ощущала присутствие тёмных духов так же явственно, как чувствуешь запах крови на скотобойне.
Она стояла в этом диком водовороте и не чувствовала страха лишь печаль и решимость идти до конца, чего бы не стоило.
Вся предыдущая жизнь отдалялась от неё в этот момент, словно берег, от которого отчалил корабль, уходя в открытое море.
Она никогда не была маминым любимым ребёнком, папиной ненаглядной дочкой, деревцем, свежим цветком, который все холили и лелеяли. Её с детства жизнь приучила к бурям. Но то, что разворачивалось сейчас было хуже всего.
Последние остатки детства, последние пылинки невинности слетали с Гаитэ в этот страшный миг, когда она стояла один на один со Смертью, и только от её решения зависели дальнейшие события.
Она, Гаитэ, урождённая Рэйв, ставшая Фальконэ, познала тоску и боль в окружении величайших богатств этого мира. Тьму, скрывающуюся за блеском великолепием драгоценностей и богатством одежд. Дьявола, прячущегося за самыми прекрасными лицами.
Большинство людей уверены, что быть королём значит быть в безопасности ото всего, даже от капель дождя. Но вот она стоит, сжимая в кулаки руки с такой силой, что на ладонях остаются лунки от ногтей.
Одна.
На неё движется бессмысленная, из-за чего-то восставшая толпа. И никто и ничто не спасает её от участи быть разорванной в клочья и зарубленной топорами.
При виде женской фигуры, с ног до головы закутанную в белое, неподвижно замершей у высохшего фонтана, словно добровольная жертва, выступившая вперёд, толпа сбавила шаг.