Несломленный. Сборник прозы и стихов - Евгений Николаевич Михайлов 15 стр.

У нас стояла в зале ёлка,
Мигали лампочки на ней.
Я напивался втихомолку
И становился всё грустней.
Жена уставилась в окошко,
С тоской в него уткнула нос.
Мне стало жаль её немножко,
Но тут явился Дед-Мороз.
За ним ввалилась свита гордо:
Была Снегурка в юбке мини
И Обезьянка с красной мордой,
И даже Зайчик с носом синим.
У нашей перманентной ссоры
Нарушен был привычный ход.
Забыв взаимные укоры,
С женой мы встали в хоровод.
А Бык, успев подраться где-то,
Попозже остальных пришёл.
Пропев про ёлочку куплеты,
Мы все направились за стол.
Я после первых двух стаканов
Повёл себя неадекватно,
Принявшись тискать Обезьяну.
Что дальше началось понятно
Жена с Быком уселась рядом,
Тот возбудился моментально,
Её пронзая жарким взглядом.
Они уединились в спальне.
Я в дверь стучал, крича угрозы,
Метал в них и огонь, и воду,
Пил вместе с Дедушкой-Морозом.
А дальше только эпизоды:
Дым коромыслом, крики, визг.
Инстинкты заслонили разум.
Совсем легко напиться вдрызг,
Но протрезветь непросто сразу.
Не в силах совладать с Быком,
Стал впечатлительным я слишком.
Мне показалось, что тайком
Смеялся надо мной Зайчишка.
Ему устроив прессинг жёсткий,
И остальным не дал я спуску.
Помял Снегурочке причёску,
Порвал на Обезьянке блузку.
Снегурка очень оскорбилась,
Взял посох в руки Дед-Мороз,
Тут ёлка под ноги свалилась.
Мне очень нелегко пришлось.
Звенела, падая, посуда.
По рёбрам чувствуя пинки,
Я не надеялся на чудо 
Руками прикрывал виски.
В глазах густел цветной туман.
Очнулся я в кабине лифта,
Где кайфовал, как наркоман,
Держа в руках какой-то лифчик.
При этом был в одних трусах,
В ботинках на босую ногу.
Гостей разнёс бы в пух и прах,
Когда бы их догнал. Ей-богу!
Я не хотел казаться нежным,
Но чувство меры потерял.
Теперь на каждой Бабе Снежной
Я этот лифчик примерял.
Под утро был уже в «ментовке».
Теперь пора и отдохнуть.
Хотелось бы вот так же ловко
На Старый Новый Год кутнуть!

Стужа пришла в этот край с ноября.
Цветом зловещим горела заря.
Холод пронзал всё живое насквозь.
Жуткие вещи творились в лесу:
Стал ледяною скульптурою лось.
Зайцы пинками забили лису 
Та, замерзая, к ним кинулась сдуру.
В схватке жестокой у самой норы
Сняли с плутовки пушистую шкуру,
Мысля зайчат от простуды укрыть.
Люди, стеная, пришли к колдуну.
Он им шепнул, посмотрев на Луну:
 Выживем все, если Богу Зимы
Жизнь молодую пожертвуем мы.
Лучше найдите девицу покраше,
В этом спасенье ватаги всей нашей.
Долго не думая, в хижине старой
Взяли злодеи сиротку-Анютку.
Мачеха им отдала её даром,
Весь разговор принимая за шутку.
Жертву доставили быстро в чащобу.
О колдовском приговоре радея,
Сняли шубейку с красавицы, чтобы
Напрочь замёрзла она поскорее.
Руки и ноги связав ремешком,
Чтоб не сбежала она ненароком,
Место нашли ей под ёлкой высокой
И по домам воротились тайком.
Юная жизнь уходила из тела.
Сон беспробудный охватывал нежно.
Тут неожиданно к ней подлетела
Тройка лихая коней белоснежных.
Выйдя из санок крутых, Дед Мороз
Срочно бедняжку из леса забрал
И во дворец свой чудесный привёз,
Где новогодний сверкал карнавал.
 Станешь Снегурочкой, внучкой моею, 
Старый кудесник сказал мимоходом.
Больше тебя обижать не посмеют,
Будем гостей поздравлять с Новым Годом!
Глянула девушка и обомлела:
Хоть бы один был с нормальным лицом.
Брызжа кровавой слюной то и дело,
Шёл перед нею парад мертвецов.
Кто-то разбился в машине на трассе;
Финкой кого-то пырнули в живот.
Всех до утра чародей седовласый
Сделал живыми. На то Новый Год.
Были там те, кто замёрз этой ночью,
Те, кто от водки палёной сгорел
И досаждало Снегурочке очень
Скопище их веселящихся тел.
Видя, что праздник слегка поутих.
Стала Снегурка разыскивать Деда:
 Нам ещё надо поздравить живых!
Тройку скорей вызывай и поедем!
Утром они возвращались пешком.
Были искусаны губы у внучки.
Шла она бойко с медведем под ручку.
Дед был без шубы, зато с синяком.

Посвящается Дмитрию Крылову

Вишнёвые спелые ягоды
Над крышей разрушенной пагоды
Рубинами светятся алыми.
Своими глазами усталыми
Гляжу я на них равнодушно.
Лежу на истёртых ступенях,
Набедренник сняв и набрюшник.
Лягушка, мне прямо на члене
Уселась, застыв, как в нирване,
Блаженно прищурила глазки.
Её я тревожить не стану,
Пусть ловит свой кайф без опаски.
А чашечка рисовой водки
Украсит мой отдых короткий.

В отеле напротив Биг-Бена
Тревожно завыла сирена.
Но нет, то красотка завыла,
Когда я без помощи мыла
Искал с ней контакта прямого,
Не зная по English ни слова.

Однажды в предместье Мадрида
Я был приглашен на корриду.
Быков не запомнил, но тёлки
Те в памяти точно остались.
Глазами сверкали, как волки;
Как дикие кошки кусались.

Гуляя по улицам Рима,
Я встретил случайно без грима
Кого? Кардиналову Клаву![6]
И с ней оттянулся на славу,
Отметив при том моментально:
Старушка вполне сексуальна.
Да, видно, попутал лукавый.
Она оказалась не Клавой.
Какая-то Моника Витти![7]
Сказал я тогда: «Извините!
Ошибочка вышла, гражданка.
Похоже, что Вы интриганка!»

Швартуясь в порту Лиссабона,
Метался я, как заведённый.
Мне нужен был срочно кондом.
Меня понимали с трудом.
Сказался барьер языковый.
Кондом мне продали не новый.

Однажды на рынке Кабула
Я встретил погонщика мулов.
Седой, бородёнка торчком,
Казался он явным талибом.
Разжившись моим табачком,
Сказал он по-русски: «Спасибо!»
И часто моргая глазами,
Средь вечного шума базара
Шептал тот талиб со слезами,
Что родом-то он из Самары.

Приехав весною в Афины,
Привёз я с собой героина.
Ещё захватил анаши
И выгодно продал, поверьте!
Я греков люблю от души,
Пускай наслаждаются, черти!

Задумав взобраться на Шипку,
Я утром собрался в дорогу.
Но здесь допустил я ошибку
И выпив ракии немного,
Не вышел к намеченной цели,
Святынь не увидел болгарских.
С дешевою девкой в постели
Лежал, заплатив ей по-царски.

Стараясь не обидеть папуасов,
Я вместе с ними ел сырое мясо.
Съедал его без хлеба и без соли.
Потом пришла привычка, что ли.
Я стал другим теперь вообще.
Забыл и думать о борще.

Я в Казахстане пил кумыс.
Лошадку обхватив за шею,
Кричал ей громко: «Понеслись!»,
В ответ услышав: «Не умею.
Привыкла шагом я ходить,
Возя назойливых туристов».
Но и за это заплатить
Придётся долларов под триста.

Турция пахнет кожами.
Надрывно кричат муэдзины.
Туристы с потными рожами
Тюки волокут и корзины.
Всех русских девок продажных
Турки зовут Наташами.
В дешёвых штанишках бумажных,
Крикливо очень накрашены,
Толкутся девицы стайками
В отелях и на дорогах.
Их бьют иногда нагайками.
Какая дикость, ей-богу!

Приехав весною в Афины,
Привёз я с собой героина.
Ещё захватил анаши
И выгодно продал, поверьте!
Я греков люблю от души,
Пускай наслаждаются, черти!

Задумав взобраться на Шипку,
Я утром собрался в дорогу.
Но здесь допустил я ошибку
И выпив ракии немного,
Не вышел к намеченной цели,
Святынь не увидел болгарских.
С дешевою девкой в постели
Лежал, заплатив ей по-царски.

Стараясь не обидеть папуасов,
Я вместе с ними ел сырое мясо.
Съедал его без хлеба и без соли.
Потом пришла привычка, что ли.
Я стал другим теперь вообще.
Забыл и думать о борще.

Я в Казахстане пил кумыс.
Лошадку обхватив за шею,
Кричал ей громко: «Понеслись!»,
В ответ услышав: «Не умею.
Привыкла шагом я ходить,
Возя назойливых туристов».
Но и за это заплатить
Придётся долларов под триста.

Турция пахнет кожами.
Надрывно кричат муэдзины.
Туристы с потными рожами
Тюки волокут и корзины.
Всех русских девок продажных
Турки зовут Наташами.
В дешёвых штанишках бумажных,
Крикливо очень накрашены,
Толкутся девицы стайками
В отелях и на дорогах.
Их бьют иногда нагайками.
Какая дикость, ей-богу!

Китай огромная страна.
Там нужно много мяса, хлеба.
Напишешь в столбик имена
И список достаёт до неба.

В саду тенистом, возле ручейка
Я наслаждался вкусом шашлыка
И был немало озадачен,
Нигде не видя кошек и собачек.

С обычаями местными знаком,
Разулся я у Тадж-Махала.
В отель я возвращался босиком.
Обувку спёрли некие нахалы.

Когда я появился в Катманду,
То двинулся к подножью Эвереста.
Но в группе штурмовой не занял места,
Я их внизу спокойно подожду.

Объехав вначале полмира,
Добрался я всё ж до Каира.
И вот на земле фараонов
Стою перед Сфинксом в поклоне,
Объят к нему завистью чёрной.
Ведь он уникален, бесспорно,
Чего, даже очень любя,
Сказать не могу про себя.

В Центральной Африке, скажу Вам прямо,
Хотел я подстрелить гиппопотама
И навсегда б остался там,
Будь пошустрей гиппопотам.

Таких весёлых, полных дам
Вы больше не найдёте в мире.
Я в этом убедился сам,
Прожив там с ними дня четыре.
И я себе подумал так:
 Да, Поль Гоген был не дурак!

В Австралии с каким-то кенгуру
Пришлось вступить мне в бой без правил.
Когда очнулся поутру,
То понял он меня обставил.

а)

б)