Я не хочу знать, но ничего не могу с собой поделать.
О чем ты?
Они собирались пожениться. Потом Генри все разрывает, говорит Ингрид, что ему жаль, просит не обращать внимания, просто забыть. Мне кажется, что ей будет так лучше, но она слышать ничего не хочет. Он ведет себя как свинья, пьет до беспамятства, исчезает на несколько дней, потом возвращается как ни в чем не бывало, трахает все, что шевелится. Это Генри. Когда он заставит тебя рыдать и страдать, не говори, что тебя не предупреждали.
Она резко поворачивается и идет обратно к Ингрид, которая продолжает смотреть на меня с немым отчаянием.
Наверное, я слишком уж на нее таращусь.
Извините, говорю я и убегаю.
Брожу по коридорам и наконец нахожу нишу, где никого нет, кроме спящей готического вида девушки на виниловой кушетке с зажженной сигаретой между пальцев. Я забираю у нее бычок и тушу о грязный кафель. Сажусь на подлокотник кушетки и чувствую, как музыка вибрирует через копчик вверх по позвоночнику. Доходит до зубов. Я по-прежнему хочу писать, болит голова. Хочется плакать. Я не понимаю, что только что произошло. То есть понимаю, но не знаю, что с этим делать. Я не знаю, нужно ли мне это просто забыть, или обидеться на Генри и потребовать объяснений, или что. Чего я ждала? Как бы мне хотелось послать в прошлое открытку, тому хаму Генри, которого я не знаю: «Ничего не делай. Жди меня. Скучаю».
Генри высовывает голову из-за угла.
Вот ты где. Я уж подумал, что потерял тебя.
Короткие волосы. Генри или постригся за последние полчаса, или я смотрю на своего любимого потерянного во времени человека. Я подпрыгиваю и бросаюсь к нему.
Упс эй, я тоже рад тебя видеть
Как же я скучала Теперь я действительно плачу.
Я был с тобой последние несколько недель без перерыва.
Я знаю, но ты это все же не ты в смысле, ты не такой. Черт
Я прислоняюсь к стене, и Генри прижимается ко мне. Мы целуемся, и потом Генри начинает облизывать мое лицо, как кошка своего котенка. Я стараюсь мурлыкать и начинаю смеяться.
Ты придурок. Пытаешься отвлечь меня от своего позорного поведения
Я был с тобой последние несколько недель без перерыва.
Я знаю, но ты это все же не ты в смысле, ты не такой. Черт
Я прислоняюсь к стене, и Генри прижимается ко мне. Мы целуемся, и потом Генри начинает облизывать мое лицо, как кошка своего котенка. Я стараюсь мурлыкать и начинаю смеяться.
Ты придурок. Пытаешься отвлечь меня от своего позорного поведения
Какого поведения? Я не знал, что ты есть на свете. Я мучительно встречался с Ингрид. Я порвал с ней через неполные сутки после встречи с тобой. Я имею в виду неверность ведь не обладает обратной силой, а?
Она сказала
Кто сказал?
Негритянка. Я показываю, какая у нее прическа. Невысокая, большие глаза, дреды
Боже. Это Селия Аттли. Она презирает меня. И влюблена в Ингрид.
Она сказала, что ты собирался жениться на Ингрид. Что ты постоянно пьешь, трахаешь всех подряд и вообще плохой человек и что мне нужно бежать от тебя. Вот что она мне сказала.
Кажется, Генри не знает, смеяться ему или плакать.
Ну, кое-что из этого правда. Я на самом деле трахал всех подряд, и много, и естественно, я был известен как алкаш-профессионал. Но мы не были помолвлены. Я никогда не был достаточно сумасшедшим, чтобы жениться на Ингрид. Мы немало крови попортили друг другу.
Но тогда почему
Клэр, очень немного людей встречают свою любовь в возрасте шести лет. Поэтому ты должна понять. Ингрид была очень терпеливой. Слишком терпеливой. Мирилась с моими закидонами, в надежде, что когда-нибудь я приду в себя и женюсь на ней, великомученице хрéновой. И когда кто-нибудь настолько терпелив, ты обязан чувствовать себя признательным, и потом ты хочешь причинить такому человеку зло. Понимаешь?
Думаю, да. Нет, то есть для меня это невозможно, но я об этом не думаю.
Как это мило, что извращенная логика большинства отношений для тебя темный лес, вздыхает Генри. Поверь мне. Когда мы встретились, я был разбит, уничтожен и проклят и потихоньку приходил в себя, потому что видел: ты человек и я тоже стану таким. И я пытался делать это незаметно для тебя, потому что еще не выяснил, что притворяться без толку. Но для того, с кем ты общаешься в девяносто первом году, эта мысль еще далека, в девяносто шестом году я уже другой. Тебе нужно работать надо мной; один я не справлюсь.
Да, но это трудно. Я не привыкла быть учителем.
Ну, когда почувствуешь упадок сил, вспомни обо всех часах, которые я провел рядом с маленькой тобой. Математика и ботаника, правописание и история Америки. В смысле, ты можешь обругать меня по-французски, потому что я сидел и пытал тебя французскими глаголами.
И то верно. Il a les défauts de ses qualités[54]. Но думаю, всему этому учить проще, чем мне научить тебя быть счастливым.
Но ты делаешь меня счастливым. Трудно быть достойным такого счастья. Генри играет с моими волосами, завязывает их в маленькие узелки. Послушай, Клэр, я собираюсь вернуть тебя бедному imbécile[55], с которым ты пришла. Я сижу наверху и чувствую себя ужасно и волнуюсь за тебя.
Я понимаю, что от радости видеть своего знакомого и будущего Генри я забыла о Генри настоящем, и мне становится стыдно. Я чувствую практически материнское желание пойти и утешить странного мальчика, который мужает у меня на глазах, который целует меня и оставляет с указанием вести себя хорошо. Поднимаясь по лестнице, я вижу, как Генри из моего будущего ныряет в бесноватую толпу танцующих, и я двигаюсь как во сне, чтобы найти Генри, который мой здесь и сейчас.
Канун Рождества, часть третья
24, 25, 26 декабря 1991 года, вторник, среда, четверг
(Клэр 20, Генри 28)
КЛЭР: Сейчас 8:32 утра 24 декабря, и мы с Генри направляемся в Медоуларк на Рождество. Восхитительный ясный день, в Чикаго снега нет, но в Саут-Хейвене лежит не меньше шести дюймов. Перед выездом Генри переложил все вещи в машине, проверил покрышки, заглянул под капот. Вряд ли он понимал, что ищет. Моя машина классная белая «хонда-сивик» 1990 года, и я ее обожаю, но Генри просто ненавидит ездить на машинах, особенно на маленьких. Он ужасный пассажир, все время, пока мы едем, держится за подлокотник и просит ехать помедленнее. Возможно, он бы меньше боялся, если бы сам сидел за рулем, но по очевидной причине водительских прав у Генри нет. В общем, мы едем по Индиана-Толл-роуд прекрасным зимним днем; я спокойна и жду не дождусь увидеться с семьей, а Генри психует. Утром он не бегал, что ситуацию не облегчает; я заметила, что Генри для счастья нужно невероятное количество физической активности. Это все равно что бегать вместе с борзой. В реальном времени Генри другой. Когда я росла, Генри приходил и уходил, и наши встречи были насыщенными, яркими и тревожными. Генри много о чем не хотел говорить мне, и большую часть времени не позволял к себе приближаться, поэтому у меня постоянно было напряженное чувство неудовлетворенности. Обнаружив наконец его в настоящем, я подумала, что все будет так же. Но на самом деле во многих отношениях все гораздо лучше. Во-первых, и это самое главное, вместо того чтобы отказываться до меня дотрагиваться, Генри постоянно меня трогает, целует, занимается со мной любовью. Я чувствую себя абсолютно другим человеком, я словно купаюсь в теплом озере наслаждения. И он рассказывает мне все! Что я ни спрошу, о его жизни, семье, он мне рассказывает, называет имена, места, даты. Все, что казалось мне бесконечно загадочным, пока я была маленькой, становится абсолютно логичным. Но самое замечательное то, что я могу видеть его долго часы, дни напролет. Я знаю, где найти его. Он уходит на работу и возвращается. Иногда я открываю адресную книгу, просто чтобы увидеть в ней запись: Генри Детамбль, Диэрборн 714, 11я ул., Чикаго, Иллинойс, 60610, 312-431-8313. И фамилия, и адрес, и номер телефона. Я могу позвонить ему по телефону! Это просто чудо. Я чувствую себя как Дороти, когда ее дом приземлился в стране Оз и мир превратился из черно-белого в цветной. Мы больше не в Канзасе.
На самом деле мы почти въехали в Мичиган, и здесь можно отдохнуть у дороги. Я сворачиваю на парковку, и мы выходим размять ноги. Идем внутрь павильончика, видим карты и брошюры для туристов и множество автоматов с продуктами.
Ух ты! говорит Генри.
Он внимательно изучает еду и начинает читать брошюры.
Эй, давай поедем во Франкенмус! «Рождество триста шестьдесят пять дней в году!» Боже, да я там через час харакири сделаю. У тебя мелочь есть?
Я нахожу пригоршню мелочи на дне кошелька, и мы радостно спускаем ее на две банки колы, коробку печенья и шоколадку «Херши». Выходим обратно в холодный сухой воздух, держась за руки. В машине открываем колу и едим сласти. Генри смотрит на мои часы:
Как грустно. Всего девять пятнадцать.
Ну, еще пара минут, и будет десять пятнадцать.
А точно, Мичиган же на час вперед. Так странно.
Я смотрю на него и говорю:
Все странно. Не могу поверить, что ты собираешься познакомиться с моей семьей. Я столько времени прятала тебя от нее.
Я делаю это только потому, что безумно тебя люблю. А сколько времени я избегал автомобильных поездок, знакомств с семьями девушек и Рождества? То, что я выношу все три вещи вместе, доказывает, как я тебя люблю.
Генри Я поворачиваюсь к нему; мы целуемся.
Поцелуй начинает перерастать в нечто большее, когда краем глаза я замечаю троих подростков и большую собаку: стоят неподалеку и с интересом за нами наблюдают. Генри поворачивается, видит, на кого я смотрю, парни улыбаются и показывают знак: класс! Потом возвращаются в фургончик, где их ждут родители.
Кстати где мы в твоем доме будем спать?
О боже! Этта звонила мне сегодня по этому поводу. Я в своей комнате, а ты в голубой. Мы в разных концах коридора, и между нами комната родителей и Алисии.
И что мы будем делать с этим несчастьем?
Я завожу машину, мы выезжаем на магистраль.
Не знаю, потому что раньше у меня такой проблемы не было. Марк просто приводит девушек на первый этаж, в игровую комнату, и трахает их по утрам, а мы все делаем вид, что ничего не происходит. Если будет совсем тяжело, всегда можно пойти в читальню; я раньше тебя там прятала.
Хм. Ну ладно. Генри какое-то время смотрит в окно. Знаешь, это не так уж и плохо.
Что?
Ехать. На машине. По шоссе.
Ну и ну! Ты так и на самолете полетать захочешь.
Никогда.
Париж. Каир. Лондон. Киото.
Ни за что. Я уверен, что обязательно перемещусь во время полета, и только Бог знает, смогу ли я вернуться на штуку, которая летит со скоростью триста пятьдесят миль в час. В результате упаду на землю, как Икар.
Думаешь?
Не хочу пробовать, чтобы убедиться.
А через время ты сможешь попасть в Европу или еще куда?