Пойдем, пора к Лауре.
КЛЭР: Когда мы приходим, у Лауры вечеринка уже в разгаре. Генри напряжен, бледен и, как только мы снимаем куртки, направляется за выпивкой. Я после выпитого вчера вина все еще сонная, поэтому качаю головой, когда он спрашивает, что мне принести, и он приносит мне колу. За пиво он держится как за спасительный якорь.
Ни при каких обстоятельствах не бросай меня тут одного, требует Генри, глядя через мое плечо, и, прежде чем я успеваю повернуться, около нас уже стоит Хелен.
На секунду наступает неловкое молчание.
Итак, Генри, говорит Хелен, мы слышали, что ты библиотекарь. Но ты не похож на библиотекаря.
На самом деле я демонстрирую нижнее белье от Кельвина Кляйна. А библиотека просто ширма.
Я никогда не видела недоумения на лице Хелен. Жаль, у меня нет фотоаппарата. Однако она быстро приходит в себя, рассматривает Генри с головы до ног и говорит:
Хорошо, Клэр, можешь его оставить.
Какое облегчение, отвечаю я. Я потеряла чек.
Лаура, Рут и Нэнси стекаются к нам, выглядят настойчивыми и начинают допрос: как мы познакомились, где работает Генри, в каком колледже он учился, и так далее и тому подобное. Никогда не думала, что, когда мы с Генри окажемся в обществе, это будет одновременно настолько скучным и раздражающим. Я снова включаюсь в разговор, как только Нэнси говорит:
Так странно, что тебя зовут Генри.
Да? спрашивает Генри. Почему?
Нэнси рассказывает о ночном девичнике у Мэри-Кристины, когда планшетка сказала, что я выйду замуж за парня по имени Генри. Генри, кажется, впечатлен.
Это правда? спрашивает он меня.
Ну да. И я вдруг понимаю, что у меня вот-вот лопнет мочевой пузырь. Извините, говорю я и проталкиваюсь через кольцо любопытных, игнорируя умоляющее лицо Генри.
Хелен гонится за мной по пятам вверх по лестнице. Мне приходится захлопнуть дверь у нее перед носом, чтобы она не поперлась за мной в уборную.
Открой, Клэр, говорит она, поворачивая ручку двери.
Я не отвечаю, писаю, мою руки, поправляю помаду на губах.
Клэр, ворчит Хелен, я сейчас пойду вниз и расскажу твоему другу об абсолютно всех ужасных вещах, которые ты делала в жизни, если ты немедленно не откро
Я распахиваю дверь, и Хелен вваливается в ванную, чуть не падая.
Отлично, Клэр Эбшир, зловеще говорит Хелен. Закрывает дверь. Я сажусь на край ванны, она облокачивается на раковину, нависая надо мной на своих шпильках. Сознавайся. Что у тебя на самом деле происходит с этим Генри? В смысле, ты там стояла и плела полнейшую чушь. Ты не знакомилась с этим парнем три месяца назад, ты его знала много лет! Зачем такая таинственность?
Я не знаю, что ей сказать. Рассказать Хелен правду? Нет. Почему нет? Насколько я знаю, Хелен видела Генри только один раз, и тогда он не сильно отличался от себя нынешнего. Я люблю Хелен. Она сильная, сумасшедшая, ее трудно надуть. Но я знаю, что она не поверит, скажи я: знаешь, Хелен, он путешественник во времени. Чтобы поверить в это, нужно увидеть самой.
Хорошо, отвечаю я, призываю всю смекалку. Да, я знаю его давно.
Насколько давно?
С шестилетнего возраста.
Глаза у Хелен вылезают, как у мультяшного персонажа. Я смеюсь.
Но почему как а сколько вы с ним встречаетесь?
Не знаю. В смысле, было время, когда мы были на грани этого, но не перешли ее; то есть Генри был очень благородным и не собирался совращать невинного ребенка, поэтому я просто безумно на него злилась
Но почему мы ничего о нем не знали? Не понимаю, зачем такая жуткая секретность. Мне ты могла бы и сказать.
Ну, ты вроде бы знала. Сама понимаю, что звучит глупо.
Хелен выглядит уязвленной.
Это не то же самое, как если бы ты мне сказала.
Я знаю. Извини.
Хм. Так в чем дело?
Ну, он на восемь лет старше меня.
И что с того?
Поэтому, когда мне было двенадцать, а ему двадцать, это была проблема. Не говоря уже о том, когда мне было шесть, а ему сорок.
Все равно не въезжаю. В смысле, я понимаю, почему ты не хотела, чтобы твои родители знали, как вы играете в Лолиту и Гумберта Гумберта, но не понимаю, почему ты не могла сказать нам. Мы были бы только за. В смысле, мы все это время волновались за тебя, жалели и думали, почему ты такая монашка Хелен качает головой. А ты вот, значит, как: все это время трахалась с этим Марио Библиотекарем
Ничего не могу с собой поделать: я ужасно краснею.
Я не трахалась с ним все время.
Ой, да ладно тебе!
Правда! Мы ждали, когда мне исполнится восемнадцать. Это произошло на мой день рождения.
Все равно, Клэр начала Хелен, но тут в дверь сильно постучали, и низкий мужской голос спросил:
Что это вы там, девушки, делаете?
Продолжение следует, прошипела мне Хелен, когда мы вышли из ванной под аплодисменты парней, выстроившихся в коридоре в очередь.
Я нахожу Генри на кухне, он терпеливо слушает, как один из этих жлобоватых приятелей Лауры (где она таких только выискивает) вещает о футболе. Я ловлю взгляд его блондинистой подружки с носом-пуговкой, и та утаскивает его выпить.
Смотри, Клэр, младенцы-панки! говорит Генри.
Я поворачиваюсь и вижу, что он показывает на Джоди, четырнадцатилетнюю сестру Лауры, и ее друга Бобби Хардгроува. Бобби щеголяет зеленым ирокезом, порезанной на лоскуты футболкой и массой булавок, а Джоди пытается выглядеть как Лидия Ланч, но вместо этого похожа на лохматого енота. Почему-то создается впечатление, что они пришли на Хеллоуин, а не на Рождество. Они сидят как на иголках с показным независимым видом. Но Генри таращится на них с интересом.
Ничего себе! Сколько им лет? Двенадцать?
Четырнадцать.
Значит, четырнадцать, отнять от девяносто одного, это получается Господи, они родились в семьдесят седьмом! Ну и старик же я. Мне нужно еще выпить.
Через кухню проходит Лаура с подносом «Джелло». Генри берет два и опустошает один за другим, тут же корчит рожу.
Фу. Жуть какая! (Я смеюсь.) Как думаешь, что они слушают? спрашивает Генри.
Не знаю. Подойди и спроси.
Нет, я не могу, волнуется Генри. Я их напугаю.
Я думаю, они напугают тебя.
Ну, может, ты и права. Они выглядят такими нежными, молодыми, зелеными, как молодой горошек или что-то в этом роде.
Ты когда-нибудь так одевался?
Генри фыркает.
Как ты себе это представляешь? Конечно нет. Эти дети копируют британских панков. А я американский панк. Нет, я косил под Ричарда Хелла.
Почему бы тебе не поговорить с ними? Кажется, они скучают.
Подойди к ним, и представь меня, и держи меня за руку.
Мы осторожно направляемся через кухню, как Леви-Стросс к парочке людоедов. Джоди и Бобби выглядят словно олени на канале «Природа» то ли дадут стрекача, то ли начнут бодаться.
Эй, привет, Джоди, Бобби.
Привет, Клэр, отвечает Джоди.
Я знаю ее всю жизнь, но она вдруг смущается, и я решаю, что неопанковский наряд это, наверно, идея Бобби.
Ребята, у вас какой-то скучающий вид, и я привела Генри познакомиться. Ему нравится, как вы одеты.
Привет, говорит Генри ужасно смущенно. Я просто хотел спросить, мне интересно: а что вы слушаете?
Слушаем? переспрашивает Бобби.
Музыку. Какую музыку вы любите?
Ну, расцветает Бобби. Sex Pistols, говорит он и замолкает.
Конечно, кивает Генри. А Clash?
Да. И еще Nirvana
Nirvana это здорово.
Blondie? говорит Джоди, как будто ответ может быть неправильным.
Мне нравится Blondie, говорю я. А Генри нравится Дебби Харри.
Ramones? спрашивает Генри; они одновременно кивают. А как насчет Патти Смит?
И Джоди, и Бобби глядят непонимающе.
Игги Поп?
Бобби мотает головой.
Pearl Jam, предлагает он.
Местная радиостанция так себе, вмешиваюсь я. У них просто нет возможности узнать обо всем этом.
Ясно, отвечает Генри. Слушайте, вы хотите, чтобы я вам кое-что записал? Чтобы вы послушали?
Джоди пожимает плечами. Бобби кивает, серьезно и взволнованно. Я достаю из сумочки бумагу и ручку. Генри садится за кухонный стол, Бобби пристраивается с другой стороны стола.
Ну вот, говорит Генри. Придется вернуться в шестидесятые, так? Начните с Velvet Underground, Нью-Йорк. Потом прямо сюда, в Детройт, тут у нас МС5, Игги Поп и Stooges. И потом обратно в Нью-Йорк, и тут New York Dolls, Heartbreakers
Том Петти? спрашивает Джоди. Мы о нем слышали.
Э, нет, это совсем другие Heartbreakers, объясняет Генри. Большинство из них умерли в восьмидесятые.
Разбились на самолете? спрашивает Бобби.
Героин, поправляет Генри. В общем, тут Television, Ричард Хелл и его Voidoids, Патти Смит.
Talking Heads, добавляю я.
Хм. Не знаю. Думаешь, они правда панки?
Они там были.
Хорошо. Генри добавляет их в список. Talking Heads. Итак, потом мы переходим в Англию
Я думал, панки появились в Лондоне, говорит Бобби.
Нет, конечно, отвечает Генри, отодвигая свой стол. Некоторые, включая меня, полагают, что панки просто последнее проявление этого духа, чувства, знаешь, что все вокруг неправильно и все настолько плохо, что остается единственное просто повторять: «К черту», снова и снова, очень громко, пока кто-нибудь нас не остановит.
Да, тихо говорит Бобби, его лицо светится почти религиозным жаром под взлохмаченными волосами. Да.
Это называется растление малолетних, говорю я Генри.
О, он бы и так туда попал, без меня. Разве нет?
Я пытаюсь, но это нелегко здесь.
Я это ценю, говорит Генри. И продолжает список.
Я смотрю через его плечо. Sex Pistols, The Clash, Gang of Four, Buzzcocks, Dead Kennedys, X, The Mekons, The Raincoats, The Dead Boys, New Order, The Smiths, Лора Логик, The Au Pairs, Big Black, PIL, The Pixies, The Breeders, Sonic Youth
Генри, они не смогут ничего из этого найти здесь.
Он кивает и быстро записывает внизу страницы номер телефона и адрес «Винтедж-винила».
У вас проигрыватель есть?
У родителей есть, отвечает Бобби.
Генри морщится.
А что тебе действительно нравится? спрашиваю я Джоди.
Мне кажется, что она выпала из разговора, пока между Генри и Бобби происходит ритуал зарождения мужской дружбы.
Принс, признается она.
Мы с Генри одновременно выкрикиваем: «Ух ты!» и я начинаю во весь голос петь «1999». Генри подскакивает, и мы начинаем шуметь и греметь всем подряд на кухне. Лаура слышит нас, выбегает поставить кассету, и все начинают танцевать.
ГЕНРИ: Мы едем обратно от Лауры.
Что ты молчишь? спрашивает Клэр.
Я думаю об этих ребятах. Младенцах-панках.
Да уж. И что?
Я пытался понять, что могло заставить того парня
Я думаю об этих ребятах. Младенцах-панках.
Да уж. И что?
Я пытался понять, что могло заставить того парня
Бобби.
Бобби резко повернуть, подсесть на музыку, которая была написана в тот год, когда он родился
Ну, мне «битлы» очень нравились, замечает Клэр. Они распались за год до моего рождения.