Восьмерку в угол, указываю я кием, и она идет туда.
Вокруг стола раздается дружный вздох.
Эх, это было прекрасно, говорит Алисия. Давай еще.
Клэр улыбается в темноте.
Щегольнуть тебе не удалось, говорит Марк Алисии.
Я слишком устала, чтобы сосредоточиться. И слишком зла.
Из-за отца?
Да.
Ну, если ты его шпыняешь, он шпыняет в ответ.
Любой имеет право на ошибку, надувает губы Алисия.
Где-то с минуту это звучало как Терри Райли, говорю я Алисии.
Это и был Терри Райли, улыбается она. Из «Танца Саломеи ради мира»[66].
Как Саломея попала в «Тихую ночь»? смеется Клэр.
Ну, знаешь, Иоанн Креститель и тэ пэ, вот я и подумала, что связь прямая, а если первую партию виолончели опустить на октаву пониже, звучит просто здорово, ля-ля-ля-ЛЯ
Но нельзя винить отца, что он обозлился, говорит Марк. В смысле, он знает, что случайно ты бы такое не сыграла.
Я наливаю себе вторую порцию.
Что сказал Фрэнк? спрашивает Клэр.
Ну, он-то врубился сразу. Пытался еще понять, как подстроиться под это дело, вроде соединить «Тихую ночь» и Стравинского. Фрэнку ведь восемьдесят семь, и ему плевать, что я валяю дурака, если ему от этого весело. Арабелла и Эшли здорово разозлились.
Да уж, не слишком профессионально, сказал Марк.
Какая разница? Это всего лишь церковь Сент-Бэзил, так ведь? Алисия смотрит на меня. А ты что думаешь?
На самом деле мне все равно, отвечаю я, подумав. Но если бы мой отец это услышал, он бы очень разозлился.
Правда? А почему?
Он думает, что нужно уважительно относиться к каждому музыкальному произведению, даже если оно ему не очень нравится. То есть он не любит, например, Чайковского или Штрауса, но будет играть их очень серьезно. Поэтому он великий; он играет все так, будто любит это всем сердцем.
Ясно. Алисия подходит к бару, смешивает себе еще один коктейль, обдумывает мои слова. Знаешь, тебе повезло, что у тебя есть великий отец, который любит что-то, кроме денег.
Я стою за спиной Клэр, в темноте провожу пальцами по ее позвоночнику. Она заводит руку за спину, и я хватаю ее.
Я бы посмотрел, как ты запела, если бы хоть немного знала мою семью. К тому же твой отец, кажется, очень о тебе заботится.
Нет, качает головой Алисия. Он просто хочет, чтобы перед его друзьями я была идеальной дочерью. На меня ему плевать. Алисия накрывает шары треугольником и ставит их на место. Кто хочет сыграть?
Я, говорит Марк. Генри?
Конечно.
Мы с Марком натираем кии мелом и встаем друг против друга у стола.
Я разбиваю. Номера четвертый и пятнадцатый закатываются сразу.
Сплошные, говорю я, видя двойку в углу.
Закатываю ее, но случайно цепляю тройку. Я начинаю уставать, координация нарушена из-за виски. Марк играет напористо, но без особого таланта и забивает десятый и одиннадцатый. Мы быстро продолжаем, и вскоре я забиваю все сплошные. Тринадцатый номер Марка зависает над угловой лузой.
Восьмерка, указываю я.
Знаешь, если шар Марка упадет, ты проиграешь, говорит Алисия.
Знаю.
Аккуратно пускаю биток через стол, он любовно целует восьмерку и мягко посылает ее к тринадцатому номеру, и кажется, что он сейчас объедет тринадцатый как по рельсам и благородно упадет в лузу. Клэр смеется, но потом тринадцатый качается и падает.
Ну что ж, как пришло, так и ушло.
Хорошая игра, говорит Марк.
Господи, где ты так научился играть? спрашивает Алисия.
Это одна из вещей, которой я учился в колледже. Наряду с пьянством, английской и немецкой поэзией и наркотиками.
Мы убираем кии, берем бутылки и бокалы.
Какая специальность? Марк отпирает дверь, и мы все идем по коридору к гостиной.
Английская литература.
Почему не музыка?
Алисия осторожно берет в одну руку свой бокал и бокал Клэр и открывает дверь в гостиную.
Не поверишь, насколько я немузыкален, смеюсь я. Родители были уверены, что им из роддома принесли чужого ребенка.
Нелегко, наверное, говорит Марк. Но, по крайней мере, тебя отец не заставляет быть юристом, говорит он Алисии.
Мы заходим на кухню, Клэр включает свет.
Тебя он тоже не заставляет, отвечает Алисия. Тебе это нравится.
Ну и я об этом говорю. Он никого из нас не заставляет делать то, чего мы не хотим.
Нелегко было? спрашивает Алисия. Я бы ловила каждое слово твоего отца.
До того как умерла мама, было хорошо. После этого все стало ужасно. Если бы я был скрипачом-вундеркиндом, может быть Не знаю. Я смотрю на Клэр и пожимаю плечами. В любом случае, мы с отцом не уживаемся. Вообще.
Почему?
Пора спать, говорит Клэр.
Она хочет сказать, что хватит расспросов. Алисия ждет ответа.
Ты когда-нибудь видела фотографию моей мамы? спрашиваю я Клэр. Я похож на нее.
Ну?
Алисия моет под краном бокалы. Клэр вытирает.
Он не может смотреть на меня. Конечно, это только одна причина из многих.
Но
Алисия пытается сказать Клэр, но Алисию не остановить.
Но он твой отец.
То, что делаешь ты, чтобы позлить отца, это просто мелочь по сравнению с тем, что мы с отцом вытворяли друг с другом, улыбаюсь я.
Например?
Например, он бесчисленное количество раз запирал квартиру, чтобы я не мог попасть внутрь, в любую погоду. А я, например, как-то выкинул ключи от его машины в реку. Вот так.
Но почему?
Я не хотел, чтобы он разбился. Он был пьян.
Алисия, Марк и Клэр смотрят на меня и кивают. Они все прекрасно понимают.
Пора спать, говорит Алисия, мы выходим из кухни и разбредаемся по комнатам, пожелав друг другу спокойной ночи.
КЛЭР: 3:14 утра на моем будильнике, и только я начала согреваться в холодной постели, как открывается дверь и очень тихо заходит Генри. Я откидываю одеяло, и он запрыгивает ко мне. Кровать скрипит, когда мы пытаемся улечься поудобнее.
Привет, шепчу я.
Привет, шепчет в ответ Генри.
Это плохая мысль.
У меня в комнате так холодно.
Ой!
Генри дотрагивается по моей щеки, и я стараюсь не содрогнуться. Пальцы у него просто ледяные. Я растираю их ладонями. Генри поглубже зарывается в одеяла, а я прижимаюсь к нему, пытаясь согреть.
Ты в носках? тихо спрашивает он.
Да.
Он ныряет вниз и стягивает их с моих ног. Через несколько минут, наполненных писком и возней, мы оба оказываемся голыми.
Где ты был, когда исчез из церкви?
В своей квартире. Через четыре дня, минут пять посидел.
Почему?
Усталость. Напряжение.
Нет, почему там?
Не знаю. Что-то не так сработало. Может, в управлении полетами во времени решили, что там я буду больше к месту. Генри зарывает пальцы в мои волосы.
За окном светает.
Счастливого Рождества, шепчу я.
Генри не отвечает, я лежу в его объятиях, думая о многочисленном воинстве небесном, прислушиваясь к его размеренному дыханию и стуку своего сердца.
ГЕНРИ: Рано утром я встаю в туалет; стоя в уборной Клэр и сонно отливая при свете медного ночника, я слышу женский голос: «Клэр?» и прежде чем до меня доходит, что он идет из-за двери, ведущей, как я думал, в кладовку, дверь открывается, и я оказываюсь абсолютно голый перед носом Алисии. «О!» вскрикивает она, когда я запоздало хватаю полотенце, чтобы прикрыться. «О, Алисия, привет», шепчу я, и мы оба ухмыляемся. Она исчезает в своей комнате так же быстро, как и появилась.
КЛЭР: Я дремлю, прислушиваясь к звукам просыпающегося дома. Нелли что-то напевает в кухне и гремит сковородками. Кто-то идет по коридору мимо моей двери. Я поворачиваюсь: Генри по-прежнему крепко спит, и внезапно я понимаю, что должна его отсюда выгнать, пока никто не увидел.
Я высвобождаюсь от Генри и одеял и осторожно вылезаю из кровати. Поднимаю с пола свою ночную рубашку и только собираюсь натянуть ее через голову, как Этта говорит:
Клэр! Проснись и пой! Рождество! и просовывает голову в дверь.
Я слышу, как Алисия зовет Этту, и, просовывая голову в ворот пижамы, вижу, что Этта поворачивается и что-то ей говорит. Тоже поворачиваюсь к постели: Генри нет. Пижамные штаны лежат на ковре, и я пинком отправляю их под кровать. Этта заходит в комнату в своем желтом купальном халате, косы болтаются на плечах. Я говорю: «С Рождеством!» и она начинает рассказывать что-то о маме, но я едва слушаю, опасаясь, что Генри может материализоваться перед Эттой.
Клэр? подозрительно смотрит на меня Этта.
Что? О, прости. Наверное, я еще не проснулась.
Иди пить кофе. Этта убирает кровать. Выглядит озадаченной.
Я уберу сама, Этта. Иди вниз.
Этта подходит к другой стороне кровати. В комнату просовывает голову мама. Выглядит она прелестно, такая спокойная после вчерашней бури.
С Рождеством, дорогая.
Я подхожу к ней и целую в щеку.
С Рождеством, мама.
Очень трудно злиться на нее, когда она такая привычная, такая милая мама.
Этта, не спустишься со мною вниз? спрашивает мама.
Я подхожу к ней и целую в щеку.
С Рождеством, мама.
Очень трудно злиться на нее, когда она такая привычная, такая милая мама.
Этта, не спустишься со мною вниз? спрашивает мама.
Этта сминает подушку обеими руками, и следы от наших двух голов исчезают. Смотрит на меня, подняв брови, но ничего не говорит.
Этта?
Иду Этта торопится следом за мамой.
Закрываю за ними дверь, облокачиваюсь на нее и тут вижу, как из-под кровати выкатывается Генри. Встает и начинает надевать пижаму. Я запираю дверь.
Где ты был? спрашиваю шепотом.
Под кроватью, шепчет в ответ Генри, как будто я спросила очевидную глупость.
Все время?
Да.
Не знаю почему, но мне это кажется ужасно смешным, и я начинаю хихикать. Генри прижимает ладонь к моим губам, и вскоре мы оба трясемся от беззвучного хохота.
ГЕНРИ: Рождество странно спокойно после ураганов прошлого дня. Мы собираемся у елки, немного застенчивые, в купальных халатах и тапочках, подарки уже открыты, восторги выражены. После бурных взаимных благодарностей садимся завтракать. Потом наступает затишье, потом рождественский ужин, все восхищаются Нелли и ее омарами. Все улыбаются, ведут себя идеально и так же выглядят. Мы образец счастливой семьи, реклама буржуазии. Мы едим все то, о чем я так мечтал, сидя в ресторане «Веселый котелок» с папой, мистером и миссис Ким и притворяясь, что мне все очень нравится, в то время как взрослые настороженно на меня смотрели. Но даже когда мы, сытые, отправляемся в гостиную, смотрим футбол по телевизору и читаем книги, которые друг другу подарили, и пытаемся разобраться с подарками, которые требуют батареек и/или розетки, ощущение натянутости не проходит. Кажется, будто где-то, в одной из дальних комнат, было подписано соглашение о перемирии, и теперь все стороны пытаются его соблюдать, по крайней мере, до завтра, по крайней мере, пока не подвезут новые боеприпасы. Мы все играем, притворяемся расслабленными, воплощаем образы идеальной матери, отца, сестер, брата, молодого человека и невесты. Я вздыхаю с облегчением, когда Клэр смотрит на часы, встает с дивана и говорит: