Тут правда холодно, говорит Клэр.
Пойдем в постель, почти жена. Это единственное теплое место здесь.
Мы залезаем в постель.
Мы все делаем не по порядку, так?
Тебя это волнует?
Нет. Я тебя люблю.
Хорошо. Ты обратилась по адресу со своими несвоевременными потребностями.
(11:15)
КЛЭР: Я возвращаюсь через заднюю дверь и бросаю зонт в кладовку. В прихожей сталкиваюсь с Алисией.
Где ты была? Дженис уже приехала.
Сколько времени?
Одиннадцать пятнадцать. Эй, у тебя рубашка надета задом наперед и наизнанку.
Кажется, это к удаче, так?
Может, но лучше переодень нормально, прежде чем пойдешь наверх.
Я ныряю в кладовку и переодеваю рубашку. Потом бегу наверх. Мама и Дженис стоят в коридоре перед моей дверью. У Дженис в руках большая сумка с косметикой и другими пыточными орудиями.
Вот ты где. Я уже начала волноваться. Мама ведет меня в мою комнату, Дженис идет следом. Мне нужно кое-что сказать на кухне.
Она почти заламывает руки, уходя.
Я поворачиваюсь к Дженис, которая критично меня рассматривает:
У тебя все волосы мокрые и спутанные. Причешись, а я пока все приготовлю.
Она начинает вынимать миллионы тюбиков и бутылочек из сумки и расставлять их на туалетном столике.
Дженис, я даю ей репродукцию из Уффици, ты можешь вот такое сделать?
Мне всегда нравилась эта маленькая Изабелла Медичи, с волосами, похожими на мои; у нее было много косичек, и жемчужины блестели в великолепной гриве золотистых волос. Художник, Аньоло Бронзино, тоже, наверно, ее любил. Как ее можно было не любить?
Дженис задумывается.
Это не то, на что рассчитывает твоя мама.
Угу. Но это моя свадьба. И мои волосы. И я хорошо заплачу тебе, если сделаешь по-моему.
Тогда у меня не хватит времени на макияж: все эти косички займут уйму времени.
Аллилуйя!
Хорошо. Макияж я сама.
Что ж, тогда давай. Просто расчеши волосы, и мы начнем.
Я начинаю распутывать узлы. Мне это начинает нравиться. Передавая волосы в тонкие коричневые руки Дженис, я раздумываю, что сейчас делает Генри.
(11:36)
ГЕНРИ: Смокинг и все причиндалы разложены на кровати. Я в этой комнате себе всю задницу отморожу. Вынимаю мокрую одежду из ванны и бросаю в раковину. Эта ванная такая же большая, как спальня, и бескомпромиссно псевдовикторианская, с ковром на полу. Ванна представляет собой чудовище на когтистых лапах в окружении различных банок и стопок полотенец, комода и большой репродукции «Пробуждающейся совести» Ханта[85] в раме. Подоконник находится шестью дюймами выше пола, на окне белые прозрачные муслиновые занавески, через которые я вижу Мейпл-стрит во всем ее голом, мертвом великолепии. Бежевый «линкольн-континентал» медленно едет по улице. Я пускаю горячую воду в ванну, которая так велика, что я устаю ждать, пока она наберется. Сажусь в воду. Развлекаюсь изготовленной в европейском стиле головкой душа, снимаю колпачки с десятков шампуней, гелей для душа и кондиционеров для волос, и все нюхаю; к пятому пузырьку у меня начинает болеть голова. Я напеваю «Желтую подводную лодку». В радиусе четырех футов все мокрое.
(12:35)
КЛЭР: Дженис отпускает меня, и ко мне устремляются мама и Этта.
О Клэр, говорит Этта, как красиво!
Но это не та прическа, которую мы выбрали, говорит мама, отчитывает Дженис и платит ей.
Я даю Дженис чаевые, пока мама не видит. Мы договорились, что оденусь я в церкви, поэтому меня сажают в машину и мы едем к Сент-Бэзил.
(12:55)
(Генри 38)
ГЕНРИ: Я иду по 12му шоссе, в двух милях от Саут-Хейвена. Нечеловечески мерзкая погода. Осень, дождь льет как из ведра, холодно и ветрено. На мне ничего нет, кроме джинсов, я босиком и промок до костей. Понятия не имею, в каком времени я очутился. Иду к Медоуларк-хаусу, надеясь просохнуть в читальне и, может, съесть что-нибудь. У меня нет денег, но когда я вижу розовую неоновую рекламу: «Бензин по сниженной цене», я сворачиваю туда. Захожу на заправку и на секунду останавливаюсь, стряхивая потоки воды на линолеум и переводя дыхание.
Хороший денек для прогулки, говорит пожилой мужчина за прилавком.
Да уж.
Машина сломалась?
Что? А, нет.
Он получше присматривается ко мне, отмечает босые ноги, одежду не по сезону.
Я замираю, изображая смущение:
Подружка вышвырнула меня из дома.
Он отвечает что-то, но я не слышу. Я смотрю на «Саут-Хейвен дейли». Сегодня 23 октября 1993 года, суббота. День нашей свадьбы. Часы над сигаретным прилавком показывают час десять.
Пора бежать, говорю я старику и срываюсь с места.
(13:42)
КЛЭР: Я стою в своей бывшей классной комнате в свадебном платье. Оно цвета слоновой кости, шелковое, все в кружевах и жемчужинах. Платье плотно облегает тело и руки, но юбка огромная, до пола, со шлейфом. Целых двадцать ярдов ткани. Я могла бы спрятать под ней с десяток карликов. Чувствую себя похожей на карнавальную платформу, но мама суетится вокруг, фотографирует и пытается заставить меня накраситься поярче. Алисия, Кларисса, Хелен и Рут все собрались вокруг в одинаковых зеленых бархатных платьях подружек невесты. Поскольку Кларисса и Рут довольно невысокие, а Алисия и Хелен длинные, они выглядят как странным образом подобранные герл-скауты, но мы решили не говорить об этом при маме. Они сравнивают узоры на туфлях и спорят насчет того, кто должен поймать букет невесты.
Кларисса, ты уже обручена, тебе не нужно даже пытаться его поймать, говорит Хелен.
Для страховки, пожимает плечами Кларисса. С Гомесом никогда точно не знаешь.
(13:48)
ГЕНРИ: Я сижу на батарее в затхлой комнате, полной коробок с молитвенниками. Гомес шагает туда-сюда, курит. В смокинге он выглядит просто потрясно. Я же как будто выдаю себя за телеведущего. Гомес мелькает у меня перед носом и стряхивает пепел в чайную чашку. Он заставляет меня нервничать еще сильнее, хотя, казалось, сильнее некуда.
Кольцо у тебя? спрашиваю я в миллиардный раз.
Да. Кольцо у меня.
Он на секунду останавливается и смотрит на меня.
Выпить хочешь?
Да.
Гомес вытаскивает фляжку и протягивает мне. Отвинчиваю колпачок и делаю глоток. Очень мягкий скотч. Делаю еще глоток и отдаю фляжку. Из вестибюля доносятся смех и разговоры. Я весь потный, голова раскалывается. В комнате слишком жарко. Я встаю, открываю окно, высовываю наружу голову и глубоко дышу. По-прежнему идет дождь.
В кустах раздается шелест. Открываю окно пошире и смотрю вниз. Вот он я, сижу в грязи, под окном, насквозь мокрый, тяжело дышу. Он ухмыляется мне и показывает знак «окей».
(13:55)
КЛЭР: Все стоим в вестибюле церкви.
Пора начинать представление, говорит папа и стучит в дверь комнаты Генри.
Гомес высовывает голову и говорит:
Еще минутку, пожалуйста.
Он бросает на меня взгляд, от которого у меня внутри все сжимается, убирает голову и захлопывает дверь. Я иду к двери, когда Гомес открывает ее опять, и появляется Генри, застегивающий запонки. Он мокрый, грязный и небритый. На вид ему лет сорок. Но он здесь, и он улыбается улыбкой победителя, шагая к двери церкви и вниз по проходу.
30 июня 1976 года, воскресенье
(Генри 30)
ГЕНРИ: Я лежу на полу в своей старой спальне. Я один, за окном идеальная летняя ночь непонятно какого года. Я лежу и ругаюсь, чувствуя себя идиотом. Потом поднимаюсь, иду в кухню и выпиваю несколько бутылок отцовского пива.
23 октября 1993 года, суббота
(Генри 38 и 30, Клэр 22)
КЛЭР: Мы стоим перед алтарем. Генри поворачивается ко мне и говорит:
Я, Генри, беру тебя, Клэр, в жены. Клянусь быть верным тебе в горе и в радости, в болезни и в здравии. Я буду любить тебя и уважать всю свою жизнь.
«Помни это», думаю я. И повторяю клятву.
Отец Комптон улыбается нам и говорит:
Что соединил Господь, люди не могут разделить.
«Это не проблема», думаю я.
Генри надевает тонкое серебряное кольцо на мой палец, тот, где уже красуется кольцо на помолвку. На его руку я надеваю простой золотой ободок, это единственный раз, когда он его наденет.
Церемония продолжается, и я думаю: «Только это имеет значение: он здесь, я здесь, и не важно как, пока он со мной».
Отец Комптон благословляет нас и говорит:
Церемония закончена, идите с миром.
Мы идем по проходу, рука к руке, вместе.
Церемония продолжается, и я думаю: «Только это имеет значение: он здесь, я здесь, и не важно как, пока он со мной».
Отец Комптон благословляет нас и говорит:
Церемония закончена, идите с миром.
Мы идем по проходу, рука к руке, вместе.
(18:26)
ГЕНРИ: Прием в самом разгаре. Официанты носятся туда-сюда со стальными тележками и закрытыми подносами. Люди приходят, сдают пальто. Дождь наконец-то прекратился. Яхт-клуб в Саут-Хейвене находится на северном берегу, здание 1920х годов отделано панелями и кожей, везде красные ковры и картины с кораблями. На улице уже темно, но далеко на причале мигает маяк. Я стою у окна, пью глинтвейн, жду Клэр, которую по какой-то надобности умыкнула мама, и мне с ними было нельзя.
Я вижу отражения Гомеса и Бена, которые подходят ко мне, и поворачиваюсь.
Как ты? Бен смотрит беспокойно.
Нормально. Можете кое-что сделать для меня? (Они кивают.) Гомес, вернись в церковь. Я там, жду в вестибюле. Привези меня сюда, хорошо? Проведи в туалет внизу и оставь там. Бен, присматривай за мной, я показываю на себя, и когда скажу, хватай мой смокинг и принеси мне в туалет. Хорошо?
Сколько у нас времени? спрашивает Гомес.
Не много.
Он кивает и уходит. Приближается Кларисса, Гомес целует ее в лоб и идет дальше. Я поворачиваюсь к Бену, он выглядит уставшим.
Ты как? спрашиваю я его.
Немного устал, вздыхает Бен. Слушай, Генри
Да?
Откуда ты пришел?
Из две тысячи второго.
Ты Слушай, я знаю, тебе это не нравится, но
Что? Да ладно, Бен. Все, что пожелаешь. Сегодня особый случай.
Скажи: я еще жив?
Бен не смотрит на меня; он смотрит на группу, настраивающуюся в бальной зале.
Да. Ты держишься молодцом. Я видел тебя пару дней назад, мы играли в бильярд.
Спасибо, резко выдыхает Бен.
Без проблем.
В глазах у Бена набухают слезы. Я протягиваю ему носовой платок, он берет его, но потом возвращает, так и не вытерев слез, и уходит искать мужской туалет.
(19:04)
КЛЭР: Все садятся за стол, и никто не может найти Генри. Я спрашиваю Гомеса, видел ли он его, и Гомес посылает мне один из своих коронных взглядов и говорит, что Генри будет с минуты на минуту. К нам подходит Кимми, такая хрупкая и беспокойная в своем розовом шелковом платье.
Где Генри? спрашивает она меня.
Не знаю, Кимми.
Она подтягивает меня к себе и шепчет на ухо:
Я видела его молодого друга Бена, он тащил стопку одежды в туалет.