Убытки Залбштейн два года вычитал из зарплаты Бродского.
Кубинский сахар
Для «шторма» у нас были запланированы декорации с водосбросами на натурной площадке «Мосфильма» и комбинированные съемки макетов в бассейне в Одессе. Но я хотел снять настоящий шторм, такой, какой видел.
Мне говорили, что не стоит: волынки много, снимать опасно и трудно, и что водосбросы на экране будут выглядеть не менее убедительно. Но я человек упрямый: «втемяшется в башку какая блажь колом ее не вышибешь».
Дождались шторма в Баренцевом, погрузились на спасатель и вышли в море. Шторм был намного меньше, чем тот, который я пережил на «Белоусове», баллов в пять. Но качка была приличная. Механика аппаратуры укачало, гримершу укачало. Мы сняли кадр, как старпом (актер Игорь Боголюбов) смотрит на «Полоцк», и его накрывает волной. Боголюбова отправили сушиться, и мы сняли еще несколько кадров как волны разбиваются о корабль. Камеру залило. Ниточкин сказал, что еще обязательно надо снять общий план с мачты. И второй оператор Манохин пошел за запасной камерой.
На палубе кроме нас никого не было моряки не идиоты, чтобы при волне и температуре плюс четыре торчать на ветру с мокрым снегом.
Манохин принес камеру в кофре и мы полезли на мачту: впереди Манохин с кофром, за ним Ниточкин со штативом, за Ниточкиным я с аккумулятором. Чтобы аккумулятор не мешал, я его повесил через шею на спину. Это была большая ошибка. Скобы, по которым мы лезли на мачту, обледенели, корабль качало, и когда он зарывался в воду носом, ноги соскальзывали, я висел на скобе на руках, и меня душил ремень от аккумулятора. А когда нос корабля задирался, я врезался лицом в мачту, а аккумулятор бил меня сзади по затылку. И так метров двадцать вверх.
Как мы остались живы, не знаю.
Когда мы забрались на марсовую (смотровую) площадку, увидели, что на палубу выскочил капитан с помощником и оба, размахивая руками, что-то кричат. Грохот стоял такой, что ничего не было слышно.
Ниточкин установил штатив, мы привязали его к поручням.
Камеру! крикнул Ниточкин.
Манохин открыл кофр и вдруг истошно завопил:
Полный назад! Георгий Николаевич, полный назад!
Камеры в кофре не было. Там был кубинский коричневый сахар.
Между прочим. В то время шли поставки коричневого сахара с Кубы. Горы сахарного песка в порту ждали погрузки в вагоны.
В последнюю неделю съемок в Мурманске я заметил, что механики стали возить камеру не в кофре, а на коленях. Поинтересовался, зачем.
Так надежнее, Георгий Николаевич. На коленях меньше трясет.
Так надежнее, Георгий Николаевич. На коленях меньше трясет.
Оказывается, они в гостиничном номере соорудили нечто вроде самогонного аппарата, а в кофрах вывозили мимо охраны этот сахар. И вот сейчас, на мачте, я понял, почему каждый вечер в их номере звучал аккордеон, и наш ассистент Саша Бродский орал песни.
Дядя Вася «Тридцать три несчастья»
Как и предупреждали опытные люди, все, что сняли в Баренцовом море во время шторма, смотрелось не очень эффектно.
Продолжали съемки во дворе, на натурной площадке «Мосфильма». Построили кусок палубы и установили два водосброса по четыре кубометра каждый: один на трехметровом, второй на пятиметровом помосте. Водосбросы ящики, сколоченные из досок, проложенные брезентом. Их наполняют водой, одна стенка откидывается, и вода падает на палубу.
Саша Борисов придумал систему, по которой стенка водосброса откидывалась, когда постановщик дергал за веревку.
На пятиметровом водосбросе сидел рабочий-постановщик Федя, а на трехметровом постановщик дядя Вася по прозвищу «Тридцать три несчастья». Дяде Васе вечно не везло. Он был невезунчик классического образца. Если в кассе кончаются деньги то именно на дяде Васе. Если трамвай сходит с рельсов то это именно тот, на котором надо было дяде Васе ехать. Если разыскивали особо опасного преступника, то хватали и мутузили именно дядю Васю. И т. д. и т. п.
Особенно не повезло дяде Васе во время войны. У него было много ранений и ни одной боевой награды. В первый же день, когда его забрали в армию, ему засветили в голову учебной гранатой каски на дядю Васю не хватило. Он угодил в госпиталь.
Когда выписался, прошел подготовку, но по дороге на фронт машину сильно подбросило на ухабе и дядя Вася выпал из грузовика. Множественные переломы и опять госпиталь. Выписался перед самым концом войны, но до фронта так и не добрался, в апреле сорок пятого в Будапеште ревнивый муж выкинул его с третьего этажа.
Так вот, опытный дядя Вася сказал, что дергать за веревку ненадежно. И он собирается веревку рубить топором.
Уже была глубокая осень. Снимали мы ночью. Репетировать не стали, потому что заполнять водосбросы очень долго. А все замерзли. Снимали двумя камерами. Поставили камеры, приборы. Вышел наш боцман Россомаха Борис Андреев. Поправили свет.
Все готовы?
Все.
Камера!
И тут на «палубу» обрушилось восемь тонн воды. Выглядело это довольно эффектно, но, когда вода сошла, Андреева не было, смыло. В то место, где он стоял, воткнулся топор, а рядом сидел дядя Вася «Тридцать три несчастья». Мокрый, но живой. Конечно же, он, когда рубил веревку, поскользнулся и упал на палубу.
Говорил я Борисову дядю Васю к водосбросу близко не подпускай!
Вредный Сталинабад
В Госкино фильм «Путь к причалу» посмотрели, но акт не подписали: велели сначала показать морякам. Директор «Мосфильма» позвонил министру Морского флота и пригласил его на просмотр.
Министр приехал на «Мосфильм», и с ним еще человек десять.
После просмотра министр спросил:
Какие будут замечания?.. Давай ты, Афанасьев.
Встал тусклый пожилой человек в сером костюме и сказал, что картина его огорчила.
Вот, он заглянул в бумажку, первое: мало новых судов. А Северный флот у нас значительно обновлен. Атомоход «Ленин» надо было бы показать! Второе. Техническое оснащение отражено слабо в мурманском порту три новых чешских крана, а я увидел только один и тот далеко, на заднем плане. И третье: когда ваш боцман идет по причалу, он проходит мимо танкера «Сталинабад». Нет танкера «Сталинабад». Есть танкер «Софья Ковалевская».
Перовская, подсказали ему.
Что Перовская?
Софья Перовская. «Ковалевская» лесовоз.
Ах, да, «Ковалевская» это бывший «Сталинакан». И мне: Ваш «Софья Перовская».
Мы на кораблях ничего не писали. Как было, так и сняли, сказал я.
Министр посмотрел на Афанасьева.
Я разберусь, товарищ министр. Распоряжение заменить названия со Сталиным в Мурманское пароходство давно ушло.
Что ж, сказал министр, атомоход и краны уже не нарисуешь, но «Сталинабад» надо убрать.
Уберем, пообещал директор «Мосфильма». Вырежем этот кадр.
А так спасибо за то, что обратились к морской тематике, и они встали.
Простите, а как сам фильм? спросил я. Хоть что-нибудь понравилось, или все плохо?
Нет, не все. Много хорошего
Да, согласился Афанасьев. Виды есть красивые Звуки натуральные Автопогрузчик ЗЛ-8 показали
Песня хорошая, добавил министр.
И они ушли.
Легко отделались, сказал мне директор.
Кто-то дернул меня за рукав. Я обернулся. Сзади стоял Саша Бродский:
Георгий Николаевич, а автопогрузчик этот я пригнал. Скажите Залбштейну, чтоб он за Машку перестал с меня вычитать!
Саша Бродский
Сашу Бродского в съемочную группу «Пути к причалу» взял Залбштейн Дмитрий Иосифович учился в школе вместе с его отцом. Отца убили на войне, Сашу вырастила мама, учительница музыки. Саша был шалопаем, Залбштейн считал своим долгом опекать его и устроил на «Мосфильм» внештатным администратором.
Через несколько лет Саша дослужился до того, что его взяли в штат и на десять рублей повысили зарплату. А потом в Бельгии умер Сашин дядя и оставил ему наследство. Триста тысяч долларов. Саша в Бельгию не уехал: «Чего мне там делать?», а деньги перевел в Советский Союз.
Сашин статус переменился. Его перевели заместителем в иностранный отдел «Мосфильма» работать с иностранцами. Теперь он ходил все время со свитой, платил за всех в ресторанах в том числе и за иностранцев, возил друзей в валютный магазин «Березка» и там покупал им рубашки и галстуки.
Саша купил «Жигули» перламутрового цвета, квартиру, оделся в шикарный костюм и женился.
Это было в начале семидесятых. А в 1992 году я показывал в Израиле, в Тель-Авиве, картину «Настя». После просмотра меня пригласил в ресторан поужинать мой друг, тбилисский еврей Мориц. Когда садились в машину, меня окликнул Саша Бродский постаревший, небритый и плохо одетый.
Саша? А ты здесь как?
Переехал, Георгий Николаевич. Насовсем.
Давно?
Третий месяц уже.
Саша Бродский и я.
Мориц пригласил в ресторан и Сашу.
По дороге Саша пожаловался, что поселили его в поганой гостинице с каким-то хмырем из Гомеля. Хмырь ночью храпит, а днем играет на виолончели.
А с женой ты что, разошелся?
Ни то, ни се. Георгий Николаевич, когда вернетесь, позвоните ей, пожалуйста, и скажите, что у меня все в порядке и что я хорошо устроился. И еще скажите, что я за все прошу прощения. Я вам дам телефон мы квартиру продали, и она теперь у мамы живет.
А наследство кончилось?
Все когда-нибудь кончается, Георгий Николаевич Зато есть что вспомнить.
Посидели в ресторане, вспоминали Мурманск, Машку. Потом они с Морицем отвезли меня в гостиницу.
Сразу после Израиля я улетел в Новый Уренгой на выбор натуры по картине «Орел и решка». Когда вернулся, позвонил Сашиной жене и передал ей его слова.
Я знаю, сказала она. Он прилетел. Ваш друг ему деньги на билет одолжил. Врач уйдет, Саша вам позвонит.
А что такое?
Да с сердцем плохо.
Через месяц Саша скончался. Инфаркт.
Арриведерчи, Федор Михайлович!
После «Пути к причалу» я решил снять фильм по мотивам романа Достоевского «Преступление и наказание». Пошел в объединение к Григорию Львовичу Рошалю разведать, дадут не дадут. Оттепель, может, и дадут
Напишите коротенькую заявку, сказал Рошаль. Страниц на пять-десять. Я послезавтра буду у министра докладывать о планах объединения, может, и пробью.
Сел писать. Застопорился на сцене «сон Раскольникова» (где ломом убивают лошадь). Страшный эпизод оставлять его, не оставлять Тут из Тбилиси приехал мой двоюродный брат Рамаз Чиаурели. Потом пришел в гости мой друг звукооператор Женя Федоров, и мы сели обедать на кухне. Рамаз привез чачу. Они с Женей выпили, а я нет. Они о чем-то говорят, но я не слушаю. Я думаю выкинуть «сон»?.. Что-то теряется Оставить?