Пока в Краснодаре строили декорацию, мы решили снять под Москвой эпизод «Колокольня». Циргиладзе предлагал нам построить декорацию звонницы в павильоне, снимать будет удобнее. Но мы отказались: хотелось, чтобы все было убедительно, по-настоящему, чтоб была высота, чтоб была фактура.
И мы с Таланкиным и Ниточкиным решили в воскресение поездить на моем «Москвиче», поискать колокольни с уцелевшими колоколами.
Посмотрели по карте очень понравилось название «Спас-Клепики». И дорога туда была обозначена как дорога первой категории. Поехали. Проехали километров тридцать по асфальту и дорога «первой категории» перешла сначала в грунтовую, потом в проселочную, а потом и вовсе в тропинку. Едем по полю. Въехали в лужу и завязли. Пытались вытащить никак. Сидим на травке, курим и ждем может, кто-нибудь проедет. Поле, огромная лужа, а посреди поля на ржавых железных столбах огромный портрет Ленина с простертой вперед рукой и надписью «Правильной дорогой идете, товарищи!»
Наконец появился трактор.
Троса нет, сказал тракторист.
Мы показали бутылку водки.
Тракторист извлек из-под сидения веревку, привязал к ней большую гайку и закинул на электрические провода. Дернул, содрал провод, оставив без света какой-нибудь колхоз или район, и вытащил наш «Москвич».
Колокольня.
Из раскадровки.
Мы поехали в том направлении, куда указывал Ленин. Там и нашли колокольню с уцелевшим колоколом.
Через несколько дней приехали снимать. С трудом по узкой винтовой лестнице затащили камеру, штативы и осветительную аппаратуру на самый верх. Кабеля не хватило. Пришлось тащить еще и два больших аккумулятора от танка.
Снимать было тесно и неудобно. Точки отхода не было. Но мы все-таки разбили блюдечко о штатив (киношная традиция) и сняли сцену. И на сорокаметровой высоте отметили первый съемочный день шампанским.
Это было 3 августа 1959 года. В этот день родился мой сын Колька.
Скорпионыч
В Краснодаре Циргиладзе повез нас смотреть декорацию. Она стояла на обрыве километрах в двадцати от города.
Вот дом, вот обрыв, показывал он, довольно потирая руки. Пойдемте.
Повел нас дальше:
Вот дом, вот обрыв, показывал он, довольно потирая руки. Пойдемте.
Повел нас дальше:
Вот улочка, вот совхоз.
Конечно, Краснодар самый солнечный город России, но когда мы на следующий день поехали на съемку, было облачно и холодно.
Прождали солнца до часу и уехали обедать. Только начали есть суп вышло солнце. Быстро вернулись обратно пока доехали, солнце зашло за тучи.
И так три дня подряд. Уезжаем обедать выходит солнце. Возвращаемся пасмурно. На четвертый решили сделать вид, что едем обедать, а сами спрятались. Но вариант не прошел. Небеса не обманешь.
Вечером из Москвы пришел материал, снятый под Москвой сцена на колокольне. Смотрели в ближайшем кинотеатре втроем: я, Таланкин и Ниточкин. Вышли подавленные материал ужасный, все фальшиво, куцо, и нет никакой высоты и фактуры. А главное, что не переснимешь когда вернемся, будет уже зима, а под Краснодаром колоколен с колоколами нет.
На следующий день с утра опять было пасмурно. Выехали на съемку. Подъезжаем водитель сворачивает не налево, а направо.
Ты куда?
Скорпионыч велел (за глаза Циргиладзе все звали Скорпионычем).
Над обрывом стояла декорация звонница с колоколом, и тут же расхаживал, потирая руки, довольный Циргиладзе:
Вот колокол, а вот высота.
Сел на свой «газик» и уехал.
И откуда он знал, что у нас в Спас-Клепиках ни черта не получится? спросил я у Кима.
От верблюда, буркнул Ким.
Утром шестого дня в пять утра с улицы донесся дикий вопль Циргиладзе:
Солнце! Поехали, поехали! Где эти болванчики режиссеры?
Мы у Циргиладзе проходили по категории людей, которых он за глаза называл «болванчиками».
Быстро собрались, приехали на место. Поставили рельсы, камеру, свет, начали репетировать сцену: Сережа бежит за Васькой и Женькой и говорит: «У меня есть сердце, оно стучит. Послушайте, хотите?»
Это я снимать не буду, заявил Ниточкин.
Что «это»?!
Небо как простыня. Дождемся, пока облачка появятся.
Какие облачка?! При чем здесь облачка?! заорал Циргиладзе. Неделю солнца ждали! Детей снимай!
Нет.
Тогда во ВГИКе на операторском учили, что небо без облаков снимать не стоит.
Снимай, Толя, попросил Таланкин. Не до облачков.
Меняйте оператора, уперся Толя.
И поменяем! Завтра же здесь будет другой оператор! взорвался Циргиладзе.
Виктор Серапионыч, с другим оператором работать мы не будем, сказал Таланкин.
Да?! Циргиладзе побагровел.
Не будем, Виктор Серапионович, подтвердил я.
Тогда ищите себе другого директора!
Циргиладзе резко развернулся и пошел. Ким за ним. Они скрылись за «домом Сережи», и оттуда донесся крик:
Эти болванчики думают, что с ними будут цацкаться! Кому они нужны! Триста метров отставания! Закроют к чертовой бабушке!
Таланкин покосился на Ниточкина.
Куинджи! Левитан! сплюнул и закурил.
Из-за дома выбежал Ким:
Валидола ни у кого нет?
А кому?
Виктору Серапионовичу!
Все побежали за декорацию. Побледневший Циргиладзе сидел на ступеньках и держался за сердце.
Виктор Серапионович, не волнуйтесь, сказал Ниточкин. Снимем так, без облачков!
Толя, Циргиладзе взял у гримерши таблетку валидола, положил под язык, моя профессия погонять. А твоя профессия Ты должен Циргиладзе щелкал пальцами, он никак не мог найти подходящего слова.
Виктор Серапионович, облака идут! сказал Ким.
На горизонте показалось маленькое облачко
Как мы похоронили прабабушку
Наконец установилась солнечная погода, и мы начали снимать. Снимали три недели без перерыва надо было догнать отставание. В группе стали роптать, и Циргиладзе объявил два дня выходных. Мы решили в эти два дня снять похороны прабабушки. Что нам нужно? Камера и оператор есть. Сережа есть. Гроб возьмем в похоронном бюро. С могильщиками договоримся скинемся, на все про все полсотни за глаза хватит.
Пошли в похоронное бюро, попросили дать нам гроб напрокат.
Как напрокат? обалдел продавец. Вы что, собираетесь его обратно выкопать?
Мы объяснили, что гроб нужен для кино. Кино продавец уважал, но паспорт в залог за гроб взял.
На следующий день гроб погрузили в кузов грузовика и поехали на кладбище (бутылка портвейна). Представились директору (бутылка коньяка). Он указал нам место, где можно копать, и выделил двух могильщиков (четыре бутылки водки).
Начали снимать с кадра: «Сережина тень бредет меж падающих на дорожку теней крестов». Гроб несли Ким и механик (кролик и перцовка после съемки в нашем номере). Двое, потому что тени от четырех сливались бы. Чем выше солнце, тем меньше тень, и к моменту съемок тень от Бори оказалась слишком маленькой. Борю с мамой отправили домой, а Сережин берет с помпоном напялили на Таланкина самого высокого. Ниточкин попросил, чтобы он и штаны снял: видно, что длинные Сережина тень должна быть в коротких. Таланкин снял брюки, остался в трусах, а брюки отдал на хранение костюмерше, которая присутствовала на съемке, потому что мы взяли Сережин игровой берет, за который она была материально ответственна. Костюмерша сидела на скамеечке у решетки могилы, и потом рассказала нам, как наши съемки выглядели со стороны.
Двое в кепках, хихикая, несут гроб. За ними идет долговязый мужик в трусах и в берете с помпоном несет цветок. За ним другой мужик с какой-то бандурой, этого мужика поддерживает маленький усатый грузин. Грузин громко поет похоронный марш (я пел, чтобы задать темп движения камеры). Солнце зайдет за облако вся компания садится на гроб и начинает курить. Солнце выходит опять несут и поют.
К костюмерше на лавочку подсел седой ветеран с медалями и спросил:
Что это они?
Прабабушку хоронят, сердито ответила костюмерша (ей казалось, что Таланкин растягивает Сережин берет).
А зачем садятся?
Солнца ждут.
А ветеран немного помолчал. Грузинка?
Кто?
Прабабушка.
Почему грузинка?
А зачем солнца ждут? И вон тот грузин поет? У них обычай такой гроб нести только при солнце можно, сообщил ветеран. И добавил: Наверно.
Солнце чтобы это идиотство снимать, сказала костюмерша и нервно закурила.
Сережину тень между крестов мы в конце концов сняли, пошли снимать тени рабочих на стене. Подходим а у нашей «могилы» стоит кучка людей и открытый гроб. В гробу лежит старушка, а над ней священник поет отходную. В сторонке курят наши могильщики.
Что же вы, ребята? Мы же с вами договорились!
А что не так? Вы говорили, что старушку, они и принесли старушку
Пожилая женщина, плача, наклонилась к гробу: «Мама, мамочка» Потом подошел старик, поцеловал старушку в лоб и отошел, вытирая слезы трясущимися руками. Женщина обняла его: «Ладно, папа, ладно».
Мы постояли, помолчали.
А может, ну ее, нашу прабабушку, сказал Ниточкин.
И мы с ним согласились.
Расскажу еще одну историю с гробом. К одному тбилисскому скульптору, свану, спустились с гор из Сванетии родственники и, поскольку скульптор знал русский язык, попросили привезти тело умершего в Сибири земляка (по обычаям, свана должны похоронить в родной земле). Родственники купили цинковый гроб и дали скульптору деньги на дорогу.
Дорога была через Москву. Скульптор в Москве никогда не был и решил задержаться на денек посмотреть столицу. Остановился он у Тамаза Мелиава.
Задержался он не на день, а на неделю, зато посмотрел все: и ресторан «Арагви», и ресторан «Метрополь», и ресторан «София», и пивной бар на Пушкинской. К концу недели сидим в «Гранд-отеле», официант приносит счет, скульптор достает бумажник и вдруг выясняется, что денег уже мало, не хватает. Кончились почему-то! Ну ладно, здесь не проблема, часы оставим. Но как быть с покойником из Сибири?
Кто-то (кто, не помню) предложил ни в какую Сибирь не ехать, а купить в магазине «Школьные пособия» скелет, положить его в гроб и отвезти. На скелет и дорогу до Тбилиси мы как-нибудь наскребем.
Но скульптор отказался.
Стали вспоминать, у кого можно взять взаймы. Выяснилось, что у всех, у кого можно занять, мы уже заняли.
Ну ладно, что-нибудь придумаем. Выпили напоследок, как положено, за тамаду (которым, как всегда, был Тамаз Мелиава), положили на счет деньги и часы и позвали официанта.
Не надо, сказал официант. За ваш стол заплачено.
Кто?
Просили не говорить. Вон в углу сидит.
Скульптор оглянулся и удивленно выдохнул:
Он
Кто?
Который умер.